Вепрь - Константин Калбанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Былые раны оставили уродливый след на его лице, но никак не увечили тело, укрытое под простым, без рисунка, серым кафтаном, даже петли для пуговиц были из обычной серой тесьмы, а пуговицы сплошь деревянные. Обычное одеяние простолюдина, вот только из хорошего сукна и кафтан какой-то необычный, кургузый, больше похож на иноземные, но отличается и от них, нечто смешанное. Штаны вполне себе славенские, сапоги из крепкой кожи, но тоже без изысков, просто добротная обувь.
Подпоясан крепким воинским поясом, на котором висят ножны с клинком, больше напоминающим палаши иноземцев, но несколько покороче и со слегка изогнутым лезвием, как у сабли, но значительно меньше. С другого бока, боевой нож, очень похожий на тот, что был у воеводы, за пояс заткнуты два пистоля, по виду необычные, оно конечно Бог весть, сколь много мастеров оружейников, столь многообразно оружие, потому как каждый хочет как-то выделиться, но эти были точно необычными. Вошедший вообще отличался многим и все его оружие было от лучших иноземных оружейников, дорогое оружие, очень дорогое, но он готов был выложить за него любые средства, а деньги добывать он умел.
— Проходи Добролюб, — при этих словах воеводы, Боян невольно ухмыльнулся, а и было чему, имя это означало, добрый и любящий, чему никак не соответствовал образ вошедшего. Имя свирепого зверя ему подошло бы куда как лучше, впрочем, оно у него было, но он не любил когда его произносили в слух, то имя, или если хотите прозвище, дали ему враги, а их у него хватало.
— Я так понимаю, некогда разговоры разговаривать, да рассиживаться. Говори чего звал, — кто другой уже давно пожалел бы о таком поведении, вот только не этот мужчина. Дело не в том, что он был уверен в том, что ему ничего не будет, нет, скорее ему было наплевать на все в этом мире и чувствовал он себя здесь только гостем, ждущим когда его призовут. Одним словом не мила была ему жизнь.
— Вот сидим и думу думаем, как нам те полки остановить, да ничего на ум не идет, — не стал чиниться воевода. Как видно, человека этого он знал не первый день, а потому и цену ему составил уже давно.
— А чего их останавливать, пусть подходят, да в осаду садятся. Чтобы им Обережную взять, нужно целую армию подводить, а ведь и против великого князя войско нужно, опять же Забаву в осаду взяли, там не менее двух полков, чай силы-то у гульдов не бездонные.
— Нельзя допустить, чтобы проход по тракту прерывался.
— Да-а-а, князь у нас нынче рачительный, не то что батюшка его. Тот все норовил всех окрест за грудки потаскать, а этот о мошне в первую руку печется.
— Ты как смеешь, о великом князе… Холоп…
— Ты боярич полегче, холопить свою челядь будешь, да по деревенькам своим, — метнув свирепый взгляд на Бояна, оборвал Добролюб, — И не сверли меня взором, на мне уж места не осталось весь в дырках, от таких гляделок.
— Остынь, Добролюб.
— А я и не закипал, воевода, ты эвон боярича остуди.
— Хватит, — сказано это было жестко, вроде и голоса не повысил, а сталь так и зазвенела. В ответ на это Добролюб ухмыльнулся и качнув головой, устремил взор в пол, вот только ухмылка та была пострашнее оскала звериного. — Заговариваться иной раз начинаешь. Знаю, что жизнь свою не ценишь, но ить и помереть можно по разному.
— Хм. Убивать-то сразу станешь, или сначала послужить потребно?
— Желательно бы послужить, — внимательно глядя в глаза подчиненного, а кого еще-то, медленно кивнул Градимир.
— Тогда слушаю тебя, воевода, — слегка разведя руки снова ухмыльнулся Добролюб.
— Как мыслишь, сможем мы остановить ворога в чистом поле?
Ага, как же, чистое поле. Леса кругом считай дремучие, пойти можно только по дорогам, да вдоль реки есть относительно свободный путь, но именно им-то и воспользуются гульды. Не сказать, что там теснина серьезная, засеками проход никак не перегородишь, чтобы малыми силами сдерживать большие. Да, по лесам полки вести сущее наказание, а как про обоз вспомнить, так и вовсе плакать захочется, но то в походе, а как в бою, так солдат налегке вполне преодолеет и лесную чащу, и болотце, да ударит во фланг или тыл. Так что, выражение оно конечно фигуральное, но только все одно верное, чистое поле и есть.
— А это, как останавливать, воевода.
— Стало быть, честью придется поступиться, — вскинулся молодой. Добролюб окинул его задумчивым взглядом и тяжко вздохнул.
— Вот придумали же, ЧЕСТЬ. Кто на ее счет больше всех печется, как не иноземцы. Все-то мы на запад пялимся, как же просвещенные народы, с развитыми ремеслами и превзойденными науками, а славены, мышка серая, да быдло неученое. Иноземцы нас жизни поучают на каждом шагу, а мы им в рот заглядываем. Нас грязными славенами называют, а мы киваем как кони на выпасе, а ведь это они проживают как свиньи, не мы. Это ведь у них нет отхожих мест и гадят они где придется, без стыда сбрасывая порты или задирая подолы. Это у них, в жару невозможно находиться в их дворцах, замках да усадьбах ибо зловонит так, что глаза режет. Это они ходят завшивевшими и почитают это благостью, а бани так и вовсе не знают. Но нет, мы заглядываем им в рот и ждем, когда они нас научат жить. Честь. А достойно чести, возносить на костер не разбирая мужик то, баба, старик или дите неразумное? Враги они нам. Всегда врагами были и будут, потому как мы им только как холопы нужны, как скотина бессловесная. А врага как не бей, все к добру.
Вот тебе и свирепый зверь. Как видно образование у этого воина было неплохим, потому как иначе поди объясни то, что сейчас было. И повидать по всему выходит ему довелось многое или как малое, со многими пообщаться. Странный и непонятный человек. А не боярского ли роду? Может потому ему и благоволит воевода, да позволяет столько, сам-то ой как не худороден?
— То не ответ на вопрос, — покачал головой воевода.
— Хорошо уже то, что великий князь прислал в крепость полк стрелецкий, двумя полками все легче будет. Не гляди на меня так, воевода, сравняем мы число, а то и большего добьемся, но на то воля Отца нашего.
— И как ты этого собираешься добиться?
— Ни к чему тебе то знать, воевода. Знай только, что есть средство. Да не журись, мой то грех. Потому и не сказываю тебе ничего, что не нужно тебе знать. Выйдешь честь по чести в чисто поле, а что там стряслось или стрясется, то тебе пока без надобности.
— А воинской хитростью никак не обойтись? — как видно мысль о том, что бить врага придется бесчестным путем, Бояну вовсе не блажила.
— По воинским премудростям у нас воевода мастак, а коли он меня призвал, то не видит как можно это дело обделать.
— Десяток свой возьмешь? — это уже Градомир.
— Дак, куда же я без него.
— Действуй, с рассветом мы выступаем.
— Только так, воевода. Если дойдешь до Уютного и не получишь от меня вести, разворачивай обратно и стереги крепость, потому как тогда у нас ничего не вышло и головы мы свои сложили.
— Добро.
Когда дверь за Добролюбом закрылась, Боян не сводя с нее взгляда задумчиво обратился к воеводе, явно мучаясь своими думами. Вот не первый день он знает обоих, Градомира уж несколько лет, этого зверя уже почти год, но никак не может понять, что их связывает и отчего воевода столь много позволяет этому странному человеку.
— Градимир…
— Опять тебе Добролюб покоя не дает? И чего ты его не любишь, ить ничегошеньки плохого он тебе не сделал?
— Он служит в нашей крепости, а стало быть, его действия, честь порочащие, на нас ложатся грузом.
— В войне чести мало, тут он прав.
— Воевать можно по разному, можно и так, чтобы честь не уронить, а он не гнушается ничем, а уж что касаемо гульдов… Вепрь, он и есть Вепрь.
— А за что ему гульдов любить? Ты видел его. То их работа. Сами они на свою голову зверя того в нем пробудили, да такого что как только замирение выходит, он начинает маяться мечась из угла в угол. И еще, Боян. Вепрем его вороги называют, ты не смей. Возлюбить его я тебя заставить не могу, но чтобы имя это звериное, я больше не слышал из уст твоих. Понял ли?
— Понял, воевода.
— Вот и ладушки. Готовь людей, с рассветом выступаем.
Крепость Обережная, названная так, потому как охраняла единственную переправу через большую реку Турань на сотни верст вверх и вниз по течению. Вот так вот незамысловато. В плане она была прямоугольной, большой стороной вдоль тракта сто сажень, меньшей восемьдесят. Крепость каменная, что у славенов встретишь не так чтобы и часто, но с другой стороны, она была поставлена сравнительно недавно, а потому рассчитана на противостояние огнестрельному оружию, ее стены и башни вполне могли выстоять длительное время против пушечного огня.
Устройство у нее было простое и немудреное, внутри помещались казармы, сейчас их обитателям пришлось потесниться, в связи с прибывшим подкреплением. В гарнизон входила так же и сотня посадской конницы, что не говори, но нужно было вести патрулирование торгового тракта, места густо поросшие лесом, так что разным татям, есть где укрыться и по-потрошить проезжих купцов. Потому помимо казармы для всадников имелась и обширная конюшня, где содержались не только боевые кони сотни, но и другие используемые в качестве тягловой силы. Имелся пушечный двор, вместе с крепостной кузней, и арсенал, две трети боевых припасов хранились именно в нем, треть же была разнесена по башням. Башни, все квадратного сечения, расположены по углам стен, две из них на северной и южной стенах, они одновременно являются надвратными. Южные ворота выходят к торговому тракту, северные на дорогу вдоль Турани, вверх по течению. Есть церковь, острог, караульное помещение, подворье на котором находится сотенная казарма, там квартируют командиры сотен, неподалеку от нее подворье воеводы, а рядом его помощника.