Любовь со вкусом вишни - Татьяна Алюшина

Она пролежала в больнице пятьдесят дней. Пятьдесят!

Первые дни Ника почти не помнила, ей все время хотелось спать, но спать ей не давали и будили через короткие промежутки времени.

Потом ей объяснили, что так положено делать, когда у человека сильное сотрясение мозга. Ей постоянно что-то кололи, ставили капельницы, возили на каталке на всякие исследования: рентген, УЗИ, какие-то процедуры, доставляя этими транспортировками ужасную боль в избитом теле.

А потому что все ее многострадальное тельце оказалось одним сплошным синяком, смотреть на это без содрогания душевного было невозможно, она и не смотрела, потому что почти постоянно пребывала в странном сонно-бессознательном состоянии, а когда пришла немного в себя и смогла-таки рассмотреть, то рассмеялась – она вся была желто-зеленого цвета, какой приобретает синяк, когда уже начинает сходить.

Один раз ее даже возили – через длинный коридор на лифте на другой этаж и еще один длинный коридор – на томографию головы. Как в американском сериале «Скорая помощь», где постоянно кому-то делали ту самую томографию, теперь переставшую быть для Вероники загадочной.

За тридцать дней ее организм исследовали вдоль и поперек и еще раз вдоль, как какую-то археологическую раскопку, имеющую важное историческое и мировое значение. У нее скопилась целая охапка рентгеновских снимков, анализов, еще всяких снимков, еще анализов, заключений врачей к снимкам и анализам.

Через тридцать дней врачи махнули на пациентку Былинскую рукой с большим сожалением, как ей показалось, не обнаружив у нее никаких патологий или серьезных травм и заболеваний. Но из больницы так и не выписали, надеясь, наверное, что-то все-таки найти, и продержали еще двадцать дней.

Голова болела все время. Тяжело, тягуче, то тупой, ноющей болью, то какими-то взрывами. На тридцать пятые сутки боль стала проходить, постепенно затихая, и, наконец, затихла.

Находясь в больнице, Ника переживала: как там дедушка?

Просто ужасно переживала!

Он ее ждал в этот день, и сообщить ему о том, что с ней произошло, некому, и телефона у него нет, а чтобы позвонить – надо идти на станцию. Он, конечно, ходил, звонил ей, она точно знала, и сейчас, наверное, ужасно беспокоится и места себе не находит.

Милке о дедушке Вероника не стала рассказывать, ни к чему, раз это была всю жизнь его с бабулей тайна, пусть пока ею и останется, а там посмотрим. Но как ему передать, что она жива и, в общем-то, относительно здорова?

Как только Веронику доставили в больницу, ее спросили, кому надо сообщить, но не могла же она сказать про дедушку и назвала телефон Милки.

Милка, спасибо ей большое, прибежала сразу, потом навещала Нику, пока она тут отлеживалась, и домой к ней съездила за вещами и холодильник отключить.

Недели через две после знаменитого теперь на всю больницу полета по красивой дуге от капота машины на асфальт к Веронике пришел посетитель.

Богатый, что было видно по всему и сразу – ухоженные руки, покрытые бесцветным лаком ногти, дорогущие часы, под стать часам костюм и туфли; очень усталый, какой-то безнадежной, отупляющей усталостью, дядька лет в районе шестидесяти, благородная седина, уложенная в дорогую прическу – волосок к волоску, благородно-сытые черты лица, неторопливая речь, низкий голос. И никакого намека на высокомерие, то ли в силу той самой усталости, то ли в связи с обстоятельствами.

– Дорогая Вероника! – начал он свою речь, присев на стул возле ее кровати и поправляя съезжающий с плеча белый халат, наброшенный поверх пиджака. – С прискорбием должен представиться: я отец того самого идиота, который вас сбил. Меня зовут Евгений Александрович. Как вы понимаете, я с нижайшей просьбой, можно сказать, мольбой – не пишите на него заявление в милицию, очень прошу! Конечно, я все компенсирую: и лечение, и лекарства какие угодно, и моральный, и материальный ущерб. Любая клиника в любой стране.

Ника смотрела на него, слушала, и ей странным образом вдруг стало его ужасно жалко.

Такой вальяжный, такой благополучно-богатый, наверное, даже известный, судя по манере держаться, присущей людям публичным, а сын оболтус, видимо, поздний и безоглядно любимый, балуемый и изводящий этого старого льва дикими выходками.

– И часто вам приходится его выручать? – спросила она.

Он тяжело вздохнул, как-то расплылся на стуле, ссутулился, став сразу просто пожилым уставшим мужчиной, придавленным невзгодами.

– К сожалению, слишком часто. Он попадал во всякие истории, но такого, как в этот раз, еще не было. Я человек известный, у меня определенный вес в обществе, репутация, да вы наверняка слышали о моем предприятии.

Он вытащил из кармана пиджака специальную серебряную коробочку для визиток, щелкнул маленьким замочком, достав одну из карточек, и протянул Нике.

Да уж! Это предприятие было очень даже известным. Информация о нем частенько появлялась на первых полосах газет и на центральных каналах телевидения.

Далее последовал рассказ о любимом и непутевом чаде, «радующем» родителей полным поведенческим набором выкрутасов богатенького мальчика-«мажора» и прилагающимся к нему «боекомплектом» претензий и требований.

– Знаете, – помолчав, продолжил Евгений Александрович, – он не может спать после аварии, говорит, что видит ваше лицо, когда закрывает глаза. Он не выходит из дома, за руль вообще не садится, хотя пробовал несколько раз. Он не пьет, не глотает таблеток, не смотрит телевизор, только курит все время и молчит.

– Так, что ли, боится? – спросила Ника недоверчиво и прояснила для них обоих: – Вы же его по-любому отмажете, подпишу я заявление или не подпишу.

– Могу, – кивнув, не стал оспаривать очевидного мужчина и вздохнул: – Хоть это и будет очень сложно. Всегда проще договориться полюбовно. Но дело не в этом. По-моему, сын так до конца и не понял, что может попасть в тюрьму. – «Может» Евгений Александрович многозначительно подчеркнул голосом специально для Вероники. – Для него потрясение, что он убил человека, он ведь тогда подумал, что убил вас.

– Нет худа без добра, даст Бог, теперь ваш сын остепенится, – попыталась подбодрить его Ника.

– Даже если остепенится, ему это уже не поможет.

– Почему? – не поняла девушка.

– Потому что его посадят! – сильно заявил посетитель. – И не спасут никакие мои связи и деньги! Сейчас политика в стране другая, и именно потому, что он мой сын, его и посадят! У меня не самый простой период в делах, борьба за кресло, знаете ли. Слишком много врагов, которые всячески будут содействовать любым нашим неприятностям. Уже содействуют и зацепились всеми руками за такую прекрасную возможность, раскручивают ваше дело, стараются!