Алхимики - Наталья Дмитриева

— Эй, — подтолкнул друга здоровяк, кивая в сторону соседа. — Погляди на эту бледную рожу. Он будто жабу проглотил — его того и гляди стошнит. Все то время, что мы здесь сидим, он не выпил и полкружки пива, зато глаз не сводит со святых мощей…

Красивый школяр приподнял шляпу, и по его губам скользнула хитрая улыбка.

— Эти глаза мне нравятся, — прошептал он. — Они желтые, как прогнивший лимон, жадности в них хватило бы на пятерых попов, набрякшие веки — свидетельство бессонных ночей, вряд ли проведенных в молельне. Святой Аурус любит таких!

— Погляди на его руки, — добавил товарищ. — Пальцы скрючены, а ногти крошатся, как хрупкое стекло. Видишь, как он любовно ласкает медную монетку? Пусть этот кусок встанет у меня поперек горла, если она не видится ему золотой.

Не успел богомолец договорить, как каноник, поднявшись, пересел за их стол.

— Господь да благословит вашу пищу, дети мои, — протянул он елейным голосом, шаря взглядом по сундуку. — In nomine Patris et Filii et Spiritus Sancti[1]…

— Amen, — в один голос ответили школяры.

— Я — здешний священник и подобно вам обучался в Лувенском университете, но мне не доводилось слышать о святом Аурусе из Эрпса. Не удовлетворите ли мое любопытство и не расскажете, чем он прославился и когда причислен был к лику святых?

— Ах, отче! — вздохнул в ответ красивый богомолец. — Не раз уж говорилось, что несравненно больше святых умирает ежедневно, нежели число тех, что признаны церковью.

— Стало быть, он не канонизирован?

— Нет, ибо еще не прошло пяти лет с его кончины.

— Стало быть, он славен своими деяниями?

— Пред Богом — per supergressum[2].

— Что же он совершил?

— О жизни его известно малое, но лишь доброе, — потупив глаза, затянул школяр. — Известно, что скромность его не уступала добродетели, а то и другое — его благочестию. В ранней юности он дал обет нестяжания и исполнял его с твердостью в сердце. В своем уничижении святой Аурус дошел до того, что почитал себя недостойным принимать подаяние и все, что ему жертвовали, он раздавал беднякам, сам же питался небесной росой и полевыми злаками. Скромность его была так велика, что при жизни он оставался в безвестности, но после его смерти Господь явил чудо, превратив его руки до локтей в чистейшее золото.

— Miraculum Domini![3] — перекрестился священник.

— Воистину, — буркнул здоровяк. Приятель толкнул его в бок.

— Я говорю, что Бог метит подобным образом лишь истинных праведников, — поспешил добавить тот. — По указу епископа Брюссельского останки святого Ауруса были поделены между семью городами Брабанта. Тинену досталась голова.

Каноник задумался.

— Но неужели для головы такого славного святого не нашлось иного вместилища, чем это старый сундук?.. — помолчав, спросил он.

— С каких пор золото нуждается в позолоте? — возразил красивый школяр.

— Крест Господень, неужто и череп стал золотым? — выпучив глаза, воскликнул каноник.

Здоровяк сделал страшное лицо, а его приятель приложил палец к губам:

— Тише, тише, отец мой… О таком вслух не говорят. Я вижу, вы человек благочестивый, почтенный, поэтому могу открыть вам эту тайну… Ах, нет! Его преподобие с меня шкуру снимет!

— Будь уверен, сын мой, — хрипло прошептал каноник, — все, что ты скажешь, я сохраню, как тайну исповеди.

— Я вижу, что и впрямь могу вам довериться, — с довольной физиономией проговорил школяр. — Ну, так знайте — череп святого Ауруса не стал золотым, но он обладает дивным свойством превращать в золото медь, серебро и иные металлы. Причетник собора святого Петра провел Богоявленскую ночь в бдениях и молитве, возложив медный крест на этот сундук, и к утру крест стал золотым. По воле святого Ауруса не один медяк из наших кошельков стал полновесным гульденом, стоило лишь положить его сюда, — он слегка коснулся крышки сундучка. — Но не скрою, чудо свершается не каждый день, а лишь в канун великих праздников.

— Удивительную историю ты поведал, сын мой, — сказал священник, поднимаясь и благословляя их.

Вскоре он покинул трактир, а за ним и школяры отправились своей дорогой. Посохи снова стучали по утоптанной земле, в такт им в сундуке подпрыгивали святые мощи. Миновав деревню, путники услышали, как кто-то громко окликает их. Обернувшись, они увидели каноника из Кумтиха, что было сил бегущего следом, но продолжили идти, как ни в чем не бывало.

Когда священник догнал их, его лицо совсем посерело, а накидка сбилась так, что капюшон хлопал по впалой груди.

— Дети мой… я вас зову… — похрипел он, еле переводя дух. — Стойте же!.. Право же, не следует заставлять меня… гнаться за вами… по такой жаре…

— Отец мой, да вы совсем запыхались, — произнес здоровяк с притворной заботой.

— Долг, сын мой… долг благочестия не позволил мне отпустить вас просто так. Моя паства не должна остаться без благословения святого Ауруса. Соблаговолите задержаться здесь на день-другой или на неделю, чтобы жители деревни могли увидеть святыню и стать свидетелями ее чудес. А за это вы получите полное отпущение грехов, и Господь благословит вас своей милостью!

Переглянувшись, школяры в один голос ответили, что задержка была бы для них крайне нежелательна — декан, мол, велел не мешкать; что до отпущения грехов, то оно и так обещано им по прибытии с мощами в Тинен.

Священник стал уговаривать их, жалобным голосом рассказывая о нищих и убогих, коих в его приходе обнаружилось великое множество и которым святой Аурус наверняка не откажет в помощи; но, убедившись, что сострадание чуждо школярам, равно как и страх перед гневом Божьим, он предложил им десять гульденов. Они запросили сто; после упорного торга сошлись на шестидесяти, которые каноник обязался вручить тут же. Ему пришлось идти за деньгами. Уходя, священник стонал и клялся, что наверняка придется заложить святые дары, дабы возместить расходы церковной казне, но вернулся он очень быстро, а, получив сундук, сразу заторопился обратно.

Так череп святого Ауруса обрел пристанище в деревни Кумтих, а оба школяра, чрезвычайно довольные сделкой, отправились своим путем.

— Я говорил, этот от нас не отстанет, — с ухмылкой заметил красавец, когда деревня скрылась из виду.

— Надежда манит дурака, — сплюнув в траву, пробурчал здоровяк.

— Золотая надежда, брат мой, золотая.

— Коли он из тех, кто зовется философами, этого добра у него должно быть навалом.

— Золота или надежд?

— Надежд, конечно. Будь я проклят, если хоть одна здешняя деревенщина увидит нашего святого! Этот скряга захапал его и будет держать под замком до тех пор, пока его надежда не изойдет смертным потом. А этого, брат мой, никогда не произойдет — тому, кто мечтает добывать золото из пустоты, надежда заменяет и хлеб, и сон, и веру, и вечное блаженство. До той поры он никому и словом не обмолвится, в надежде, что рано или поздно святой снизойдет к мольбам.