Стрекозка Горгона - Елена Гостева

Заплаканная женщина запротестовала:

– Нет, нет, я останусь здесь… Ты поезжай, а я с Сержем останусь, хоть до утра возле него побуду, помолюсь.

– Ольга, но ведь Танюша с дороги, устала, кто ей дома поможет, кроме тебя? – возразил муж. – Ты хозяйка, должна сама принять… Поедем… А после, вечером, вместе сюда вернёмся…

Свекровь согласилась, позволила мужу вывести себя из церкви. На невестку, молодую вдову, пока и не посмотрела ни разу. На крыльце, оглянувшись на офицеров, тихо спросила:

– Наверное, нам следует их пригласить?

Но Николай (он всегда везде успевает, только в одном не успел – Сережу от смерти не спас) возразил:

– Нет, Ольга Сергеевна, вы поезжайте, а господ офицеров я к себе приглашаю. У вас и так хлопот полно. Таня, я карету с Сашенькой в дом Лапиных направил, и ты туда поезжай. Юрик, подай Татьяне руку.

И морск ой о фи цер (ах да, это же Юрик!) повернулся, сделал несколько шагов, козырнул, грустно улыбнулся, сказал негромко:

– Татьяна Андреевна, Таня, здравствуйте! Позвольте руку?

Она попыталась улыбнуться в ответ:

– Юрик, ну для тебя-то я разве – Татьяна Андреевна? Зачем ты так? Здравствуй!

Затем обвела взглядом других офицеров. Немногие успели подъехать, но зато – самые близкие, родные, товарищи мужа, общие их друзья…

– Здравствуйте, господа. Спасибо, что встретили. Спасибо большое… Но я устала, после поговорим, хорошо? – и улыбнулась. Увидев, как они на неё глядят, поняла, что улыбка не получилась. Ребята, ах, нет, не ребята, а давно уже крепкие солидные мужчины склонили перед ней головы, тоже пытаясь улыбаться, но и у них улыбки получались кривыми, вымученными. Фёдор, то есть граф Звегливцев, шумно вздохнул, сделал шаг вперёд, возможно, хотел обнять по старинке, как раньше бывало, и чтобы она его в щёчку чмокнула. Но Таня жестом остановила. – Простите. Не сейчас. Потом, потом поговорим… – И, подав руку деверю, пошла к карете.

Глава 2

Лапины расселись в две кареты, тронулись неспешно. Николай – цыганистого вида высокий мужчина лет 35–40 – вздохнул, провожая их взглядом, а потом повернулся к офицерам, что мрачно и сосредоточенно смотрели вслед отъезжавшим.

– Господа, простите, я вас не представил друг другу. Майор, граф Станислав Речнев, поручик Павел Белостежин, они последний год в Париже в нашем доме квартировали. Ну а это… – и он назвал фамилии встречающих, Речнев поклонился и отозвался живо:

– А я всех знаю, господа. Я ведь тоже в кадетском корпусе воспитывался. В корпусе мы на вас, старших гренадеров, равнялись, старались быть похожими, помню, как вас экзаменовали перед выпуском, как вы на Балканы отправлялись со своим полком… Я из корпуса четырьмя годами позже вышел…

– Разрешите и мне представиться. – Вмешался кавалергард с аксельбантом на плече, по-молодецки прикладывая два пальца к козырьку кивера. – Поручик Селезнёв, адъютант его высокопревосходительства. Его светлость князь Чернышев просили сообщить, граф, что для Вас найдена квартира. Я к Вашим услугам, готов проводить.

Граф Фёдор Звегливцев – богатырь, под стать Илье Муромцу – недовольно хмыкнул, бросил многозначительно-вопросительный взгляд на самого старшего по возрасту – отставного полковника Лужницкого. Похоже, его самолюбие было задето тем, что внимание придворного адъютанта обращено к только что вернувшемуся из Парижа графу. Лужницкий в ответ удивленно поднял бровь и слегка покачал головой: мол, что-то это значит, но выводы делать рано.

Опять вмешался Николай:

– Нет, благодарствуем. Граф Речнев остановится в нашем доме, квартира подготовлена.

– Доложу его светлости. Разрешите откланяться. Всего доброго, господа. – И по-молодецки козырнув, прищёлкнув каблуками, кавалергард испарился.

Звегливцев снова хмыкнул и на сей раз не удержался от комментариев:

– А ты, Николай, как я смотрю, успеваешь распорядиться за всех. Хозяином, что ль, стал?

Тот окинул взглядом Фёдора с головы до ног: и мрачным, и печальным был взгляд его чёрных глаз, покачал головой, усмехаясь криво, вполне миролюбиво сказал:

– Не ворчи, Фёдор. Я и при жизни Сергея у них дела вёл, а уж теперь-то тем более моя помощь Танюхе надобна. Ей самой сейчас ни с чем не управиться. – и, снова усмехнувшись, сказал. – Поехали к нам, поговорим, Сергея помянем. Я ещё от заставы людей отправил домой, всё готово должно быть.

Благодаря высокой медвежьей шапке и полушубку на медвежьем меху Николай казался столь же высоким и плечистым, как и Звегливцев, но впечатление это обманчиво – Николай из породы стройных, не широких в кости, но жилистых мужчин. И если уж захотели б сравнивать его с богатырем, то разве что с Алешей Поповичем, который брал не столько силой, сколько ловкостью да удалью молодецкой. Он, усмехаясь криво, исподлобья глядел в глаза Фёдора – твёрдо и сумрачно. Граф, перекачнувшись с каблуков на носки и обратно, тоже мрачно усмехнулся, и, вздохнув шумно, сказал:

– Ладно, Целищев, не злись. Прости, если обидел. Встреча наша невесёлой получилась, сам понимаешь. Поедем, конечно. Порасспросить тебя о многом хочу.

Подал Николаю правую руку, еще раз взглянул в глаза его, потом резко сделал шаг навстречу и обнял крепко, по-мужски. Затем пожал протянутые руки Речнева и юного Белостежина. Николай столь же крепко пожал руки другим офицерам, Порфирию улыбнулся широко и обнял со словами: «Здравствуй, друг!» Затем офицеры расселись в сани, ямщики, прищёлкивая вожжами, тронули коней.

Глава 3

После отъезда родных покойного два дьяка, стоящие возле закрытого гроба, по очереди читали Псалтырь, а в стороне от них любопытный служка, боязливо оглядываясь, расспрашивал священника:

– Батюшка, это из Парижу покойника-то привезли. На дуэли, чё ль, убитый?

– Не говори глупости, Онуфрий. Разве бы я стал отпевать дуэлянта? Это достойный человек лежит, раб Божий Сергий, сын достойных родителей, из старинного рода дворянского. Прошлой зимой его враги нашего императора в Париже убили.

– А чего ж его сразу-то не привезли тоды? Чего год ожидали?

– Вдова сразу после смерти мужа слегла, при смерти была. Ждали, чем её хворь закончится. А потом, когда на ноги поднялась, зимы ждали, чтоб не по теплу тело бренное перевозить. – И, перекрестившись, прочитав «Упокой, Господи, душу раба Твоего…», священник вздохнул и поделился. – Да… неисповедимы пути Господни… я ведь сам их венчал: рабу Божью Татьяну рабу Божьему Сергию. И троих их деток, что в Петербурге на свет появились, тоже аз грешный крестил… Слава Богу за милость Его, за то, что вдове жизнь сохранил, не оставил детишек круглыми сиротами… Дай только Бог, чтобы от уныния она избавилась, чтобы силы душевные для дальнейшей жизни нашлись.

– Ну так, по всему видать: богатая барыня. И детишки не помеха, чтоб снова замуж выйти. Вон как возле нее чернявый крутился, вот и претендент.

– Опять глупости говоришь, Онуфрий. Это брат её, раб Божий Николай. У него своя жена есть, и дети тоже.

– Как же это? Она, сразу видно, дворяночка русская: белая, светлоглазая, а он – цыган цыганом. Бывают разве такие брат с сестрой?

– Двоюродный брат. У них матери – сестры родные. Старшая вышла замуж за человека своего сословия, а младшая за цыгана.

– Ой, не приведи, Господь! Дворянка, да и за цыгана! Чем это он её взял? Небось, на деньги позарился да украл девку.

– Не думай плохо о людях, раб Божий, грех это. Вышла за цыгана, значит, так Господу угодно. И не на деньги прельстился. Думаю, их у него самого поболе будет, чем у жены. Видал, у нас в церкви иногда цыган появляется весь в золоте: и на пальцах перстней много, и серьга в ухе, и цепь золотая тяжёлая? Ты еще спрашивал у меня после его прихода, неужели и цыгане крещеные бывают. Он и есть отец Николая. А у рабы Божьей Татьяны родители умерли, когда она еще совсем маленькой была, вот тётка, жена цыгана, и воспитывала её вместе со своими детьми.

– Помню того цыгана, помню. А как жо такого не запомнить? Цыгане-то ж редко в церковь заходят, только на паперти околачиваются, попрошайничают. А если зашли вовнутрь, так токо и следи, чтоб не стащили чего. А этот не вороватый, по сторонам мало смотрит. Да вот токо, когда молится, голову низко не склоняет, поклонов земных не бьёт, стоит, ровно кол проглотил.

– В таборе ему да его старшему брату все подчиняются, не привык кланяться…

– Эвон как!.. А Татьяна, раба Божия, стало быть, сама рано осиротела, а сейчас снова сиротой стала – молодая, да без мужа. Господи, помилуй ея грешную. Господи, помилуй!

Глава 4

Татьяна в сопровождении Лапиных зашла в их родовой дом – дом давно знакомый, но не ставший для неё родным. Уже год здесь у свекра и свекрови жили трое её старших детей, сегодня сюда уже привезли младшенького, Сашу, пока повозка с телом Сергея заезжала в церковь. Прошли в гостиную. Сашенька, выспавшийся в дороге, уже осваивается в новом для него месте, важно и серьезно посматривает по сторонам, и дочки – Оленька и Аленка – суетятся возле него, водят, показывают, рассказывают что-то, перемежая французские слова с русскими… Тут же и семилетний Лёвушка. Ему вроде как тоже любопытен малыш, поиграть с ним не прочь, однако он в то же время ревниво на него поглядывает: обидно, что сестры, всегда баловавшие его, всё своё внимание теперь на другого переключили… Увидев входящих в гостиную старших, девочки заулыбались. Но, глянув на слишком печальные лица взрослых, посерьёзнели. Однако радость скрыть им не удавалось. Да, похоже, и не понимают они, зачем? Папа погиб целый год назад, они уже отплакали своё, ведь для детей год почти равен вечности. Теперь девочки радовались младшему братишке, счастливы, что мать, наконец-то, вернулась. Лёвушка со счастливым криком кинулся к матери, обхватил за ноги.