В устьях и в море - Н. Бобылев

Такъ какъ дельта Волги и большая часть прибрежій сѣверной части моря лежатъ въ Астраханской губерніи, а въ Астрахани находится не только центръ, куда стекаются почти всѣ рыбные продукты рѣкъ и моря, но и административный и хозяйственный центры каспійскаго рыболовства, то, естественно, и по обширности территоріи, и по подавляющей значительности улововъ, и по количеству рабочихъ рукъ и промысловой массы, въ немъ заинтересованной, нашего вниманія, по преимуществу, заслуживаетъ рыболовство, носящее названіе «Астраханскаго». Рыболовство это относится къ другимъ, существующимъ въ сѣверной части моря, какъ колоссъ къ пигмеямъ и остальныя могутъ привлечь наше вниманіе развѣ только въ видѣ этнографическаго матеріала. Согласно своей относительной важности, рыболовства эти Уральскихъ казаковъ, Терскихъ казаковъ и Мангишлакскихъ поселенцевъ. Какъ о важнѣйшемъ, необходимо сказать нѣсколько словъ объ астраханскомъ.

Рыболовство это рѣзко дѣлится, согласно своимъ естественнымъ и экономическимъ условіямъ, на рѣчное – арендаторское, въ которомъ воды, принадлежащія владѣльцамъ береговъ, берутся съ торговъ, и морское – вольное, доступное каждому и производимое по билетамъ управленія каспійскихъ рыбныхъ и тюленьихъ промысловъ.

Первое – рѣчное имѣетъ предметомъ лова чешуйчатую, частиковую (отъ частыхъ орудій лова) рыбу, какова: сазанъ, судакъ, лещъ, тарань, вобла, сельдь и т. п., а второе – морское – красную, хряще-скелетную, каковы: бѣлуга, шипъ, осетръ и севрюга. Главнымъ и почти единственнымъ орудіемъ для производства рѣчнаго арендаторскаго лова служитъ неводъ, а морскаго – самоловная крючковая снасть, называемая такъ потому, что левитъ рыбу безъ наживы, механически забагривая мимо идущую своею острой стальною удою. Ряды этой снасти тянутся въ сѣверной части моря перпендикулярно линіи береговъ и ея стальныя уды, на подобіе милліоновъ серегъ, висятъ и колеблятся въ водѣ, день и ночь ожидая добычи. Только огромнымъ количествомъ этой снасти и можно объяснить себѣ значительные уловы (болѣе милліона пудовъ) морской красной рыбы.

Рыболовство это, кромѣ стотысячнаго осѣдлаго населенія дельты, даетъ занятіе еще десяткамъ тысячъ приходящаго рабочаго люда, по большой части изъ сѣверныхъ частей губерніи, и частію изъ средней и даже сѣверной полосъ Россіи. Но рабочій людъ сѣверныхъ частей губерніи, большею частію женщины, появляются на промысловыхъ работахъ періодически, ежегодно, только въ критическіе моменты рыболовства, весною, на полтора, на два мѣсяца и, по окончаніи горячихъ работъ и нужды въ рабочихъ рукахъ, вновь расходится по мѣстамъ жительства, что же касается рабочихъ, заносимыхъ издалека теченіемъ Волги, то большинство ихъ остается при промысловомъ дѣлѣ на нѣсколько лѣтъ, а многіе и вовсе осѣдаютъ въ дельтѣ и по берегамъ моря или погрязаютъ въ городахъ. Такимъ образомъ, рабочія силы промысла могутъ быть раздѣлены на мѣстныя, и пришлыя, а послѣднія на постоянныя и временно-приходящія.

Однако рыболовство даетъ занятіе не только русскому мѣстному населенію, не только тысячамъ пришлаго рабочаго люда, но и множеству кочевниковъ, – калмыкъ и киргизовъ, сидящихъ по обѣ стороны дельты. Многое множество этихъ скотоводовъ по преимуществу бѣднѣйшая часть ихъ, почти не имѣющая скота и потому не нуждающаяся въ кочевкахъ, существуетъ исключительно промысловыми работами. обращаясь мало по малу изъ кочевника-скотовода въ осѣдлаго рыболова. Всѣ сидящіе близь моря не только работаютъ на промыслахъ, но и сами начинаютъ заниматься рыболовствомъ сначала, какъ киргизы, для собственнаго продовольствія, а впослѣдствіи, какъ калмыки, на общемъ промысловомъ основаніи, и послѣдніе въ этомъ едва-ли не сравнялись со своими учителями – русскими.

Это выносливое даровитое племя успѣло также тѣсно сродниться съ моремъ, какъ и со степью. Калмыкъ, это кентавръ въ степи и амфибія въ морѣ.

Мы уже упоминали, что дельта Волги отдѣляетъ калмыцкую степь отъ киргизской. Первая лежитъ вправо, къ западу, вторая – влѣво, къ востоку; согласно этому привлекаются къ промысловому труду и рабочія силы этихъ племенъ. Въ западной половинѣ дельты работаютъ, большею частію, калмыки въ восточной – киргизы, что остается въ силѣ не только для дельты Волги, но и для всѣхъ сѣверныхъ прибрежій моря. Разумѣется, калмыки лучшіе и потому болѣе цѣнные и цѣнимые работники. Весь этотъ рабочій людъ, безъ сомнѣнія, густо перемѣшанъ съ русскимъ, который служитъ какъ бы стимуломъ и направляющею силою общей дѣятельности.

Говорятъ, промысловая жизнь – баловница, и съ этимъ, къ сожалѣнію, нельзя не согласиться. Относительная легкость и періодичность промысловыхъ работъ ищетъ себѣ, весьма естественно, болѣе дешеваго женскаго труда и привлекаетъ множество женскихъ рабочихъ рукъ, а постоянное общеніе половъ не оставляетъ мѣста условно-строгой нравственности. Женщина, на время освобожденная отъ узъ семейной власти, невольница домашней іерархіи и часто безжизненнаго обычая, раба окаменѣвшихъ формъ жизни, вдругъ чувствуетъ себя свободною, какъ вѣтеръ, и попадаетъ въ среду, давнымъ давно лишенную семейныхъ радостей и женской ласки – гдѣ жъ тутъ мѣсто нравственности?

Однако обиднѣе всего то, что и самый промысловый трудъ имѣетъ на пришлый рабочій людъ, въ нѣкоторомъ смыслѣ, развращающее вліяніе. Рыболовство само по себѣ – лоттерея и трудъ его какой-то случайный, непостоянный, иногда бѣшено спѣшный, наступающій и прекращающійся внезапно, отчасти характеризуемый выраженіемъ «урвать, да умчать». Это часъ каторжной работы и день тунеядства. Естественно, что послѣ такого труда, обезпеченнаго сладкаго куска и привольной, не грызущей человѣка всечасно, жизни, возвращеніе его домой, въ мирную, сѣрую деревенскую глушь, къ тяжелому плугу или упрямой сохѣ, къ серпу или цѣпу, къ неурожаямъ, малоземелью и податямъ, становится не совсѣмъ-то желательнымъ. Вотъ почему много пришлаго рабочаго люда осѣдаетъ въ дельтѣ Волги, и выносится послѣдней на морскія прибрежья и погрязаетъ въ Астрахани.

Тотъ, кому удавалось наблюдать передвиженіе русскихъ трудовыхъ массъ, знаетъ, что рабочій людъ, приходящій на благодатный степной югъ для косьбы или уборки хлѣбовъ, возвращается домой тѣмъ же земледѣльцемъ, какимъ былъ всегда, и что тотъ же трудовой людъ, вкусившій промысловаго или городскаго труда, возвращается съ большой неохотой, въ силу только крайней необходимости или не возвращается вовсе къ упорному, настойчивому, постоянному труду пахаря, въ сферѣ котораго родился, росъ и не рѣдко провелъ значительную часть жизни. Часто даже кровныя семейныя узы, самый голосъ чувства, привязанности, – жена и дѣти, безсильны возвратить сѣрой деревенской глуши и пашнѣ, дому и семьѣ, такъ быстро и нежданно утраченнаго работника и кормильца.