Неоригинальный - Владимир Викторович Николенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Свет равномерно освещает обе группы людей.
Звучит дверной колокольчик за кулисами. Общий свет приглушается. Яркий луч света падает на портьеру перед входной дверью.
Входит горничная.
Горничная. Генерал Епанчин и господин Иволгин.
Входят сначала Иван Федорович Епанчин и следом Гаврила Ардалионович Иволгин в сопровождении горничной. Настасья Филипповна идёт к входной двери, на встречу гостям.
Настасья Филипповна. Рада вас видеть, господа. Проходите, располагайтесь.
Троцкий. Здравствуйте, господа. Иван Федорович, приглашаю вас на два слова.
Генерал Епанчин. С удовольствием, любезный Афанасий Иванович.
Они оба пошли в угол залы.
Ганя. Примите мои искренние, на сколько это возможно после всего случившегося, поздравления.
Настасья Филипповна. Вы всё ещё сердитесь на меня? Не сердись, прошу вас. Присоединяйтесь к гостям.
Настасья Филипповна проводит Ганю к обеденному столу.
Общий свет над сценой гаснет, луч света вырывает из темноты Ганю, следящего за столом.
Общество, собравшееся у Настасьи Филипповны, состояло из самых обыкновенных и всегдашних ее знакомых. Было даже довольно малолюдно, сравнительно с прежними годичными собраниями в такие же дни. Присутствовали, во-первых и в главных, Афанасий Иванович Тоцкий и Иван Федорович Епанчин; оба были любезны, но оба были в некотором затаенном беспокойстве по поводу худо скрываемого ожидания обещанного объявления насчет Гани.
Кроме них, разумеется, был и Ганя, – тоже очень мрачный, очень задумчивый и даже почти совсем «нелюбезный», большею частию стоявший в стороне, поодаль, и молчавший.
Эпизод первый.
Ганя вспоминает свой примирительный диалог с князем Мышкиным после скандала с ним.
Над сценой появился большой экран. На экране изображение князя Мышкина. Ганя обращается к изображению князя, князь с экрана отвечает Гане.
Ганя (сокрушенно). Князь, я сделал подло, простите меня, голубчик. Ну, простите, ну, простите же! Ну, хотите, я вашу руку сейчас поцелую!
Мышкин (взволнованно). Я никак, никак не думал, что вы такой! Я думал, что вы… не способны.
Ганя. Повиниться-то?.. И с чего я взял давеча, что вы идиот! Вы замечаете то, чего другие никогда не заметят. С вами поговорить бы можно, но… лучше не говорить!
Мышкин (указывая взглядом на Варю). Вот пред кем еще повинитесь.
Ганя. Нет, это уж всё враги мои. Будьте уверены, князь, много проб было; здесь искренно не прощают!
На экране появляется Варя.
Варя (отрезала). Нет, прощу!
Ганя (с недоверием). И к Настасье Филипповне вечером поедешь?
Варя (спокойно). Поеду, если прикажешь, только лучше сам посуди: есть ли хоть какая-нибудь возможность мне теперь ехать?
Ганя (злобно смеясь). Она ведь не такая. Она видишь какие загадки загадывает! Фокусы!
Варя (ехидно). Сама знаю, что не такая, и с фокусами, да с какими? И еще, смотри, Ганя, за кого она тебя сама почитает? Пусть она руку мамаше поцеловала. Пусть это какие-то фокусы, но она все-таки ведь смеялась же над тобой! Это не стоит семидесяти пяти тысяч, ей-богу, брат! Ты способен еще на благородные чувства, потому и говорю тебе. Эй, не езди и сам! Эй, берегись! Не может это хорошо уладиться!
Сказав это, вся взволнованная Варя исчезла с экрана.
Ганя (усмехаясь). Вот они всё так! И неужели же они думают, что я этого сам не знаю? Да ведь я гораздо больше их знаю.
Мышкин (робко). Если знаете сами, как же вы этакую муку выбрали, зная, что она в самом деле семидесяти пяти тысяч не стоит?
Ганя. Я не про это говорю, а кстати, скажите мне, как вы думаете, я именно хочу знать ваше мнение: стоит эта «мука» семидесяти пяти тысяч или не стоит?
Мышкин. По-моему, не стоит.
Ганя. Ну, уж известно. И жениться так стыдно?
Мышкин. Очень стыдно.
Ганя. Ну так знайте ж, что я женюсь, и теперь уж непременно. Еще давеча колебался, а теперь уж нет! Не говорите! Я знаю, что вы хотите сказать…
Мышкин. Я не о том, о чем вы думаете, а меня очень удивляет ваша чрезвычайная уверенность…
Ганя. В чем? Какая уверенность?
Мышкин. В том, что Настасья Филипповна непременно пойдет за вас и что всё это уже кончено, а во-вторых, если бы даже и вышла, что семьдесят пять тысяч вам так и достанутся прямо в карман. Впрочем, я, конечно, тут многого не знаю.
Ганя сильно пошевелился в сторону князя.
Ганя. Конечно, вы всего не знаете, да и с чего бы я стал всю эту обузу принимать?
Мышкин. Мне кажется, что это сплошь да рядом случается: женятся на деньгах, а деньги у жены.
Ганя (задумчиво). Н-нет, у нас так не будет… Тут… тут есть обстоятельства… А что касается до ее ответа, то в нем уже нет сомнений. Вы из чего заключаете, что она мне откажет?
Мышкин. Я ничего не знаю, кроме того, что видел; вот и Варвара Ардалионовна говорила сейчас…
Ганя. Э! Это они так, не знают уж, что сказать. А над Рогожиным она смеялась, будьте уверены, это я разглядел. Это видно было. Я давеча побоялся, а теперь разглядел. Или, может быть, как она с матерью, и с отцом, и с Варей обошлась?
Мышкин. И с вами.
Ганя. Пожалуй; но тут старинное бабье мщение, и больше ничего. Это страшно раздражительная, мнительная и самолюбивая женщина. Точно чином обойденный чиновник! Ей хотелось показать себя и всё свое пренебрежение к ним… ну, и ко мне; это правда, я не отрицаю… А все-таки за меня выйдет. Вы и не подозреваете, на какие фокусы человеческое самолюбие способно: вот она считает меня подлецом, за то, что я ее, чужую любовницу, так откровенно за ее деньги беру, а и не знает, что иной бы ее еще подлее надул: пристал бы к ней и начал бы ей либерально-прогрессивные вещи рассыпать, да из женских разных вопросов вытаскивать, так она бы вся у него в игольное ушко как нитка прошла. Уверил бы самолюбивую дуру (и так легко!), что ее за «благородство сердца и за несчастья» только берет, а сам все-таки на деньгах бы женился. Я не нравлюсь тут, потому что вилять не хочу; а надо бы. А что сама делает? Не то же ли самое? Так за что же после этого меня презирает да игры эти затевает? Оттого что я сам не сдаюсь да гордость показываю. Ну, да увидим!
Мышкин. Неужели вы ее любили до этого?
Ганя. Любил вначале. Ну, да довольно… Есть женщины, которые годятся только в любовницы и больше ни во что. Я не говорю, что она была моею любовницей. Если захочет жить смирно, и я буду жить смирно; если же взбунтуется, тотчас же брошу, а деньги с собой захвачу. Я смешным быть не хочу; прежде всего не хочу быть смешным.
Мышкин (осторожно заметил). Мне всё кажется, что Настасья Филипповна умна. К чему ей, предчувствуя такую муку, в западню идти? Ведь могла бы и за другого выйти. Вот что мне удивительно.
Ганя. А вот тут-то и расчет! Вы тут не всё
