Редакция - Юлия Качалкина

Хесин вешает трубку. Не успевает убрать руку, как раздается звонок по внутреннему телефону. Хесин берет трубку опять.

Хесин. Да. Хесин. Что? Почему не работает? Не могли прозвониться? Минуточку. Подождите, я через пять минут выйду к вам (вешает трубку и смотрит на Воскресенского). Началось. У нас сломался городской телефон.

Воскресенский (безмятежно). Но вода же к нам прозвонилась?

Хесин (хмурясь). Вода-то прозвонилась. А вот Ицкович – нет. И это плохо. (Думает. Потом берет трубку внутреннего телефона и куда-то звонит.) Аллё! Это Хесин из «Первопечатника». А вот у нас совсем не работает телефон. Кто-нибудь может его починить? А то мы плачем. Да. Нет. Тот, по которому я говорю, – работает. Как бы я тогда по нему говорил? Ага. Жду (вешает трубку). Идиоты. Страна непуганных идиотов. Сашенька, я сейчас вернусь.

Хесин уходит из комнаты в проходную. В это время Воскресенский пытается найти в его сумке еще хотя бы один пирог, но ничего не находит и возвращается читать газету. Хесин приходит через пять минут с целой охапкой книжек.

Хесин. Вот они, издатели, паразиты! Опять шлют на рецензию. Мы еще те не отпятирили. Кто у нас пятерку новинок писал? Ты? Не ты? А кто?(Кидает книжки куда-то на стол, не глядя.) Я здесь подохну, Саш. А я так еще хочу красоты!

Воскресенский (придвигается и гладит Хесина по голове). Не плачь, мальчик. Все обойдется.

Хесин (яростно отмахиваясь). У-уу, извращенец! Уйди, не мучай меня!

Кто-то стучит в дверь. Потасовка Хесина и Воскресенского прерывается, и оба видят на пороге Леву Булочкина. У Левы потный лоб, кудри приклеились к нему намертво; необъятная дубленка распахнута, из-под нее торчит форма цвета хаки. В руках – огромный желтый рюкзак. Взгляд безумный.

Хесин (закручиваясь вокруг собственной оси на стуле). Левочка! А когда ты последний раз мылся? Нам с Сашей просто интересно.

Лева (тяжело глядя на Хесина). Ой, уймись, Ось! Вчера – и ты мне спину тер. Привет, Саш! Ну, кто нас сегодня? А?

Хесин. Да как обычно. Сами. Ладно, кроме шуток. Нужно писать филантропию. У Воскресенского – сифилис с нарушением всех рефлексов, и он писать не может. Очки с носа падают. Может, ты?

Лева (располагаясь на свободном кресле). Гнать вас всех отсюда надо. А чего писать-то?

Хесин (осклабясь и жестикулируя). Ну, как всегда. Меня во власти не устраивает то, что свою зарплату я пропиваю быстрее, чем ее успевают не заплатить.

Лева. Ось, мы же – частные.

Хесин. Тогда за то, что быстрее успевают пропить другие. Ну, придумай что-нибудь. Ты же умный.

Воскресенский (делает круглые глаза и тычет пальцем в газету). У-оо! Тут реклама!

Хесин (назидательно). Да, Сашенька. Мы живем в стране развитого капитализма.

За их спинами возле двери слышится извиняющееся покашливание. Все трое нехотя поворачиваются.

Автор. Кх-кхм!

Звонит городской телефон.

Хесин (не снимая трубки – в пространство). Аллё!

Лева (снимает трубку). «Первопечатник». Аллё. Нет. Вентиляторы нам не нужны. Зимой мы впадаем в спячку и не мерзнем.

Вешает трубку.

Хесин (встает со стула, подходит к шкафу и развратно опирается на него правой рукой). Здрасьте! С чем пожаловали?

Автор (смущаясь). Я… мне… я вам звонил! Вчера. Вы сказали, что можно прийти и писать о книжках. Пройти у вас практику.

Все трое первопечатников лукаво переглядываются.

Хесин. Ну?

Автор (еще больше смущаясь). Я… вот. Это, собственно, все.

Хесин. А ты учишься что ли?

Автор (оживляясь). Да! Я студент МГУ им. Ломоносова, факультет журналистики. Мой научный руководитель – Зюзюкин Иван Иваныч!

Никто никак не реагирует на слова студента.

Хесин. Ну?

Автор. Он нам много рассказывал о вашей газете на семинарах! Мы даже писали работы, анализировали стиль ваших журналистов. Лично я делал литературный портрет Льва Семеновича Булочкина.

Булочкин поперхивается и нервно сглатывает.

Хесин. Ничего, Лева, не бойся. Мальчик делает тебе комплимент.

Автор густо краснеет.

Хесин. О книжках, говоришь? А кто тебе сказал, что мы пишем о книжках?

Автор. Ну, как же… у вас в выходных данных написано… Газета о книгах и…

Хесин. Да мало ли что там написано! Это все Илюшка, наш верстальщик, зараза, – балуется. А я спрашиваю, почему ты уверен, что мы и вправду пишем о книжках?

Автор. Ну…

Воскресенский (обращаясь к автору). Где вы видите хотя бы одну книжку?

Между тем со стола соскальзывает какой-то томик и громко падает на пол. Автор вздрагивает.

Автор (показывая на упавшую книжку пальцем). Ну вот, хотя бы…

Воскресенский. Это – мираж. Фикция.

Хесин. Да и что такое вообще Книга? (Обводит коллег понимающим взглядом.) Яд! Она делает людей умными, злыми и завистливыми. И – жадными. Хотите ли вы, молодой человек, стать злым, жадным и завистливым?

Лева. И слепым, как церковная крыса?

Воскресенский. И нищим, как она же?

Автор. Ну, нет… я…

Хесин. Тогда идите молодой человек! Идите и дышите полной грудью! Радуйтесь молодости и никогда – слышите? – никогда не читайте книг! Прощайте!

Лева. Пока!

Воскресенский. Пока!

Автор. До свидания. Спасибо…

Уходит удрученный.

Трое первопечатников сначала смотрят ему вслед, а потом разражаются диким хохотом.

Занавес.

Литературный институт им. Горького. Кафедра Русской литературы на третьем этаже. Маленькое обшарпанное помещение. стены выкрашены в противный желтый цвет, на полу – ковер, в углу напротив окна – фикус, у стены – лакированный шкаф времен второй русской революции, посредине – двутумбовый письменный стол. Комната проходная, на заднике – дверь. В комнате трое. За столом, перебирая бумаги, сидит полная женщина в роговых очках. Возле фикуса – двое телевизионщиков. Один с камерой на штативе (стоит, придерживая механизм), другой – с микрофоном в руках и блокнотом под мышкой (меряет комнату шагами).

Человек с микрофоном. Ну и где он? Где?

Человек с камерой непонимающе пожимает плечами в ответ.

Женщина за столом (отрываясь от бумаг, вежливо). Ребята, он опаздывает. Скоро будет. Звонил.

Человек с микрофоном. Мда? Ну, хорошо. (Продолжает мерить комнату шагами.) Ваня, у нас когда эфир?

Человек с камерой. В десять.

Человек с микрофоном. Ну, ок.

Тишина, прерываемая лишь звуком шагов Человека с микрофоном.

Человек с микрофоном (обращаясь к женщине за столом). Извините меня, а где у вас туалет?

Женщина за столом. Вниз по лестнице, в подвал, вторая дверь слева.

Человек с микрофоном. Спасибо. (Удаляется.)

С минуту оставшиеся молчат. Потом женщина заговаривает.

Женщина за столом. А знаете, вот хорошо, что вы приехали с камерой. Правда. Может, вы потом снимете наши потолки? Они текут страшно. Мы даже портреты со стен снимаем, чтобы не попортились. А? Покажете по телевизору, а там, глядишь, приедут и починют. А?

Человек с камерой. Ну, как шеф скажет. Мы вашего поэта Фальцвейна снимать приехали.

Женщина за столом. Да-да. Но стены… когда еще Мандельштам тут чай ходил заваривать…

Ее реплику прерывает голос Фальцвейна, постепенно приближающийся с лестницы. Голос – бас. Громкий.

Фальцвейн. Да! Да, дорогой! Спасибо!

В комнату входят поэт и молодой человек, его поклонник. Молодой человек держит в руке книгу и ждет автографа. Фальцвейн тяжело дышит, снимает шапку и ставит портфель на пол.

Женщина за столом (поднимаясь). Юрий Борисович! Вас тут мальчики с телевидения снимать приехали! Они долго уже ждут.

Фальцвейн. Да! У меня семинар (жмурится, выговаривая слова), я сейчас скажу студентам, чтобы они ждали и вернусь. А хотите – снимите меня на фоне. (Застывает, уже позируя.)