Овод - Этель Лилиан Войнич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3
Почему же внимание английской писательницы Войнич привлекла эта пора в истории итальянского народа?
Этель Лилиан Войнич родилась в 1864 году в семье английского ученого Джорджа Буль.
Одно время Этель Лилиан училась в Италии. Она вышла замуж за польского эмигранта Войнича, бежавшего с царской каторги, в юности побывала в Петербурге, где сблизилась с русскими революционными кругами.
В Лондоне Войнич часто встречалась с итальянскими политическими эмигрантами, которые когда-то боролись за Италию в одних рядах с Мадзини и Гарибальди.
Молодая писательница оказалась таким образом в средоточии национально-освободительных традиций. В образе Овода ей удалось воплотить героические черты национально-освободительного движения в Италии — мужество итальянских патриотов, их беззаветную преданность революционному долгу.
4
Время действия первой части романа «Овод» — 1832-1833 годы.
Это годы первых восстаний и первых поражений мадзинистов. В Пьемонте, Тоскане и других государствах Италии в это время уже вели подпольную работу первые заговорщические группы Мадзини, устанавливались тайные связи, поднимались на борьбу за единую республику пылкая студенческая молодежь, патриотически настроенная интеллигенция, ремесленники, мелкие буржуа. Полиция неистовствовала в государствах Италии. Страну наводняли жандармы и шпики.
В 1833 году в Генуе вспыхнуло восстание мадзинистов братьев Руффини. Оно было беспощадно подавлено пьемонтским королем Карлом-Альбертом.
В Тоскане в тот год первые попытки поднять национальную революцию повлекли за собой настоящий террор. Герцог Леопольд II, чиня кровавую расправу над патриотами, действовал по прямому указанию Австрийской империи.
Тосканские события 1833 года и составляют исторический фон первой части романа «Овод».
Главные герои романа молоды, неопытны. На заре мадзинистского движения со всем жаром юности они мечтают о свободной и независимой итальянской республике. Доверчивые, неосторожные, они не умеют еще распознавать политических врагов. Революционная организация попадает в лапы шпиона. Ее участников ждут тюрьма, долгие годы изгнания.
Время действия второй и третьей частей романа — 1846 год. Тринадцать лет спустя — та же глухая подпольная борьба мадзинистских групп. Но главные герои романа — уже зрелые политические деятели, опытные конспираторы, много перенесшие, закалившиеся в трудных условиях революционного подполья.
В подпольных кругах хорошо известен Овод. Его знают и вне пределов Италии. Из пылкого, болезненно впечатлительного юноши Овод вырос в сурового и непреклонного революционного борца. Его сердце исполнено непримиримой ненависти к врагам, стоящим на пути к единой итальянской республике.
Овод держит в своих руках нити тайных связей не только с мадзинистами, но и с другими революционными группами. Он ближе остальных мадзинистов к простому народу. Его любят горцы, тайно провозящие через границы итальянских государств оружие и боевые припасы для повстанцев.
На политической арене мы видим уже не одних мадзинистов. Появляются те, кого Герцен называл «революционными царедворцами», — либералы из крупных промышленников и помещиков, буржуазных профессоров и литераторов.
В романе показан литературный салон разбогатевшего адвоката Грассини. Между светской болтовней в салоне Грассини ведутся разговоры на модные «патриотические» темы. Пустая и глупая синьора Грассини лепечет знатным гостям о «бедной рабыне Италии», о «нашем несчастном отечестве».
Войнич высмеивает «патриотизм» либеральных дельцов, их политическую умеренность и осторожность, страх перед восстанием.
С большой художественной силой и убедительностью Войнич разоблачает в романе предательскую роль в освободительном движении католической церкви. Известно, что католическое духовенство во главе с папой решительно противилось объединению Италии. Оно цеплялось за светскую власть. Все пускалось в ход для ее сохранения — политические интриги, шпионаж, провокации. Не один шпион в монашеской рясе, забывая о данной им клятве хранить тайну исповеди, предавал в то время в руки полиции своих доверчивых исповедников.
Такой священник-шпион выведен Войнич в романе. Именно он предает в руки полиции тосканскую революционную организацию.
Войнич показывает, как Овод, в юности горячо веривший в бога, на личном опыте узнает истинную цену религии с ее проповедью человеколюбия, за которой стоит лицемерие, предательство и ложь. Церковь, наряду с Австрией, становится главным политическим врагом Овода.
Одна из центральных фигур в романе — священник, а позднее епископ и кардинал Монтанелли. Он как будто бы добрый, сердечный человек, ему слепо верит простой народ. Но и Монтанелли оказывается послушным орудием в руках жандармов, и он лицемерит и лжет. Во имя мнимой любви к своему богу он, как увидят читатели, совершает тягчайшее преступление против совести и сам становится жертвой этого преступления.
Тесно сплелись в романе судьбы революционеров Овода и Джеммы. Тяжкие беды, страшные душевные потрясения суждено пережить этим героям романа.
Но не в описании их личных судеб достоинство книги. Войнич создала произведение, проникнутое революционной героикой. Лучшие страницы романа — это история страданий и гибели Овода за итальянский народ. Прекрасны мужество и бесстрашие Овода, его железная выдержка, ненависть и презрение к врагу, гордость и величие не сломленного истязаниями духа.
Вечно живой силой патриотического чувства и революционной страсти пленяет «Овод» душу читателя.
За это книгу Войнич высоко ценил Алексей Максимович Горький, за это ее любил замечательный советский писатель Николай Островский.
Е. Егорова
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Артур сидел в библиотеке духовной семинарии в Пизе[2] и просматривал вороха рукописных проповедей. Стоял жаркий июньский вечер. Окна были распахнуты настежь, ставни наполовину прикрыты. Отец ректор, каноник[3] Монтанелли, перестал писать и с любовью взглянул на черную голову, склонившуюся над листками бумаги.
— Не можешь найти, carino?[4] Оставь. Я напишу эту часть заново. Вероятно, страничка где-нибудь затерялась, и я напрасно задержал тебя здесь.
Голос у Монтанелли был тихий, но очень глубокий и звучный. Серебристая чистота тона придавала его речи особенное обаяние. Это был голос прирожденного оратора, гибкий, богатый оттенками, и в нем слышалась ласка всякий раз, когда отец ректор обращался к Артуру.
— Нет, падре,[5] я найду. Я уверен, что она здесь. Если вы будете писать заново, вам никогда не удастся восстановить все, как было.
Монтанелли продолжал прерванную работу. Где-то за окном монотонно жужжал майский жук, а с улицы доносился протяжный, заунывный крик торговца фруктами: «Fragola! Fragola!»[6]
— «Об исцелении прокаженного» — вот она!
Артур подошел к Монтанелли мягкими, неслышными шагами, которые всегда так раздражали его домашних. Небольшого роста, хрупкий, он скорее походил на итальянца с портрета шестнадцатого века, чем на юношу тридцатых годов из английской семьи среднего класса. Слишком уж все в нем было
