Шутник - Любовь Романова

Сын, еще, когда они жили вместе, часто спрашивал: «Пап, а кем ты работаешь?» Женька никак не мог запомнить непонятное слово «спичрайтер». Объяснения, вроде, «придумываю речи для политиков», вгоняли ребенка в глубокий ступор: «Они что, сами не могут?»

Семь лет назад Влада затянула странная стезя политических выборов. Он скакал с одной кампании на другую, пописывал, сидя в предвыборном штабе, идиотические спитчи и старался не думать о будущем. Иногда попадалась работа посерьезнее — биографическая книга очередного красного директора или скучающего бизнесмена, который решил, что пора выходить на новый уровень — «вслед за реальными пацанами идти в реальную политику».

В общем-то, все складывалось ровно.

Только вот Вика ушла.

Сначала, как водится, были скандалы, слезы, цветы, примирения, снова скандалы. А потом — все. Развод. Разговор с унылой тетенькой-судьей, три месяца на такую же унылую попытку что-то склеить и конец.

Сын остался с Викой. Другие варианты не обсуждались. Влад ушел жить в квартиру матери — к тому времени она переехала к тетке, на Волгу.

Почему же они с Викой развелись? Он много думал об этом. Пил, думал, работал, думал, сочинял и снова думал. А потом перестал — надоело.

Развелись, потому что не могли больше жить вместе. Не могли и все. Точка. Порознь тоже не могли, но жили. Влад даже придумал теорию, отчего людям бывает так хреново после развода. За годы, проведенные вместе, в каждом человеке постепенно возникает «ты-любимый». Он растет, обзаводится характером, привычками, планами на ближайший отпуск и надеждой сделать ремонт. Эта эфемерная личность состоит из способности засмеяться в разгар ссоры, сгрести в охапку и утащить в спальню; из поцелуя в ямочку на шее; из трехчасового разговора по телефону во время долгой командировки; приступов ревности и разбросанных по полу носков; забытой на системном блоке кружки из-под кофе и кодового слова, которое означает, что ничего не изменилось — тебя любят, ждут, скучают… «Ты-любимый» любим одним единственным человеком на земле. Стоит этому человеку исчезнуть, и взращенный годами персонаж становится ненужным. Никому. Его остается только убить, а это больно. Очень больно.

Впрочем, к чему сейчас эти замшелые мысли и пропахшие плесенью воспоминания? Сейчас, когда вокруг прямоугольной ямы ежится под весенним ветром горстка людей? Заплаканные дождем лица. Покрасневшие от холода носы. Севка украдкой пялится на часы. Ленка, отвернувшись, строчит СМС-ку. Задумчивая девица бросает на гроб пару чахлых гвоздичек… Эх, Левка, нелепо как-то все… И жизнь, и смерть…

— Тебя подвезти? — Ленка тихонько тронула Влада за рукав, — Я в Северо-Западный. Ты, вроде, там же живешь?

Влад последний раз взглянул на холмик земли, увенчанный громоздким памятником. Мраморное уродство — фантазия провинциального скульптора. Кажется, это лира. На черной глянцевой поверхности шеренги тусклых букв: «Лев Гирин… годы жизни… Умер от смеха». Лева остался верен себе даже после смерти. Прощай, дружище.

— Спасибо, Ленок. Я на машине. Владу не хотелось ее расспросов. Не хотелось сочувствия и тихих вздохов. Домой! К Коту.

Когда-то Влад ненавидел Кота. Они были врагами. Кот гадил ему в ботинки, Влад «забывал» его покормить. Эта скотина признавала только Вику, но Вика ушла. А Кот остался. И Владу пришлось научиться его любить.

Истории их отношений стоило бы посветить целый роман. Влад посветил рассказ. Рассказ, главный герой которого, по удивительному совпадению тоже Влад, задумывает убийство рыжего пакостника. Настоящее убийство в английском стиле. Такое, чтобы жена ни о чем не догадалась. Он выбирает орудием преступления — шприц и яд, и в деталях представляет мучения последних минут жизни вредного увальня. Вздрагивающую тушку, поникшие усы, скатанную шерсть, тусклые глаза и скорбное «мяю» зверя в преддверии путешествия к своим кошачьим предкам.

Тот другой, выдуманный Влад, так и не смог довести дело до конца — его враг остался жить, благодаря судьбу за интеллигентский гуманизм или малодушие своего хозяина.

Как ни странно, но лишь только в рассказе была поставлена последняя точка, злость на своего бандита куда-то ушла — утекла в недра компьютера, заблудилась среди папок и программных файлов. А вместе с ней пропало желание наподдать откормленным окорочкам в апельсиновых шароварах, величественно проплывающим мимо, или закрыть в темном туалете в отместку за разодранный портфель. Кот почувствовал эту перемену. Почувствовал и решил расплатиться по счету — между старшими мужчинами в семье установился худой мир, который, как известно, лучше хорошей войны. Влад кормил, кот не пакостничал. Так и жили, пока не случился развод.

А когда случился, Кот не пожелал оставаться в квартире без Влада. Это было тем более странно, что его сородичи тяжело переносят смену жилплощади, но, видимо, Кот этого не знал. Он орал как умалишенный, пока Влад швырял свои вещи в огромные сумки, привезенные из Германии, говорил на разные голоса, чревовещал, жалобно бранился, а потом залез в одну из них и затих. Получилось, что Вике достался Женька, а Владу — Кот.

В квартире пахло ванильным печеньем. Кажется, им пахло здесь всегда. Сколько помнил себя Влад. Хотя он уже несколько лет ничего серьезнее сосисок и яичницы не готовил. Может быть, аромат маминой стряпни так впитался в стены этого дома, что никаким холостятским духом его не перешибешь, а, может, уютный запах рождала старенькая колонка, которая наполняла веселым гудением тесную кухню двухкомнатной «чешки».

У двери его встретил Кот. За прошедшие четыре года он здорово заматерел и теперь напоминал Толяна из третьей квартиры. Такая же упитанная ряха.

— Чего-нибудь принес? — спросил Кот.

— Фарш. Будешь?

— Спра-а-ашиваешь.

Влад забросил в желудок пару сосисок и присыпал их жареной картошкой. Подсунул ногу под теплый кошачий живот. Протер рукавом истаскивавшейся по стирке толстовки пыльный монитор. Включил компьютер. На черной странице загрузки «Микрософт офис» появилось отражение ничем не примечательной мужской физиономии. Короткая стрижка, которая в случайных парикмахерских проходила под кодовым названием «как-нибудь». Брови так и норовят сложиться домиком и пустить по лбу гармошку, словно у английского бульдога. Глаза — самые обычные — мышиного цвета. Или стального, кому как больше нравится. Нос картошкой. Немного облагородившейся с годами, но все же картошкой. Вот подбородок не подкачал. Хороший подбородок, волевой. Хотя где эта воля прячется, черт ее знает? А в целом — ничего. Знакомиться с противоположным полом такая внешность не мешает. Даже помогает. Как говорила Вика, внушает доверие, судя по разводу — не оправданное.

После выхода на большой экран фильмов о похождениях жертвы психотропных экспериментов — Борна, Владу начали говорить, что он похож на актера, сыгравшего главную роль. Жаль, что это сходство не шло дальше головы — Влад не отказался бы и от мускулистого торса, и от накаченных конечностей, но, видимо, его персональный скульптор решил, что лица будет вполне достаточно, а об остальном он может позаботиться сам. К сожалению, Галатея не оправдала надежд — автор политических спитчей так ничего и не сделал, чтобы облагородить худую, жилистую, склонную к сутулости фигуру. Поэтому приходилось довольствоваться сходством курносых физиономий голливудской звезды.

Наконец, компьютер разродился рабочим столом и даже нашарил беспроводную сеть. Влад открыл почту, убил наглый спам, заглянул на сайт социальный сетки и… увидел Леву.

Жизнерадостного, цветущего, живого…

Долго смотрел на мигающую надпись. Наконец щелкнул по фотографии и вошел на домашнюю страницу. Проверил Ленту последних событий: «Лев Гирин сделал публичный подарок Елене Пермяковой». Тут же высветилось изображение — маленький гроб, придавленный гигантским черепом. Влад мог поклясться, что такого рисунка не было в небогатом списке виртуальных подарков социальной сетки. Он сам на днях изучил его вдоль и поперек, пытаясь выбрать что-нибудь ко дню рождения начальника пресс-службы мэрии, и долго колебался между бутылкой шампанского и шоколадным тортом. Это же был грубый, черно-белый набросок, словно вырезанный из тетради заскучавшего школьника. Несоразмерный череп скорее напоминал останки почившего гамадрила, чем, лишенную кожи, человеческую голову. Причем гамадрила, склонного к черному юмору, так как пустые глазницы черепа щурились и даже, кажется, подмигивали с экрана компьютера, а лошадиные зубы кокетливо сжимали стебелек ромашки. Но больше всего беспокойства вызывал не глумливые ужимки бывшей в употреблении емкости для мозгов, а время подношения — 25 минут назад.

Влад присвистнул. Кот немедленно поднял плоскую морду и просветил хозяина рентгеном зеленых фар.