Песочные часы - Данило Киш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь, уже привыкнув к свету, как дух привык к иллюзии, глаз начинает метаться по темноте и полутени, освободившись от магической привлекательности пламени, и теперь он видит и керосиновую лампу, как видит и трепещущую тень, и различает крупные темные кубы теней. В той части, что скрыта зеркалом, еще господствует полная тьма (а пламя ширится именно из этой тьмы, как будто питается ею), а слева и справа от лампы движутся большие серые плоскости, слишком светлые, чтобы быть тенями, слишком размытые, чтобы быть светом. Но тогда дух спешит на помощь глазу и обнаруживает, словно касанием руки, твердую поверхность серо-белых стен, и четко отделив тень от света, три длинные балки на потолке, три длинные балки, удвоенные своими тенями, с преломившимися, как палка в воде, горизонтальными тенями неясного происхождения. Разместившись в пространстве, найдя прочную опору, определив, где север, глаз находит большую тень дровяной плиты, смешавшуюся с самой плитой, удвоившуюся плиту из черного проржавевшего листового железа, и тоненькие тени; восьминогую плиту, качающуюся на своих длинных ногах, как дрожащая на ветру замерзшая собака. Там, за зеркалом на лампе, за пламенем-отражением, там — темнота, там слепое окно: оттуда врывается холод, оттуда доносится режущий звук и приглушенное дрожание стекла. С другой стороны, напротив слепого окна, деревянный ящик, с одним единственным видимым боком, он шатается, но никак не упадет. Рядом с деревянным ящиком, у его основания, тень преломляется неравномерно, волнообразно: здесь находится выпуклость глиняного пола, длиной примерно в метр-полтора, скорее похожая на зажившую рану, чем на могилу. Скорее угадываемое, чем увиденное, в углу, рядом с ящиком, прислоненное к его боку, как будто выброшенное из темноты, как из мутной воды, застрявшее между подмытой стеной и досками ящика, находится то, что искал глаз: саквояж с закругленными боками.
Облетев комнату ночной бабочкой, столкнувшись с колеблющимися тенями, ударившись о стены и балки, взгляд возвращается к свету, где лежат, как будто спрятавшись, вещи (потому что взгляд обнаруживает их в последнюю очередь, не ища их рядом с пламенем, не ища ничего рядом со светом), они разложены на столе, невидимом до этого момента, в тени или на свету, точно до этого мгновения. Слева, рядом с самой лампой, листы бумаги в клетку; рядом с ними сложенная вдвое газета, почти на середине стола; совсем справа — два-три номера какого-то засаленного журнала и книга в черном переплете, золотое тиснение которого как будто из той же субстанции, что и пламя; заслоненная тенью зеркала, немного над поверхностью стола, словно парящая в воздухе, наполовину выкуренная сигарета. Дым какими-то невидимыми путями достигает лампы и выходит, голубоватый, через цилиндр.
Рука, приближающаяся к пламени.
Картины Путешествия (I)
2
Задерживая дыхание, с головой, повернутой к двери, человек прислушивается. Впечатление, что они там, в другой комнате, не спят, а бодрствуют и только притворяются. Стало быть, он ждет, что сон их сморит. Ему кажется, что они могли бы своим бодрствованием, своей близостью (их разделяют только расшатанные двери с большой трещиной внизу), течением своих мыслей на него повлиять. Потому что мысль, особенно в такие тихие ночи, перед сном, конденсируется с такой силой, что, подобно электрическому заряду, вибрирует в воздухе, почти видимая, как жар над раскаленной печью.
По ту сторону дверей, однако, не слышно дыхания, не слышно ничего. Или то, что слышно, — вибрирующая тишина — это их дыхание, тишина их мыслей и их сна.
Теперь он повернулся спиной к столу. Его длинная тень, совсем нечеткая и колеблющаяся, разрезает помещение по диагонали, и бесформенная, деформированная тень головы преломляется у боковины деревянного ящика. Как лунатик, наступая на собственную тень, человек делает шаг в угол. Заслоненная от света телом, его рука вслепую опускается к невидимому предмету, замеченному им, когда