Начальник райотдела - Галия Сергеевна Мавлютова

настоящий петербуржец без насморка, как пистолет без патронов, или нет, пожалуй, как горчица без едкости. Господи, какая чушь мне в голову лезет! — подумала Гюзель Аркадьевна и мысленно ужаснулась: — Надо бы спросить посетительницу, кто она такая и что ей нужно, а не заниматься сочинением дурацких афоризмов».

— Как вас зовут? — спросила она, взяв руки женщины в свои и наклоняясь к ней поближе.

— Анна Семеновна я, Анна Семеновна Карпова, — всхлипнула женщина и с благодарностью посмотрела на свою визави.

— Что у вас случилось, Анна Семеновна, что это вы день с дождя начинаете? На улице мороз.

— Горе у меня, Гюзель Аркадьевна. Я слышала, что вы людей не отталкиваете, всех жалеете, никого не отфутболиваете, вот и пришла к вам за помощью. — Анна Семеновна уже успокоилась и держалась с достоинством. Она выпрямила спину, сняла мохеровую шапочку, поправила рукой волосы, и от всех этих нехитрых манипуляций заметно помолодела.

«Ох уж эти мохеровые шапочки, как они уродуют наших женщин. Без этого серо-бурого болоневого пальто и мохеровой шапочки Анна Семеновна просто красавица, — сердито подумала Гюзель Аркадьевна, — и, вообще если бы не это совещание, я могла бы тут спокойно сидеть и успокаивать всех граждан и гражданок. Вытирала бы им слезы и сопли, работая по совместительству местным психоаналитиком».

— Какое горе, говорите же, Анна Семеновна, а то мне сейчас придется уйти на совещание и вас «отфутболить» все-таки. Мне не хотелось бы выглядеть в ваших глазах сухой и черствой. Чем смогу, тем помогу.

Гюзель Аркадьевна встала и прошлась по кабинету. Она всегда так делала, чтобы переключить сознание. «Кажется, это называется — особое состояние сознания», — усмехнулась она, невольно сбиваясь с шага.

— У меня сын умер, Гюзель Аркадьевна, месяц назад. — Анна Семеновна подозрительно всхлипнула. Гюзель Аркадьевна возникла у нее за спиной, нависая коршуном, чтобы, не дай бог, Карпова снова не расплакалась.

— Его убили?

— Нет, умер вроде сам, за компьютером. Так мне сноха сказала. — Анна Семеновна обернулась и с надеждой посмотрела на портрет президента, дескать, помоги, не дай ляпнуть лишнего.

— Сноха — это невестка? Жена сына?

— Да, невестка-невестка, жена сына, они отдельно жили, — Анна Семеновна с трудом отвела взгляд от проницательных глаз на стене и снова сгорбилась.

— А полиция при чем? Сына не убили, умер за компьютером, как вы говорите… Его уже похоронили? — Гюзель Аркадьевна пересекла пустое пространство кабинета и села за стол. Она постучала пальцами по полированной поверхности и сжала губы.

«Никуда не денешься от людской молвы. Если знают, что их где-то принимают, да не отшивают, и идут со своими печалями, как будто полиция — это собес или благотворительная организация. Бедные люди! Им некуда податься со своим горем, а ты сидишь в тепле и уюте, еще и злишься», — она резко оборвала свои мысли и нажала кнопку селектора. «И потом, что делать с этой Карповой?»

Юмашева давила на кнопку, словно хотела раздавить ее, как ненавистного паука. «Ей во сне приснилось, что ее сынок жив и здоров, теперь вот проверить надо бы, а кому проверять-то? Людей нет, все либо на больничном, либо учатся, работать некому».

— Коваленко, зайдите, пожалуйста. — «Пожалуйста» она произнесла после паузы, раздумывая, стоит ли вообще произносить волшебное слово.

— Так что там говорит ваша невестка? — спросила она Карпову, отпустив кнопку селектора.

— Ничего она не говорит, — неожиданно разозлилась Анна Семеновна, — ничего. Даже лицо не показала, гроб не открыла. Мой сын живой!

— Почему вы так решили? Это же нереально. — Гюзель Аркадьевна вышла из-за стола и принялась мерить шагами кабинет.

— Материнское сердце — оно чувствует, я знаю, что он живой, мой Женя живой. Я с ним разговариваю, и днем, и ночью.

«После войны много вдов и матерей выплакивали глаза в ожидании своих мужчин. Они верили, что их мужья и сыновья живы, и ведь многих интуиция не подвела. Даже через сорок-пятьдесят лет выясняется, что их близкие остались жить, кто-то нашел себе новую жену, кто-то остался за кордоном… Может, не зря Анна Семеновна разговаривает со своим Женей дни и ночи напролет? Людям верить надо…»

— Вы не любите свою невестку? — Гюзель Аркадьевна резко остановилась возле стула Анны Семеновны.

— Не люблю, — честно призналась Карпова, — да и за что ее любить-то? Она, как нелюдь, все швырком да броском, разговаривать толком не умеет. И Женьку не любила, и внука не любит. Все ей деньги давай, деньги, деньги. Как помешалась на этих проклятых деньгах.

— А чем занимался ваш сын? Ну, бизнесмен там, предприниматель или представитель пролетариата? — Гюзель Аркадьевна приподнялась на носки, раскачиваясь в такт словам. Она мучительно размышляла, чем все-таки закончится совещание, и ее сердце выстукивало бешеный танец. «Свистопляска какая-то. Сейчас мое сердце разорвется от мучительного отчаяния…» — думала она, стараясь понять, что говорит Карпова.

— Нет, не бизнесмен, не новый русский. Но жили они хорошо, богато. И квартира не квартира, машина не машина, мебель не мебель. Все Наташка хапала, жили, как новые русские.

— Так откуда все это; квартиры, машины, мебель? Если не бизнесмен, значит, ваш сын — бандит? — Гюзель Аркадьевна оглянулась на дверь: «Что это Коваленко долго не идет, застрял он там, что ли?».

— Н-не знааю, — жалобно протянула Анна Семеновна, — он все за компьютером сидел, днями и ночами. Работал с какой-то программой, всегда бледный был, зеленый. Из дома выходил только по вечерам.

— А-а, программист, компьютерщик, тогда понятно, — сказала Гюзель Аркадьевна, — Анна Семеновна, у программистов работа вредная и опасная. Он мог умереть от закупорки сосудов, реально мог, если он сутками напролет сидел за компьютером. Это очень вредно!

— Нет-нет, — испуганно всплеснула руками Анна Семеновна, — он не умер, живой он. Я знаю!

— Ну, хорошо, будь по-вашему. Сейчас придет сотрудник, он займется вашим делом. Вы напишите заявление, подробно все опишите, как и что, почему у вас возникли такие подозрения. Если сотрудник вас «отфутболит», приходите ко мне. Договорились?

Гюзель Аркадьевна схватила трубку телефонного аппарата, резким звонком известившего о своем существовании.

— Юмашева! Да, выезжаю! Все, Анна Семеновна, идем со мной, — но договорить она не успела. Дверь резко распахнулась. В кабинет стремительно влетел мужчина тридцати с небольшим лет: высокий, в черном свитере, с гладко выбритой головой. — Вот вам, Анна Семеновна, сотрудник отдела — Виктор Дмитриевич Коваленко. Прошу любить и жаловать. Сейчас вы напишите заявление, в котором подробно расскажете о своих сомнениях. Виктор, выслушай женщину внимательно, ничего не упусти, прими заявление. И не забывай о вежливом и корректном отношении к гражданам. Я уехала!

Юмашева схватила куртку с вешалки, взяла папку с документами, еще раз оглядела кабинет,