Хроника Пикирующего Бомбардировщика - Владимир Кунин

С того дня прошло больше года, и сейчас, обняв руками пропахшую бензином землю стоянки самолета номер сто пятнадцать, Кузмичов лежал, ни о чем не думая, ничего не вспоминая…

ВСЕГО 5 ДНЕЙ НАЗАД…

Была прекрасная летная ночь. Собственно говоря, ночь была как ночь, ничего особенного, но она казалась прекрасной потому, что последние дни стояла отвратительная погода и ночи между этими днями тоже были отвратительными - затянутые черными туманами, слепые, дождливые, нелетные ночи… Черные ночные туманы к утру становились серыми и еще более безрадостными. Синоптики с тоской смотрели в небо и плевали на землю. Летчики с презрением смотрели на синоптиков и плевались в адрес всей метеослужбы. Все пилоты, штурманы и стрелки-радисты - весь летно-подъемный состав полка - болтались из одной землянки в другую и время от времени бегали к прибористам клянчить спирт. Плохая погода устраивала только техников. Они копались в двигателях столько, сколько хотели. Их никто не подгонял, не кричал, что из-за них задерживается боевой вылет. Вот, пожалуй, и вся польза от плохой погоды. Ну, может быть, еще «ликер шасси»… Открытие ставшего впоследствии знаменитым «ликера шасси» было обязано этой же паршивой погоде. Когда в один из скучнейших дождливых дней было обнаружено, что полковая лавка военторга располагает только широчайшим ассортиментом орденских колодок, несколькими банками американской консервированной колбасы и громадным количеством бутылок с концентрированным тягучим малиновым сиропом на прекрасном сахарине, родился «ликер шасси». Митька Червоненко, нахальный двадцатилетний пилот третьей эскадрильи, и Славка Морозов, старшина батальона аэродромного обслуживания, обуреваемые желанием выпить, заглянули в лавку военторга и, высказав этой лавке все, что они о ней думали, помчались к прибористам за спиртом. Прибористы спирта не дали и послали их ко всем чертям. Неутоленная жажда загнала Митьку и Славку на склад ГСМ. Там среди бензино-керосиново-автольных запахов витал еле уловимый запах сладковатого спирта. Митька и Славка принюхались и поняли, что этот сказочный запах исходит от канистр с гидравлической смесью для выпуска шасси. Они выплакали у пожилого младшего сержанта одну канистру и потащили ее в Славкину землянку. В землянке они три раза перегнали содержимое канистры через противогазную коробку и получили почти чистый спирт. Однако примесь сивушных масел оставалась так велика, что пить эту дрянь было невыносимо противно. Тогда Митька и Славка, сохраняя в строжайшей тайне свое открытие, бросились в лавку военторга. Принеся извинения за все гадкие слова, сказанные ими при первом посещении, они купили десять бутылок с малиновым сиропом и побежали обратно в землянку. Там они смешали сироп с отфильтрованной гидравлической смесью и получили божественный напиток, названный впоследствии «ликер шасси». В этот же вечер почти вся третья эскадрилья отчаянно веселилась, а Митька и Славка сидели во главе стола и принимали льстивые комплименты и поздравления. Каким-то образом слух об этом изумительном открытии на следующий день достиг ушей начальника особого отдела, который без особого труда в течение двух минут выяснил фамилии скромных авторов чудесного напитка. Кому из них первому пришла в голову мысль отфильтровать сквозь противогазную коробку эту смесь, неизвестно до сих пор. Даже когда замполит кричал, что предаст их трибуналу, Митька и Славка стойко держались соавторства и понесли одинаковую кару - трое суток строгача. Так как гауптвахты в полку не было, а приговор необходимо было привести в исполнение немедленно, то начальник штаба переселил оружейников к радистам, а землянку оружейников отдал в распоряжение коменданта аэродрома. Фанерным щитом землянку разгородили на две части. По одну сторону щита поселили Митьку - это была камера для офицерского состава, а по другую сторону - Славку, в камеру сержантского состава. У входа в землянку поставили часового. Часовой был узбек и пел грустные непонятные песни. Славка из-за фанерной стенки рассказывал Митьке историю своей первой и последней любви, а Митька учился танцевать чечетку. Ему очень нравилась чечетка.

Удивительная штука - военный аэродром ночью. Все то, что днем кажется привычным, естественным и на стоящим внимания, ночью приобретает какой-то совсем иной, таинственный и загадочный смысл. Узкий длинный луч освещает посадочную полосу. Мелькают бортовые огни садящихся и взлетающих машин. Стоянка угадывается только по верхней кромке силуэтов бомбардировщиков. Призраки техников и мотористов снуют под крыльями самолетов. Сузив зрачки фар до щелочек, проезжает грузовик-тягач. На платформе у него лежат бомбы, аккуратно сложенные в круглых ящиках из реек. Рейки бомбовых ящиков слабо белеют в темноте. Бомб много. Они так возвышаются над платформой, что непонятно, как это маленький тягач может сдвинуть их с места. Взлетает ракета. И, несмотря на всю таинственность ночи, аэродром работает спокойно и привычно… При желании в темноте можно даже различить бортовые номера самолетов. Они словно впитали в себя дневной свет и сейчас ночью строго мерцают на круглых приземистых фюзеляжах «пешек». Сто двенадцатый, сто тринадцатый, сто четырнадцатый, сто пятнадцатый… Около сто пятнадцатого возятся трое, у одного из них на шее висит электрический фонарь. Это пожилой человек лет сорока пяти - пятидесяти, в комбинезоне и пилотке. На комбинезоне видны смятые и грязные погоны старшины. Это Кузмичов - механик самолета номер сто пятнадцать. На стремянке под правым мотором стоит худенький мальчишка-моторист, грязный, как и все авиационные мотористы. Второй моторист, здоровый, мордастый парень, завинчивает заглушку маслопровода. Кузмичов ставит ногу на трапик, ведущий в кабину пилота, и негромко говорит: - Давайте, пацаны, заканчивайте. Мальчишка на стремянке с грохотом роняет разводной ключ. Кузмичов высовывается из люка. - Тише ты! Бегемот… - говорит он маленькому мотористу. Маленький моторист с удивлением смотрит на приятеля - мордастого парня. Парень глазами показывает ему в хвост машины. Там, на стеганых моторных чехлах, положив головы на парашюты, как на подушки, вповалку спят три человека. Маленький моторист осторожно слезает со стремянки и виновато бормочет в сторону Кузмичова: - Извиняюсь… Кузмичов вдруг пожалел маленького моториста и, не желая оборвать разговор, мягко говорит: - Они стартуют в два пятьдесят… Он зубами приподнимает левый рукав комбинезона и смотрит на ручные часы с черным циферблатом и светящимися стрелками. На часах - два тридцать шесть. - У них еще уйма времени… - серьезно говорит Кузмичов и залезает в самолет.

Три человека спали глубоким, спокойным сном. Лежа на спине, спал сильный, кряжистый Сергей Архипцев. Очень уютно, свернувшись калачиком, причмокивал губами штурман Веня Гуревич. Длинный парень лежал на животе, раскинув ноги и обняв парашют. Это стрелок-радист Женька Соболевский. Не сняв пистолеты и планшеты с картами, спали три человека. У Гуревича из кармана гимнастерки торчала навигационная линейка… Рядом со сто пятнадцатым остановился тягач с бомбами. На бомбах, покуривая, сидели несколько человек. Один из них притушил окурок о рейку бомбового ящика и спрыгнул вниз. - Кузмичов! - крикнул он. - Тише ты! - зашипел на него маленький моторист со стремянки и кивнул в сторону спящих. - Як старшина давеча казав? - спросил он у приятеля. - Бегемот, - ответил второй моторист. - Во-во… - удовлетворенно сказал маленький. Из кабины вылез Кузмичов. - Вешай… - сказал он. Люди, сидевшие на бомбах, тоже спрыгнули вниз и, приставив к платформе две обычные доски, скатили четыре стокилограммовые бомбы. Они быстро и ловко раскрыли круглые ящики и, обнажая очередную бомбу, кто-то каждый раз приговаривал: - Не бойся, родимая… Скидывай свою одежку… Наконец бомбы были подвешены, и старший команды ввинтил взрыватели. Он осторожно пропустил сквозь взрыватели контрящие вилки и, облегченно вздохнув, громко сказал: - Порядок! По коням!.. Все забрались на платформу, и тягач, монотонно урча, двинулся к следующему самолету. - Бегемот… - с удовольствием сказал ему вслед маленький моторист.

В предутренней мгле на большой высоте идут пикирующие бомбардировщики. Внизу впереди тоненькие ниточки перепутавшихся железнодорожных путей. Вся станция забита товарными составами и цистернами. Заваливается в пике первая машина, за ней вторая, третья… В рев моторов вплетается леденящий душу вой сирены. На каждой машине есть такая сирена. Отрываются бомбы. Какое-то мгновение они продолжают путь, начатый самолетом, потом тихонько опускают свои носы и теперь уже совершенно отвесно продолжают падение в гущу вагонов, цистерн и маленьких домиков, похожих на спичечные коробки. Черные кустики взрывов отмечают места падения бомб. Выходит из пике одна машина, другая, третья… Звук моторов меняется, становится ровнее, спокойнее. Идет в пикирование вторая тройка. Снизу, с земли, навстречу ей тянутся красивые ленты трассирующих пуль и снарядов. Край огненного веера задел одну из машин, выходящую из пике, и самолет разорвался на десятки уродливых частей. Летят вниз обломки. Две оставшиеся машины продолжают набирать высоту. На одной из них бортовой номер 115.