Журнал «Вокруг Света» №7 за 1995 год - Вокруг Света

Вдруг мотор снизил обороты, и я увидел, как Педро достает из-под канистры с бензином дробовик, внешним видом напоминавший мушкет. На берегу, метрах в пятидесяти от нас, прохаживалась, ничего не подозревая, напоминающая цаплю птица. Мотор смолк, и лодки по инерции бесшумно заскользили вдоль берега. Педро показал пальцем на добычу и тихо произнес странное слово – «тужужу». Грянул выстрел. Пятна крови выступили на белоснежной шее и левом крыле птицы. Она не упала и, видимо, не имея сил взлететь, заковыляла в сельву, тяжело переваливаясь с лапы на лапу. Лодка тем временем уткнулась носом в берег. Я мигом соскочил на сырой песок. Сначала у меня было желание догнать подранка, но я тут же смекнул: Бог с нею, птицей, пусть последнее слово останется за охотником-индейцем. И Педро сказал свое слово. Дальнейшие действия своей неторопливостью напоминали покадровый просмотр фильма: медленно идущая «тужужу» и неспешно преследующий ее Педро поочередно скрылись за кустами. Прошло еще минуты три, и Педро вернулся такой же неторопливой походкой обратно – пустой. А на наши недоуменные взгляды – где же, мол, птица? – он ответил очень просто – ушла. В голосе индейца не было ни тени разочарования. Но это уже вопрос психологии. Индейцам вообще свойственно жить, затрачивая лишь необходимый минимум усилий: они довольствуются только тем, что легко взять. Казалось бы, такой подход к жизни свойствен бездельникам, но у всего есть своя обратная сторона: индеец берет у природы лишь то, что она сама готова ему отдать, – он живет, не разрушая свой хрупкий мир.

За два дня пути вместе с Лопорино и Педро мы прошли около четырехсот километров – аккурат до того места, где в Демени впадает ее правый приток река Куэйрос. Дальше начинались земли индейцев яномами. Здесь нам пришлось расстаться с проводниками, как, впрочем, и с «ямахой», которая до сегодняшнего дня с легкостью вытягивала нас вверх по реке. Прощание было коротким: рассчитались с индейцами да пожелали им благополучного возвращения. Хотя, как мне показалось, они сильно усомнились, что нам, пятерым «странным» белым из далекой неведомой страны, будет суждено когда-нибудь снова появиться в Барселусе. Лодки скрылись за поворотом, и, когда стих шум мотора, мы поняли, что остались один на один с сельвой. С этой минуты нам предстояло рассчитывать только на свои силы да еще на везение, от которого в большой степени зависела судьба экспедиции и каждого из нас. Гора рюкзаков и гермомешков на берегу озадачивала: удастся ли разместить весь груз в лодках? Их было три: трехместная байдарка «Таймень», наибольшей вместимости, способная принять на борт двух человек, да килограммов двести груза, и две двухместные «Нерпы» – легкие, юркие, больше подходящие для спортивного сплава, чем для длительного автономного путешествия по воде. С большим трудом уложив всю кладь, мы наконец отчалили. Я с Николаем Макаровым втиснулся в готовый, кажется, затонуть от распирающего его груза «Таймень». Александр Белоусов и Владимир Новиков разместились в первой «Нерпе», а во вторую уселся Анатолий Хижняк, прихватив с собой огромный мешок с продуктами.

Течение Демени не сильное, но грести на перегруженных лодках несколько часов подряд – занятие довольно утомительное. Тяжелее всего пришлось Хижняку: он был один и работал веслами почти без передышки; к тому же в его байдарку через плохо заделанные швы стала проникать вода. Взошедшее в зенит солнце безжалостно обжигало не защищенные одеждой участки кожи: ведь мы еще не успели привыкнуть к его испепеляющим лучам.

Около двух часов дня небо затянули облака, послышались близкие раскаты грома, налетел шквальный ветер, покрывший поверхность Демени полуметровыми валами, и следом за тем обрушился ливень. В первое мгновение показалось, будто мы попали под сплошной поток воды, лишь самую малость разбавленную пузырьками воздуха. Черная поверхность реки буквально кипела. Наверное, безудержное буйство сил природы передалось и нам: мы еще дружнее налегли на весла – лодки упорно продвигались вперед. Я сидел на носу «Тайменя» и сквозь струи, бьющие в лицо, видел, как волны, продавливаемые байдаркой, обрушиваются на ее брезентовый верх. Сквозь рев сзади прорвался Колин крик: «Нас сейчас сломает… Каркас на пределе… Давай к берегу!» «Тайменю» и правда приходилось туго – при его почти шестиметровой длине и запредельной загрузке он поневоле старался вписаться в профиль волн. Алюминиевые трубы пока держались, но надолго ли хватит у них крепости? Мы стали смещаться с середины бушующей реки шириной двести метров ближе к берегу, где волна была меньше. Тем временем «Нерпа» Хижняка отстала – легкое ли дело грести одному в эдакую бурю? Стена дождя почти скрыла нашего товарища. Мы начали разворачиваться, вал ударил в левый борт, перехлестывая через край, «Таймень» накренился, но выдержал. Еще удар, еще… и вот уже волну режет острие кормы. Ветер уперся нам в спину, несколько взмахов веслами – и Хижняк рядом. Я кричу ему, чтобы он бросил нам веревку. Пока Коля берет «Нерпу» на буксир, я лихорадочно вычерпываю эмалированной кружкой воду, готовую вот-вот залить лодку полностью.

Тропический ливень продолжался около часа, и все это время мы упрямо шли против ветра и течения. И только с последними каплями дождя три лодки сошлись вместе, пришвартовавшись к нависшему над водой стволу пальмы. Амазония, подобно хищной птице, лишь легко взмахнула над нами своим грозным крылом…

На ночь встали на высоком берегу. Место для палатки пришлось вырубать. С трудом набрали дров для костра. В тропическом лесу сделать это непросто. Живые ветви совершенно непригодны не только для разведения, но и для поддержания огня. Казалось бы, ничего страшного, ведь вокруг столько погибших растений, но все, что коснулось земли, моментально пропитывается влагой и вскоре превращается в труху. В дело идут только сучья, высохшие, но не упавшие, а оставшиеся висеть, запутавшись в плотной сети ветвей и лиан. Здесь же мы первый раз столкнулись с колючими пальмами, которые впоследствии доставили нам немало неприятностей. Причем главную опасность представляют не покрытые огромными шипами стволы взрослых растений, а молодая поросль и опавшие листья на почти метровой длины стеблях. Тонкие черные, пятисантиметровые иглы, к тому же твердые, как стекло, легко прокалывают одежду и впиваются в тело. Не приведи Господь наступить на пусть даже полусгнивший стебель пальмового листа ногой, не защищенной толстой подошвой армейского ботинка. Колючки почти не поддаются гниению и остаются такими же острыми, как на живом дереве. Отломившиеся концы шипов, засев глубоко под кожей, причиняют нестерпимую боль и вызывают нагноение.

Ночью стало довольно холодно, а тут еще одежда и спальники промокли, хоть выжимай. С рассветом, в шесть утра, мы снова были на воде. Пройдя за несколько дней около сотни километров вверх от того места, где состоялось наше прощание с Педро и Лопорино, мы неожиданно вышли к индейской деревне.

Первое, что мы увидели, были пятеро индейцев: они стояли на берегу и внимательно разглядывали нас, нежданных гостей. Вообще мы являли собой довольно впечатляющее, красочное зрелище – особенно бросался в глаза «Таймень». Ярко-зеленого цвета, почти шестиметровой длины, украшенный двумя голубыми крышами-надстройками, которые мы позднее сняли за ненадобностью, и красным механизмом рулевого управления. На фоне долбленых индейских лодчонок наш «Таймень» поистине производил впечатление линкора. Две «Нерпы» – одна синего, другая коричневого цвета, образовывали что-то вроде эскорта. Картину дополняли желтые майки с непонятным символом и надписью «Банк „Столичный“ да лежащий на носу „Тайменя“ арбалет.

Похоже, наше появление вызвало легкую панику среди индейцев. Трое из них остались на берегу, чтобы не спускать с нас глаз, а двое других скрылись в зарослях – вероятно, чтобы предупредить остальных.

Подплываем ближе – на лицах индейцев, обрамленных полукругом черных волос, смесь любопытства и страха. А страх может сослужить плохую службу – от него один шаг до агрессии.

Трое оставшихся – молодые мужчины – были почти полностью обнажены – только одна веревка вокруг пояса, которую никак нельзя было принять за элемент одежды: скорее всего, она служила чем-то вроде перевязи – чтобы можно было подвешивать разные мелкие вещи. На телах никакой раскраски. Все трое худощавые, низкорослые, с выступающими вперед животами.

Я незаметно прикрываю арбалет брезентом. Хижняк приветствует индейцев на португальском. Вижу – они его не понимают.

Пока мы причаливали, на берегу уже собралась толпа человек в десять-двенадцать, в том числе четыре женщины. У многих мужчин в руках прямые двухметровые луки. Высаживаемся, Хижняк судорожно роется в рюкзаке – индейцам нужно что-то подарить. На свет появляются рыболовные крючки и леска. Индейцы, видя, что мы не вооружены, успокаиваются и с радостью принимают подарки. По времени, которое понадобилось, чтобы позвать подмогу, я прикидываю, что деревня совсем рядом. Вперед выходит индеец и обращается к нам по-португальски. Хижняк вступает с ним в разговор, обильно подкрепляя слова мимикой и жестами. Обоим явно не хватает словарного запаса. Время от времени обе переговаривающиеся стороны доводят краткий смысл сказанного до «соплеменников». Так мы узнали, что эта яномамская деревня – своего рода форпост на границе индейских земель. Бразильцы не часто бывают в этом глухом месте. Самые долгожданные гости – миссионеры, они привозят лекарства, одежду, железные ножи, мачете, огромные (до полутора метров в диаметре) сковороды для обжаривания маниоки. Изредка появляются представители ФУНАИ – государственной службы защиты индейцев. Кстати, перед отплытием из Манауса мы побывали в штаб-квартире этой организации, где узнали трагическую новость о том, что недавно в один из районов Национального парка Де-Неблино вторглись гаримпейрос – бразильские золотоискатели и что в борьбе с ними погибло несколько сот индейцев. В конце концов яномами все же удалось изгнать вторгшиеся на их земли хорошо вооруженные отряды. Однако нас предупредили, что в результате последних событий общение с яномамскими племенами, даже не участвовавшими в военных действиях, дело отнюдь не безопасное…