Руина, Мазепа, Мазепинцы - Николай Костомаров

вобережных козацких полков, находившихся под начальством

гетмана Тетери; тут были в числе их: Ханенко, Милешко, Гоголь, Богун, Гуляницкий; все кланялись королю как своему государю

и изъявляли готовность жертвовать за него жизнью. Всех

насчитывали их тринадцать. Здесь явилась тогда депутация от

православного духовенства с архимандритом Гедеоном, бывшим

гетманом Юрием Хмельницким. Только что перед тем совершился в

Киеве выбор митрополита - событие всегда важное для^ Украины

и особенно важное при тех смутных обстоятельствах, в каких

колебался край: нравственное и политическое положение народа

много зависело от того, чьим сторонником - Московского

Государства или Польши, явится новый владыка. Большинством

голосов избран был белорусский епископ Иосиф Тукальский.

Королю этот выбор не нравился; не нравился он и коронному

канцлеру Пражмовскому. Угодничая им, пытался было Тетеря не

допустить такого избрания, но не мог сделать ничего. Говорили, что Гедеон Хмельницкий, теперь являвшийся к королю на челе

депутации от духовенства, сам. хотел быть избранным в сан

митрополита. Королю во всяком случае желалось, чтобы этот человек, а не кто другой стал тогда главным святителем Южной Руси.

Королю и вообще полякам думалось, что такого святителя можно

будет повернуть куда угодно, а следовательно, употребить-орудием

для служения известному польскому замыслу - введению унии.

Тетере во время выбора хотелось услужить полякам, однако он

должен был теперь сознаться в своем бессилии в духовном деле.

В Белой-Церкви на собранном у короля военном совете

возникло два противоречивых мнения; одни говорили, что надобно

со всеми силами вторгнуться в пределы Московского Государства

и отвоевать обратно левобережную Украину; другие находили, что

лучше вести войну на берегах Днепра, но не удаляясь далеко в

глубь левой стороны. Первое мнение взяло верх, тем более, что

его поддерживали и Тетеря, и татарский предводитель Дедыш-ага, твердивший, что воевать в чужой земле всегда лучше, нежели в

своей. Решили в местечке Ставище устроить центральный склад

боевых принадлежностей. Для его охранения с отрядом оставлен

был полковник Себастиан Маховский.

11

Гетман Тетеря прилагал старание расположить Козаков и

народ левой стороны в пользу польского короля. 22-го октября он

распустил универсал, в котором убеждал жителей склониться на

польскую сторону и отступить от Москвы. <Левая сторона

Днепра>, - писал он,— <отпавши от короля, своего наследственного

государя, и отдавшись под высокую руку московского царя, попала в неволю. Уже многих знатных особ казнили, пожитки и

имущества других захватили, женщин и детей загнали в неволю.

Услышал об этом милосердый король, государь ваш, соболезнует

он о разорении людей своих, и, решившись подвергать опасностям

свое королевское здравие, идет против неприятелей с тем, чтоб

освободить вас, своих подданных, и, соединивши, учинить мир.

По долгу христианской любви и по своей гетманской

обязанности - остерегаю вас. У короля сила не малая, и наше козацкое

войско идет с ним, и орды сильные с самим ханом придут; если

вы поклонитесь королю вашему, то забвенны будут прежние вины

ваши и вы останетесь в милости у короля>.

Мало влияния оказали такие воззвания на жителей левой

стороны. Только городки Поток, Переволочна и Кременчуг поддались

правобережному гетману, и сам Тетеря поспешил в Кременчуг, но вскоре Пархом Нужный, войсковой генеральный есаул Брухо-

вецкого, овладел Потоком, потом приступил к Кременчугу. За

Нужным явился под Кременчугом сам гетман Бруховецкий с

царским воеводою, находившимся при его особе, Кириллом Хлопо-

вым. Тетеря поспешил убраться обратно за Днепр, но оставил в

Кременчуге своих правобережных Козаков, засевших во

внутреннем городе, составлявшем сердцевину Кременчуга.

13-го ноября король с своим свойском переправился через

Днепр у Ржищева. Татары переплывали Днепр под Трипольем, своим обычным способом - держась за хвосты своих лошадей.

Тетеря снова явился в Кременчуге и тогда отправил посольство

в Сечу с увещательною грамотою. Он напоминал запорожцам, что их деды и прадеды, находясь под королевскою, а не под иною

властью, рождались и славы добывали на море и на суше, обещал

от имени короля милости и сохранение вольностей, уверял

запорожцев, что сам не желает гетманской власти и готов перед ними

снять с себя уряд, предоставляя запорожским товарищам право

избрать, кого захотят сами. Он обещал особую милость от короля

кошевому Серку и обнадеживал его, что если он передастся на

королевскую сторону, то польское войско выведет его семью из

Полтавы, где она тогда находилась, и, таким образом, поляки

избавят ее от царского мщения за дружбу с поляками.

В Запорожской Сече находился с царскими ратными силами

стряпчий Косагов, прибывший туда в конце сентября. В октябре, вместе с Серком и запорожцами, он отправлялся в поход против

12

татар и чуть было не взял Перекопа: турки и крымцы успели

подойти к ним сзади, русские отступили, но увели с собой много

пленных, которых всех, не включая женщин и детей, Серко

приказал перебить. Впоследствии Серко в своем донесении извинял

такое варварство, будто это сделалось по причине

свирепствовавшего тогда в Крыму морового поветрия; но запорожские посланцы, бывшие в Москве, объяснили, что никакого поветрия не было, а

сделалось так по войсковому приговору. Запорожское

товарищество, находясь под нравственным влиянием Серка, всячески

показывало преданность и угодливость московскому государю, и Ко-

сагов в своих донесениях, отправляемых в малороссийский

приказ, мог только хвалить запорожцев за это, но в другом тоне

пришлось ему отписываться, когда в Сечу дошли универсалы

Тетери. Правда, большая часть товарищей не хотела слушать

воззваний заднепровского гетмана, прислужника ляхов, но общество

запорожское было так же разнообразно, как и непостоянно. Сам

Серко был человек характера, легко поддававшегося впечатлениям, не отличался всегда твердостью и постоянством в раз принятом

направлении; в то время не было ничего, что бы могло возбудить

в нем какую-нибудь досаду и нерасположение к Москве, а потому

он тогда был искренно предан московской стороне. Но мимо него

в Сече нашлось не мало таких, которым было по вкусу, что Тетеря

подает им повод к волнениям, и положение находившегося в Сече

предводителя царской рати стало ему казаться не безопасным.

<Пришло, кажется, последнее мое>, - писал Косагов к отцу

своему: - <верно, мне уже не быть дома и не видать тебя, государя

моего. Если черкасские городы сдадутся“_королю, то и Запорожье

сдастся ему, и тогда мне с Серком тут будет мат!>. Бывшие с

Косаговым великороссийские ратные люди4 - копейщики, рейтары, солдаты и донские козаки, по обычаю стали бегать,” и это, по донесению Косагова, делалось тогда не от голода: разнесся

слух, что ляхи, татары и изменники черкасы хотят приходить в

Сечу. Побеги ратных до того умножились, что с Косаговым

осталось великороссиян всего двести человек.

Но храбрый и на то время верный Серко успел на время

удержать товарищей и направить их на дело, полезное царю. К

счастью Косагова, к нему прибыли калмыки, заклятые враги

крымцев, всегда готовые помогать той стороне, которая была в

войне с последними. 6-го декабря Серко с запорожцами и Косагов

с калмыками отправились снова против татар, с целью помешать

ханскому походу на помощь к польскому королю. Запорожцы

пожгли несколько татарских аулов около Перекопа, освободили более

сотни малороссийских и великороссийских полоненников и 16-го

декабря нанесли поражение перекопской орде: ее начальник Ка-

рабчей, его брат, его племянник, его писарь и казначей пали в

13

этой битве. Извечные враги крымцев калмыки с остервенением

кололи всех и не, дозволяли брать никого живьем в плен. Эта

победа была тем блистательнее, что с Серком было всего девяносто

сечевиков, а у Косагова, кроме калмыков - великороссийских

ратных людей всего тридцать и донских Козаков шестьдесят

человек; татар же с Карабчей-мурзою участвовало в этой битве до

тысячи.