Молчание Апостола - Анонимный автор

– А… это? – он указал рукой на обломки иконы.

– Ты же знаешь, Никос, храм я всегда закрываю, келью нет. Но храм – всегда. Может, подумал, окно выставили? Да нет, все окна на месте, значит, воры замок отомкнуть умудрились – я бы и не услышал. Ты ночью кроме грохота землетрясения, воя ветра, раскатов грома что что-нибудь расслышать мог?

Никос сдвинул фуражку на затылок и тыльной стороной ладони вытер пот со лба.

– Так что думаешь, отец Иоанн? Кто они были?

– Кто «они»? Эти? – настоятель сделал жест рукой в сторону лежащих тел. – Или те, кто их жизни лишил?

– Убийцы.

– Во всяком случае, не воры, не грабители. Хотя выкрасть икону исхитрились.

– Это верно. Выкрали, но не забрали. Раскололи, уничтожили и бросили.

– Потому и не воры. Тут, Никос, посерьезнее. Смердит все это, сын мой, врагом рода человеческого, вот что я тебе скажу.

– Сатанисты?

– Сие Господь ведает.

– И, похоже, кое-кто еще, – внезапно произнес полицейский, указывая рукой на цепочку маленьких, то ли детских, то ли женских следов, ведших от места бойни вниз, в сторону моря. Под утренним солнцем снег таял быстро, и так же быстро таяли таинственные следы. Никос бросился фотографировать их, понимая, однако, что не слишком много информации они из этих снимков добудут.

Потом достал из футляра рацию и вызвал начальника. Рация зашипела и через пару секунд в металлической мембране раздался голос антиномоса Ставроса.

– Ну, что там, Никос?

– Плохо, начальник. – Он помолчал. – Нет. Не плохо. Страшно. Тут надо бы с Афинами связываться.

– Не тяни. Насчет Афин я уже сам решать буду.

– Убийство, начальник. Массовое убийство. И садистское к тому же.

– Массовое? Сколько человек убито? Отец Иоанн жив?

– Жив. А трупов двенадцать. И у всех…

– Погоди. Сейчас вызову бригаду криминалистов из Афин и сразу же к вам. Будь на месте. Понял?

– Так точно, понял. Отбой.

Глава 2

Конференц-зал отеля «Тистл», расположенного на северо-западной окраине гигантского лондонского аэропорта «Хитроу», был почти полон. Новые слушатели все подходили и подходили. Еще бы: на эти два дня были заявлены выступления профессора символогии Джона Лонгдейла, известнейшего воинствующего атеиста, одной из ключевых фигур «Фонда за разум и науку», фигуры, не менее знаменитой, чем сам основатель Фонда Ричард Доукинз. Он всегда был на переднем крае битвы науки с клерикализмом, религией и суеверием, как Доукинз с коллегами представляли себе и другим свою деятельность.

«Разрушитель святынь» – так окрестили Лонгдейла падкие на хлесткие эпитеты репортеры. Впрочем, так оно и было. Он не раз разоблачал как подделку многие религиозные тексты и якобы происшедшие чудесные события – от первых веков христианства до Возрождения, века Просвещения и вплоть до наших дней. Тем более необычной и чрезвычайно интересной представлялась тема двухдневного доклада Лонгдейла: посвящалась она Иммануилу Великовскому, одному из отцов «новой хронологии», который искал доказательства космических катаклизмов в священных книгах разных религий, но в первую очередь – в Библии.

Зал, уже заполненный слушателями, нетерпеливо гудел. Техник настраивал проектор, подключенный к ноутбуку на столе докладчика; сам Лонгдейл стоял за краешком открытого занавеса, изредка выглядывая, чтобы бросить взгляд на аудиторию. Профессор был классическим, почти «киношным» образцом представителя академических кругов безалаберных и свободолюбивых 60-х: джинсы, твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях, длинные, до плеч, волосы, и нечто среднее между бородой и небритостью.

Техник, наконец, справился с проектором, и на экране появилось худощавое с типично еврейскими чертами лицо в толстых очках: Иммануил Великовский. На сцену вышел ведущий, который поздоровался с присутствующими и возвестил:

– Дамы и господа! Достопочтенный докладчик сегодняшнего и завтрашнего вечеров, профессор Джон Лонгдейл! – после этих слов ведущий зааплодировал, приглашая зал присоединиться к нему.

Зал не замедлил откликнуться. Кто-то хлопал в ладоши сидя, кто-то уже встал, кто-то колотил ладонями по подлокотникам кресел… Что было неудивительно: подавляющее большинство присутствующих принадлежало к постоянным участникам антихристианских тусовок и демонстраций, представителям сексуальных меньшинств, убежденным, что костры инквизиции еще не погасли до конца, женоподобным юношам и старцам, и, конечно, мускулистым леди с армейскими прическами. На многих были майки с надписью «In Science We Trust!»[4] Это были страстные поклонники Доукинза, Лонгдейла, растущая армия борцов с «опиумом для народа», не гнушавшихся, однако, понюшки кокаина а то и пары затяжек крэка.

Лонгдейл улыбался. Все это было настолько привычно, что он сразу почувствовал себя в родной стихии и понял: сегодня все пройдет на «ура».

В огнях юпитеров он шагнул на сцену и поднял руки над головой в успокаивающем жесте: «Спасибо! Достаточно! Благодарю вас! Спасибо!»

Сейчас почти весь зал приветствовал его стоя. Почти, но не весь. Кто-то был занят тем, что рылся в своих сумках и студенческих наплечных рюкзачках, лежавших у них на коленях. Однако на некоторых лицах из числа сидевших виднелась гримаса если не брезгливости, то, во всяком случае, отторжения.

Лонгдейл автоматически выловил эти лица, зная, что задача его сразить и победить именно их: скептиков, «непереубедимых». Священников, однако, среди них не было. Жаль. Этих он особенно любил «размазывать по стене».

– Благодарю вас, леди и джентльмены! – уже вслух, подойдя к микрофону, бархатным баритоном проговорил Лонгдейл. Он демонстративно посмотрел на часы. – Думаю, нам пора начинать. Спасибо всем еще раз, и прошу садиться.

Слушатели, все еще гудя и переговариваясь, устроились на своих местах.

– Итак!.. – он вскинул руку к экрану. – Иммануил Великовский. Почему я говорю о Великовском, спросите вы? Ведь союзником для нас, убежденных атеистов, он никогда не был, верно? Увы, увы, увы… Но он был человеком, все-таки пытавшимся ломать преграды тысячелетней давности! И делал это, вооруженный прежде всего наукой, что, как вы знаете, есть и наше оружие. Наше единственное оружие в познании этого мира.

Лонгдейл нажал клавишу компьютера. На экране появилось схематическое изображение Солнечной ситемы.

– Вам, думаю, известно, что в своих трудах – «Миры в столкновении», «Эпохи хаоса» и других – Великовский утверждал, что космические катастрофы происходили уже в историческое время, то есть, время, когда человечество, или хотя бы его часть на письме могла фиксировать происходящее. Что значит по Великовскому: не миллионы лет назад, не сотни тысяч, а всего лишь тысячи лет, что на космогеологической шкале практически равно нулю. Мы помним, о каких катастрофах он говорит: об опасном приближении Венеры к Земле, вследствие чего наша планета сбилась с привычной орбиты, что, в свою очередь, вызвало целый ряд катаклизмов…

– А как же Марс-Юпитер?

Оратора перебил тощий очкарик, как максимум второкурсник. Лонгдейл снисходительно улыбнулся.

– Взгляните еще раз на схему, уважаемый коллега. – При слове «коллега» студентик зарделся и уставился на картину Солнечной системы.

– Вы видите, – продолжал профессор, – что и Марс, и тем более Юпитер находятся гораздо дальше от Солнца, чем Земля, не говоря уже о Венере.

– Я имел в виду, – не сдавался студент, – что есть ряд теорий о том, что между Марсом и Юпитером существовала планета, которая была разрушена или ударом сверхкрупного астероида, или столкновением с кометой… В результате и появился ныне существующий между Марсом и Юпитером пояс астероидов…

– Благодарю вас, коллега. Вы несколько меня опередили. Я собирался говорить о том же. Именно в результате этой суперкатастрофы Венера сбилась с верного пути, то есть, со своей нормальной орбиты. И здесь возникает вопрос, уважаемый профессор Великовский (он сделал жест в сторону экрана, хотя портрета Великовского там уже не было): Если Библия зафиксировала факт изменения орбиты Венеры, ее резкое приближение к Земле, то, что вызвало земные катализмы – так почему же Библия ничего не говорит о катастрофе гораздо более мощной, уничтожившей целую планету? Ее невозможно было не увидеть с Земли! Так почему же?

Напряженное молчание в зале.

– Я скажу вам, почему. Потому что рассматривать Библию, или же любую другую из «священных книг» (говоря «священных», Лонгдейл пальцами обозначил кавычки), набитых суевериями, в качестве источника истины – тотально, непозволительно и абсолютно бессмысленно. Да простит меня Великовский.