Любовь со вкусом вишни - Татьяна Алюшина

Небо светлело, готовясь встретить солнце, за окном стояла предрассветная, особенно пронзительная тишина.

Клубы дыма от выкуренных ими за ночь папирос, висевшие под потолком, потянулись на улицу, медленно и лениво, как бы не желая расставаться с облюбованной комнатой.

Отец стоял у окна, засунув кулаки в карманы форменных брюк, и смотрел на предрассветную Москву.

– Правители приходят и уходят, сын, а отечество остается, – сказал он голосом, севшим за ночь от разговоров и дыма выкуренных сигарет. – Если когда-нибудь ты не будешь знать, как поступить, поступай на благо Родины. Не конкретного человека, стоящего во главе России, не идеологии, царящей в этот момент в стране, а в интересах отечества и народа, как бы высокопарно это ни звучало, даже если страна и народ никогда не оценят твоего поступка.

Отец повернулся к нему. В этот момент он казался невероятно красивым и почему-то молодым.

– Именно так, сын! Как русский офицер – в первую очередь интересы отечества, во вторую – жизнь и безопасность родных и близких, а уж потом все остальное! И еще! Береги себя, постарайся выжить в этой мясорубке и в той, которая грядет! Будь умнее, сильнее, хитрее всех своих друзей и врагов! На тебя остаются девочки, и их надо защитить во что бы то ни стало!

Он давно приучил себя думать на языке той страны, в которой работал. И сейчас, поймав себя на том, что мысленно переводит слова отца на немецкий, улыбнулся.

– Да, отец, – сказал мужчина по-русски. – В интересах страны.

Он уже принял решение и придумал план, теперь надо обдумать все мелочи, все детали, кропотливо, точно, предусмотрев несколько вариантов, но сначала… Он взял папку, вытащил из нее два документа и еще раз перечитал текст.

– А это надо уничтожить, – уже на немецком сказал он, – в тех самых интересах отечества.

Затем достал зажигалку, поджег листы и, глядя на разгорающийся огонь, поставил себе основную задачу:

– Значит, надо сохранить все это добро нежданное и при этом выжить самому!

Москва

Наши дни

Еще в лифте Вероника достала из сумочки ключи от квартиры: так ей не терпелось оказаться поскорее дома.

Лифт, как и сам дом, был старый, добротный, обшитый внутри деревянными рейками, с двумя дверцами, открывающимися внутрь, и одной наружной. Ехал он неторопливо, очень солидно, как и положено в таком возрасте. Первый раз за все время, которое она здесь прожила, а прожила она здесь всю свою тридцатилетнюю жизнь, Ника мысленно поторапливала: «Ну, давай же, побыстрее, ну пожалуйста!»

Правда, не сильно настаивала – у лифта имелся свой, очень непростой характер.

Нике ужасно хотелось в свою любимую квартиру. Она соскучилась по дому, по тяжелой входной двери, которую надо обязательно потянуть на себя, чтобы открыть замок, по вздоху паркетных половиц в прихожей, они именно вздыхали, а не скрипели, по родному, знакомому с детства запаху их дома, их жизни, вернее, теперь только ее жизни.

Мягко, с достоинством лифт остановился на четвертом этаже.

«Овсянка, сэр!»

– Спасибо, – поблагодарила его Ника.

Она торопливо вставила ключ в замочную скважину, потянула на себя дверь, замок щелкнул, и, переступив порог, девушка локтем нажала выключатель, его все включали локтем, входя в дом, всегда.

Прихожую приветливо и уютно залил желтый свет, и обрадованно вздохнули половицы, приветствуя ее.

– Я тоже очень рада!

И Ника вдохнула запах родного дома.

Застоявшийся воздух давно не проветриваемого помещения усиливал аромат дома, делая его слишком насыщенным, немного приглушая радостное настроение и нетерпеливое ожидание встречи.

– Сейчас проветрим! – пообещала она квартире.

Бросив сумку с вещами на пол возле вешалки, скинув обувь, она прошла по всем трем комнатам, распахивая окна.

– Хорошо, что цветов нет, а то завяли бы все.

Цветов, или «комнатных растений», как называла их мама, дома было всегда много. Разных: больших в огромных глиняных горшках, средних, маленьких, высоких и низеньких, пушистых и с тонкими стеблями, цветущих и нецветущих. Они стояли в каждой комнате, в кухне и даже в ванной на окне: была в их доме такая экзотика – окно в ванной, а в прихожей пристроился какой-то экзотический лохматый куст. И Сонечка объясняла им всем, что это очень редкий экземпляр, он любит темноту, и все время повторяла его название, которое никто так и не запомнил.

– Сонечка! – смеялась мама. – Ну какое растение может любить темноту?

– Это, – отвечала Соня.

Но, как ни странно, куст жил-поживал, желтеть и чахнуть не собирался, и по всему было видно, что он вполне доволен условиями, впрочем, как и вся остальная растительность.

После Сониной смерти все цветы разом стали болеть, сохнуть и умирать. Что только Ника ни делала: и поливала разными прикормками, и, достав с самой верхней книжной полки старинную Сонечкину книгу по уходу за цветами, лечила их по написанным там правилам, она даже разговаривала с ними, бесполезно – цветы без Сони не жили.

Ника рассказала бабуле о такой напасти, и та договорилась с приятельницей, что она, то бишь приятельница, заберет все цветы к себе на дачу, где постоянно проживает последние годы. В один «прекрасный» день внук этой самой дамы приехал на грузовой машине и вывез всю их растительность. Скопом.

Судьбой этих цветов-предателей Ника не интересовалась – все, вывезли и вывезли! Странно, никого из своих родных она не обвиняла в уходе, не считала, что ее предали, бросили одну на этом свете, а вот цветы обвиняла.

– Ладно, все, проехали! – сказала она себе.

Она часто стала разговаривать сама с собой, так было лучше, гораздо лучше, чем слушать звенящую тишину дома.

Ника прошла в ванную, пустила воду, добавила ароматной пены с запахом лаванды, сняла с себя всю одежду и, затолкав ее в стиральную машинку, протянула руку к халату, висевшему на дверце, но передумала:

– Нет, я, наверное, вся больницей воняю, сначала вымоюсь.

Так голой и прошла в кухню, набрала воды в чайник, включив конфорку, поставила на плиту на медленный огонь, смотрела на него, не видя, вспоминая.

Сонечка категорически не признавала электрические чайники.

– В нем вода получается невкусной, быстрой, – поясняла она, – вода должна закипать медленно, на маленьком огонечке, тогда и чай будет хороший.

Ника не спорила, они с Сонечкой никогда не спорили, поводов не было. Они вообще жили очень дружно, «душа в душу», как говорила Сонечка.

– Да что такое?! Что тебя сегодня понесло-то в воспоминания? – возмутилась громко Ника, стряхивая с себя, изгоняя тоску.