Принцип меньшего зла - Fly Lost

- О, Гарри! Ты же так хотел... - это Гермиона. Сожалеет.

- Поздравляю, Рон. Миона, вспомни, когда я этого хотел. Третий курс? Четвёртый? Сейчас я хочу только одного - покоя.

Кажется, они мне не поверили тогда, и не верят до сих пор. Как будто я сам не знаю, что мне нужно.

Кингсли Шеклболт тоже считал, что знает. Но на всякий случай спросил и у меня, вызвав через каминную сеть и пригласив в свой кабинет.

- Хочешь вернуться в Хогвартс, Гарри?

Стать аврором уже не предлагал - теперь это однозначно было бы издевательством.

- А как же обещанный диплом без экзаменов? - прищурился я.

- О, конечно... Прости, что напоминаю о неприятном, но если бы ты мог работать, то в Школе Авроров наверстал бы всё пропущенное за седьмой год. Я подумал, возможно, теперь ты сам захочешь доучиться... Вот и мисс Грейнджер тоже возвращается, тебе не одиноко будет.

Так. И тут обманули. Но Хогвартс, седьмой курс - идея действительно была неплоха. Побыть ещё немного учеником, уже не ребёнком, но ещё и не взрослым. Не думать. Не ощущать ответственности. Не чувствовать собственную беспомощность. Не корчиться от боли в шраме. Не заботиться о завтрашнем дне больше, чем того требуют домашние задания. Не... Это я и сказал Кингсли. Не все мои «не», конечно, а только то, что вернусь в Хогвартс. И спросил:

- А учителя всё те же? Никто не...

- Нет, Гарри, никто не погиб, к счастью. Минерва МакГонагалл теперь директор. Да, Слагхорн ещё ушёл, сказал, достаточно с него.

- Кто же преподаёт Зельеварение?

Шеклболт помолчал, словно решал, говорить правду, или я, как обычно, обойдусь. Но глупо скрывать то, что я, несомненно, обнаружу на первом же занятии. И он сказал:

- Всё так же профессор Снейп. Я понимаю, Гарри, ты ненавидишь этого человека, но он отличный зельевар и педагог. И ты сам вернул ему доброе имя, помнишь?

Насчёт ценности Снейпа как преподавателя я бы поспорил, но в голове вертелась только мысль, что сведения о моей ненависти устарели. Кажется.

Да, Снейп был виновен в смерти моих родителей - но виновен лишь по стечению обстоятельств. Чуть не вышиб из меня дух возле горящей хижины Хагрида - но я сам бежал за ним, ослеплённый яростью, и он долго щадил меня, всего лишь разоружив, и взъярился только после того, как я назвал его трусом. Он ведь тоже человек. Он во многом ошибался - ну так и Дамблдор не без греха. Был.

Кстати, этот пункт - убийство Дамблдора - из списка обвинений я вычеркнул ещё после просмотра воспоминаний Снейпа, а призрачный разговор с мёртвым директором и вовсе прошёлся по нему жирным чёрным маркером.. Да, я восхищаюсь Дамблдором как магом и сожалею о его смерти, но из моих чувств ушла теплота. Как нами поиграли, Мерлин мой! И мной, и Снейпом... Это было, наверное, необходимо, и привело к победе, но... Как хотите, а мне неприятно, что меня несколько лет называли «мой мальчик», поили чаем с конфетами, улыбались, и всё это время знали, знали, знали, что мальчику предстоит умереть. Да, я не умер. Вернее, умер, ненадолго. Всё равно неприятно. Потому что если бы для победы мне предстояло умереть насовсем, ничего бы не изменилось. И улыбки были бы, и чай, и ложь. А я предпочитаю честность. Я, в конце концов, гриффиндорец. Или уже не совсем? Потому что тот я, которому предстояло умереть, уверял бы Кингсли, что от ненависти ничего не осталось. А нынешний я промолчал.

Промолчал, опустив голову и глядя на приколотый наконец к моей мантии без суматохи и пафоса орден Мерлина первой степени. Спасибо министру, не ставшему устраивать из этого очередное праздничное сборище. Всё равно я, выйдя из министерства, положил его в карман.

Ещё Шеклболт, теребя серьгу и глядя мимо меня, как бы между прочим осведомился о моей палочке. Слушается ли она меня, как прежде. И о шраме. Не болит ли. И о сне. Не мучают ли кошмары. Ещё бы патронуса попросил показать, дипломат хренов, и поинтересовался бы, не хочется ли мне крови магглорожденных. Пикси меня пощипай, если я не увидел тогда в его лице чуть уловимый страх. Всего лишь тень, но мне этого хватило, чтобы рассмеяться и сообщить, что палочка слушается, шрам не болит, кошмары не мучают. И добавить:

- Не беспокойтесь, господин министр, у меня всё в порядке.

- Пожалуйста, Гарри, просто Кингсли, хорошо? Ведь мы же соратники, разве нет?

Конечно. А то, что он меня боится, это пустяки. Разве нет?

- Гарри, приехали! Ты что, спишь?

- Первокурсники! Первокурсники! - сзывает на перроне малышню зычный голос Хагрида.

Я вздрагиваю - на мгновение показалось, что мне снова одиннадцать, и всё ещё впереди. Но лицо великана обезображено шрамами, он хромает, и я эгоистично рад этим знакам сбывшегося. Прости, Хагрид.

Разговаривать с кем-то, даже если это старый друг, совершенно не хочется. Успею ещё. Ну что, прямо к воротам Хогвартса? Миона согласно кивает. Как там это делается?

Обнимаемся.

Apparate.

Глава 2. Срывы и взрывы

В Хогвартс меня отправили больше для присмотра, чем заботясь об образовании героя магического мира, это я понял. Директор МакГонагалл всё ещё совмещает новую должность с заботами декана Гриффиндора, так что ей как раз нечем заняться, только следить за Гарри Поттером.

Но я честно стараюсь не доставлять хлопот женщине, которую уважаю безмерно. Я даже записался на факультативный курс Высших Зелий. Не то чтобы я воспылал внезапной любовью к зельеварению, но... я ведь так и не услышал ответа тогда, в Мунго. Поверить, что суровый Снейп приходил только чтобы отчитать Поттера за неуместную откровенность и рассказать правду о своих чувствах к Лили Эванс? Я не могу.

Однажды мы с Гермионой сидим у озера. Курим молча. Где-то в глубине барахтается кальмар. Ему нет до нас дела. Нам до него тоже. Осеннее солнце ещё способно согреть спину, занятий сегодня больше не будет. В общем, приятно.

И тут Гермиона, в паре с которой так хорошо добавлять в котёл ингредиенты, но которой иногда хочется заклеить рот особо липким пластырем, спрашивает:

- Скажи мне, Гарри... С чего это ты стал ходить на Зелья?

Я удивляюсь, едва не подавившись дымом:

- Мион, ты чего? Сама же говорила всегда - Гарри, надо учиться, надо учиться, Гарри! Я и учусь.

- Зелья тебе нужны были, чтобы поступить в Школу авроров. Но тогда ты ними не интересовался. А теперь, когда от отметки по зельеварению ничего не зависит, упросил профессора МакГонагал поговорить со Снейпом, который и брать-то тебя на Высшие Зелья не хотел...

- Не хотел?.. - растерянно переспрашиваю я, не понимая.

- Упирался как мог. Я слышала их разговор в коридоре.

Я не знал. Не знал, что он настолько не хотел. И я не просил никого. Просто вписал своё имя в расписание факультативов, в колонку «Высшие Зелья». И на первом занятии посчитал, что раз уж меня впустили, хоть и с недовольной гримасой, то беспокоиться не о чем. На уроках Снейп всё так же жёлчен, скуп на похвалы даже своим слизеринцам, не говоря уже о нашем факультете. Но почти перестал доставать меня беспричинно, как на младших курсах. Просто смотрит сквозь меня, даже если обращается ко мне. И я уж было подумал, что и его ненависть тоже ушла в прошлое - теперь, когда не нужно подогревать её в угоду ситуации. Да и не могу я до конца поверить, что это возможно - ненавидеть человека и постоянно спасать ему жизнь. Что-то из этого должно было быть показным, искусственным. А поскольку я до сих пор жив...

- Мне просто стало интересно, - отмахиваюсь.

- Ты слишком рассеян на занятиях, чтобы я могла в это поверить, Гарри, - говорит Гермиона, терзая лист лопуха.

Стараюсь не смотреть ей в глаза. Тяну ещё одну сигарету. Молчу.

Поскольку не то что Гермионе - я себе не спешу признаться, что стал находить зрелище «Зельевар за работой» охренительно завораживающим. На уроках по Высшим Зельям Снейп, объяснив нам сложный рецепт, обычно варит то же зелье сам, чтобы в конце занятия мы могли в полной мере насладиться своей неполноценностью. Наши поделки обычно схожи с эталоном, как Хагрид - с фиалкой.

И Гермионе, уставшей ожидать очередной ингредиент, действительно часто приходится толкать меня в бок.

Потому что руки Снейпа, бледные, с длинными узкими пальцами, во время работы обнаруживают столько эмоций, что кажется - это не может быть его руками. Меня затягивает. Оценить противоречие, понять, что страсть не может взяться из ниоткуда, предположить её где-то в глубине самого мрачного преподавателя Хогвартса - и млеть, наблюдая. И представить - что, если бы эти руки коснулись меня? Вот так, как они сейчас касаются невзрачных сухих корней и листьев, бережно и аккуратно. Или так, как помешивают особо вязкое зелье - сильно, с нажимом. И хотеть, чтобы они коснулись. Хотеть.

Отчего-то именно после разговора с Гермионой мою крышу сносит окончательно. Признаваться себе всё же приходится. Никогда не был гомофобом, но предположить, что я - я! - буду интересоваться представителями собственного пола? Нет, не так. Я не гомосексуалист. Даже на фоне моего постоянного отчаянного одиночества мужчины мне не интересны. Как, впрочем, и девушки. Мне интересен Снейп. Снейпосексуалист, да? Дожили.