Повесть о Великой стене - Ольга Гурьян

— Какой же может быть выход, если я уже обещал полководцу Фаню мое покровительство? — сказал наследник. — Семь царств Поднебесной постоянно воюют, и пора бы к этому привыкнуть. Я никого не боюсь и не выдам полководца Фаня. Пока я жив, этого не будет!

— А что будет, если Чжэн–ван узнает, что полководец Фань нашел здесь убежище? Ведь это все равно, что разбросать мясо на тропе голодного тигра! Конечно, от беды тогда не спасешься!

— Вы так преклоняетесь перед Цинь, — сказал наследник, — что, не будь я уверен в вашей преданности, я заподозрил бы в ваших мыслях измену и предательство. Вспомните, что когда–то сказал ханьскому вану его советник: «Пословица гласит: «Лучше быть клювом петуха, чем задом коровы». Чем вы будете отличаться от коровьего зада, если признаете себя подданным циньского государя? Да неужто вы потерпите кличку «Коровий зад»?» — Вот что сказал ханьскому вану его советник, и ван не стерпел этих слов. Я тоже не стерплю. Я не выдам полководца Фаня.

— А все же Цинь победила Хань, и то же грозит вам! — воскликнул Цзюй У. — Идя навстречу опасности, желать спокойствия; навлекая на себя беду, ожидать счастья; рассчитывая на мель, оказаться в пучине; покровительствуя одному человеку, навлекать великое бедствие на государство — значит обрекать себя на гибель. Ведь если бросить на горящие угли лебединое перышко, от него ничего не останется! Если циньский ван разгневается и нападет на вас, как орел, сумеете ли вы перед ним оправдаться?

— Р–р–р! — зарычал наследник Дань. — Янь и Цинь не могут существовать рядом! Я хотел бы, чтобы вы призадумались над моими словами. — И, махнув рукой, он отпустил Цзюй У.

Только что закрылись за ним двери, как наследник отдернул занавес, скрывавший внутренний проход. Там стоял высокий и толстый человек с красным лицом и длинными усами. На нем был роскошный халат поверх серебряных доспехов и сапоги с носами, выпуклыми и круглыми, похожими на тыкву. Это был циньский полководец Фань Юй–ци.

— Вы слышали? — сказал наследник Дань. — Мой наставник, ученый Цзюй У, требовал, чтобы я выдал вас, но я отказал ему. Теперь вы можете спокойно удалиться в отведенные вам комнаты и отдохнуть там.

Полководец Фань поднял глаза к небу, и слеза скатилась по его щеке.

— Я этого никогда не забуду, — сказал он.

Едва он вышел, как наследник приказал слуге:

— Приведите сюда храбреца Цзин Кэ!

— Господин, он не приходил, и никто его не видел. Наверное, он просыпает вчерашний хмель.

— Как только он придет, приведите его ко мне, — приказал наследник, — кто бы у меня ни был и чем бы я ни был занят.

Здесь кончается первая глава. Вторая начнется в это же время, но в другом месте.

ЦЗЮЙ ЦЗИНЬ ВЫЕЗЖАЕТ НА ОХОТУ

А между тем совсем рассвело, и утро было очень хорошее. Лучше бы ему быть пасмурным и дождливым. Лучше подняться бы желтому ветру и заслонить свет песчаным занавесом. Оттого, что утро было хорошим, некоторые поступки, переходя один в другой, привели к несчастному событию. Так морские волны, переливаясь одна в другую, достигают берега и с ревом разбиваются о скалы.

Сын сановника Цзюй У, мальчик Цзинь, проснулся на своей теплой лежанке, раскидал стеганые шелковые одеяла и дорогие меха, раскрыл узкие, как у фазана, глаза и увидел, что утро хорошо. Тогда он сказал:

— Я еду на охоту!

Слуга, который, сидя на корточках у постели, сторожил его сон, тотчас побежал доложить о том его няне. Почтенная няня послала одну служанку сообщить о том учителю, а другим приказала приготовить все необходимое для утреннего умывания.

Учитель Ю Ши сидел у открытого окна, слушая пение сорок в саду. Увидев служанку, он со вздохом направился в комнату Цзиня. Здесь он, взмахнув руками, распустил до полу длинные рукава, что должно было показать, как он огорчен, и сказал:

— Наньцзы у чжи — дунь те у ган, мужчина без высоких стремлений — незакаленное железо. Вы всю неделю учились очень плохо. Ваш сиятельный отец, советник Цзюй У, не позволил вам развлекаться, пока вы не улучшите ваше поведение.

На это Цзинь ответил грубыми словами, каких не решился бы повторить даже конюх или возничий. Смысл этих слов был тот, что, кто бы и что бы ему ни запрещал, он, Цзюй Цзинь, в такое хорошее утро непременно поедет на oxoтy.

Учитель изящным взмахом руки снова собрал длинные рукава в складки, повернулся и походкой ученого человека, широко расставляя ноги в туфлях с носками, приподнятыми и разделенными на три части подобно трилистнику клевера, удалился к себе.

Здесь он опять попытался прислушаться к пению сорок, стремясь уловить смысл звуков, похожих на слова. И хотя он знал, что сороки — предвестницы счастья, но так был огорчен, что не мог им поверить, и думал, что, по всей вероятности, придется ему снова бродить по дорогам под небом, отыскивая себе новую должность.

Меж тем Цзинь только выскочил из постели, как в дверях комнаты появилось целое шествие. Впереди выступала почтенная няня, а за ней — младшая няня с пучками сушеных трав. За ней две девушки несли большой, в половину человеческого роста, глиняный чан. За ними шли четыре девушки с кувшинами горячей и холодной воды.

Не успел Цзинь опомниться, как девушки поставили чан у постели, бросили в него травы, обдали их горячей водой, а обе няни подняли Цзиня и посадили его в чан. Младшая няня продолжала лить воду, пока травы не всплыли у самого подбородка Цзиня, а старшая няня кланялась и приговаривала:

— Мойся, мой белый нефритовый гусенок! Мойся, мой стройный красивый бамбучок! Мойся, мой сильный, могучий слоненок!

И каждый раз, когда Цзинь пытался выскочить из чана, она, надавив пальцами на его мокрые плечи, снова заставляла присесть. Наконец она разрешила ему выйти из чана и принялась обтирать подогретыми полотенцами, а он, разъяренный, брыкался и бранился и, извернувшись, ударил ее ногой в живот. Няня, согнувшись вдвое, тоже закричала:

— Ах ты, скверный осленок! Для того ли я четырнадцать лет тебя нянчила и во всем тебе потакала, чтобы ты посмел меня ударить ногой! — И, собрав вокруг себя всех девушек, колыхаясь грузным телом, выбежала из комнаты.

Цзинь тотчас надел короткую одежду, какая удобна всаднику, и подоткнул ее полы под пояс, обул кожаные сапоги, кое–как повязал головной платок, лишь прикрыв им гриву жестких и длинных волос. Всэ это он делал сам, не дожидаясь слуг, и очень торопился, потому что не был уверен, что отец еще не вернулся из дворца вана, и боялся, что учитель или няня успели нажаловаться. Если бы нажаловались, отец приказал бы немилосердно избить Цзиня. Отец всегда говорил, что человек от природы зол и ленив и только наказаниями и наградами можно заставить его вести себя как должно. Увы, наказаний было больше, чем наград. И, хотя Цзинь всегда вдвое вымещал отцовский гнев на спине своего слуги, мальчишки Цзеба–заики, все–таки это было больно.

Цзинь прибежал на конюшню и кликнул Цзеба.

Похожий на заморенную обезьянку мальчишка спал, свернувшись калачиком, на старой попоне. Его растолкали — он подтянул ноги к подбородку и зарылся в попону с головой. Но, почувствовав между ребер пинок Цзиня, вспрыгнул, перекувырнулся, кувыркаясь подкатился к ногам своего господина, вскочил и стал помогать седлать коней. Старший конюх с поклонами умолял оставить эту затею, неугодную сановнику Цзюй У. Все же Цзинь и Цзеба вскочили на коней, безногий старик привратник не посмел не отпереть ворот, и наконец они выехали на широкую улицу.

Было еще очень рано, но Цзи, столица государства Янь, уже просыпалась. У порога домишки, соседнего с дворцом семьи Цзюй, стояла женщина и, прислонившись к косяку, длинной иглой прошивала тряпичную подметку для туфли. Волосы женщины были заплетены во множество косичек и уложены высокой замысловатой прической в подражание дворцовым служанкам.

Услышав топот копыт, женщина подняла глаза, увидела Цзиня на коне, засмеялась и крикнула:

— Смотри–ка, бездельники встают с солнцем! Не хватает дня тем, кому нечего делать!

И не успел Цзинь проучить ее своей плеткой за дерзость, как она уже скрылась за порогом, только мелькнул раздвоенный узкий конец пояса, будто жало змеи.

Торговцы снимали тяжелые деревянные щиты, закрывавшие на ночь их лавки, и там в темной глубине мерцали шелка и блестела медь. Над жаровнями бродячих поваров уже вздымался едкий чад, и вокруг котлов с горячей кашей сидели на корточках подметальщики улиц и носильщики тяжестей и держали в руках деревянные чашки и палочки для еды. Тут же, рядом, цирюльники подстригали и причесывали бороды и усы — то кисточкой, в виде усов тигра, то двумя висящими прядями, наподобие бивней слона, то трезубцем, то зарослью колючего кустарника или же седым струящимся водопадом.

На площади у рынка под тенью шелковицы собрались уже продавцы. Мясники везли на тачках свиные и собачьи туши. У одного мясника большое колесо проходило сквозь дно тачки и делило ее на две части. С одной стороны сидел его почтенный отец, не желающий оставаться дома, в другом отделении хрюкала свинья.