Афонские встречи - Павел Троицкий

Трудности заключаются в том, что, во-первых, никто не собирается давать для нашего похода «муляриков», как мы шутливо называем мулов, которые стоят на пристани, – они нужны для работы. Во-вторых, с первых же шагов оказывается, что нелегко подниматься даже по удобной лестнице, ведущей к скиту святой Анны. Под тяжестью непривычной для нас физической нагрузки едва хватает сил задуматься о том, сколько же труда надо было положить, чтобы вытянуть эту извилистую каменную ленту. Останавливаешься на секунду, чтобы вытереть пот, и возвращаешься к своим, – пусть гораздо меньшим, но своим, – трудам. Валера пытается гнаться за отцом Кириллом и своим примером даже подгонять его. Не хватает времени и сил оглянуться на тонущее в солнечных лучах Эгейское море. Эгейское море! Когда увидишь его еще раз? В Москве нет Эгейского моря.

Отец Кирилл в юности был неплохим спортсменом, и силы его не сравнить с нашими. Только то, что это его второй подъем подряд, спасает нас от позора. Но вот Дима, как и следовало ожидать, роняет гигантский арбуз, данный нам в Пантелеимоне. Он выскальзывает у него из рук, и мы получаем законное право на отдых. Восстанавливая силы арбузом, украдкой смотрю на своих спутников. По всем видно, что московский темп, рассчитанный на лестницу семнадцатиэтажного дома, слишком высок для афонской лестницы. К тому же солнце – хотя уже и не полуденное, но все-таки весьма жаркое – не дает нам остыть и, кажется, обжигает наши спины своими жалящими лучами.

Вот наконец и дверь скита святой Анны. Вот он – скит, так живо описанный в книге архимандрита Херувима, место подвигов многих досточтимых старцев. Собственно, здесь лишь храм и архондарик[2], а сам скит, рассыпавшись на десятки мелких осколочков, которые как бы зацепились за скалы и ущелья, спрятался от глаз среди каменистых просторов подножия Афонской Горы. Интересно, сколько времени нужно провести на Афоне, сколько раз нужно приехать сюда, чтобы – нет, не постичь духовную высоту Святой Горы, на это и не дерзаем, но хотя бы узнать историю здешних мест, узнать о великих афонских подвижниках и подвигах, ими понесенных? С какой любовью описывает этот скит и старцев его времени архимандрит Херувим в книге «Из удела Божией Матери». «Отцы, с которыми я удостоился познакомиться, погребли все свои знания, аристократическое, царское происхождение, должности, почести, звания – общественные и военные – как излишние и бесполезные в скалах пустыни, в строгом скитском подчинении, в незаметности киновии[3] и приобрели небесное Сокровище». «Отцы мои многовожделенные! В ваших оневеществившихся образах я увидел, рядом с вами вкусил, "яко благ Господь", ибо вы являетесь живыми сосудами Святого Духа, "благоухающими цветами Рая", будучи непрестанно в борьбе и терпеливом ожидании вожделенной минуты вашего взятия из преходящей суеты, когда вы будете пересажены из удела Богородицы в Удел Царства Небесного». Но во время нашего путешествия мы еще не знаем об этом ските ничего, ибо книга отца Херувима выйдет позже.

Нас встречают два монаха и два мирянина. Дается традиционное афонское угощение: рюмка ракийки (анисовой водки), кусок лукума и стакан воды. Объяснения такому набору среди паломников ходят разные. Зачем нужен стакан воды, объяснять никому не нужно. Да и почему лукум, тоже, в общем, понятно. А водка может вызвать скепсис и удивление среди «монашествующих» мирян: монахи и водка! Наверное, объяснение этому каждый дает какое ему нравится. Некоторые считают, что, придя с жары в прохладное место, человек неминуемо должен простудиться, и для разогрева дается водка. Но мне кажется верным другое объяснение: передвижение по Афону, как правило, связано с большими физическими затратами, усугубляющимися сильной жарой, а как известно, спиртные напитки хорошо восстанавливают силы и снимают усталость. Это действие ракийки мы тут же испытываем на себе. На наши вопросы о мулах и возможности ночлега мы получаем отрицательные ответы. Просим дать приложиться к мощам святой Анны, матери Пресвятой Богородицы. Нас ведут в храм, и я впервые вижу, как благоговейно относятся на Афоне к мощам. Выносить их может только иеромонах или в крайнем случае диакон. Отец надевает епитрахиль, входит в алтарь, отверзает царские врата и выносит мощи. Мы все прикладываемся. Но нужно продолжать путь. Кого-то осеняет не очень удачная мысль: у креста свернуть в сторону и зайти в Кераси за мулами. Крест стоит на развилке дорог: одна ведет к Керасям и дальше к румынскому скиту Продром, к Лавре, другая – к святой Анне, третья – на Гору, четвертая – к скиту святого Василия. Рядом с крестом – кран с водой: немаловажная деталь, хорошо понятная афонскому путнику. В Керасях в одной келье мы находим единственного послушника, старец которого ушел и не велел никого принимать. В другой – по закону афонского гостеприимства нам выносят помидоры, хлеб, воду. Мы все это быстро съедаем. Валера подталкивает о. Кирилла спросить еще хлеба «про запас». После этого вопроса послушник исчезает и приводит какого-то компетентного монаха, который скромно поясняет, что мы съели весь запас хлеба. «Наверное, они никогда не видели таких прожорливых паломников», – задумчиво произносит о. Кирилл, и мы, посрамленные, удаляемся. О мулах, разумеется, и речи нет – это была нелепая фантазия. Только покидая Кераси, я вспоминаю, что это место подвигов знаменитого старца Хаджи-Георгия, поражавшего своей строгой аскетической жизнью даже известных подвижников. Тот пост, который он накладывал на себя и своих учеников, был настолько суров, что многие считали его прельщенным. Этот великий старец строго следил за соблюдением у себя в келии «устава совершенного постничества», открытого в таинственном видении старцу Неофиту, послушником которого был о. Георгий в начале своего монашеского пути. По этому уставу никогда и ни по каким причинам не дозволялось употребление сыра, яиц, молока, рыбы, масла, вина. О. Георгий, будучи еще юношей, поразил своим постом самого султана. В то время пищей Гавриила (таково было его мирское имя) была горсть ячменной крупы, сваренной в воде. Кроме того, ежедневно он полагал по 500 поклонов. «Кто научил такого молодого человека так поститься и молиться?» – удивлялся султан. Ну а мы, конечно, хорошо знаем, кто научил его так поститься и молиться… История с хлебом – это как будто укор самого старца, посланный нам напомнить о духовной жизни. Учиться посту надо всем: будь ты монах или мирянин.

Мнения о длительности предстоящего подъема примерно совпадают, что, отметим, бывает крайне редко. Как мы впоследствии выяснили, эти данные оказались сильно заниженными. Начинаем мы опять бодро, но через час-полтора уже выдыхаемся. О. Кирилл напоминает нам, ставшим заметно словоохотливее, что при восхождении и вообще в дороге монахи стараются молиться: это облегчает путь. Разговоры смолкают. Можно заметить, что люди делятся на две категории: в пути одни становятся замкнутыми и молчаливыми, как бы в трудах экономят силы, а другие, наоборот, разговорчивее, как бы выпускают пар, распирающий их изнутри. Естественно, эти настроения не совпадают и могут привести к конфликтам. Да, трения вообще неизбежны при длительном совместном движении. Эти трения, если они происходят в нормальном режиме, должны способствовать «обработке твердых пород»: сглаживанию углов и шероховатостей. Кстати, можно вспомнить о третьей, самой редкой категории людей. Они словоохотливы, ибо молятся без остановки, и молчаливы, потому что молятся в глубине своего сердца или ума, кому как дано. Одним словом, мы замолкаем и в меру сил стараемся следовать совету о. Кирилла. Это еще более ко времени, так как уже начинает смеркаться и ситуация окрашивается в мрачные тона. Долго мы идем в молчании, все чаще останавливаясь из-за усталости, которая все сильнее прихватывает нас за ноги. Наконец становится совсем темно, в ход идут фонарики: у нас их три. Тут посылается нам еще одно небольшое испытание: они начинают гаснуть друг за другом, как свечи, задуваемые ветром. Порыв ветра – и становится темнее, еще порыв – еще темнее, вот еще одно дуновение – и кругом только тьма. Мы понимаем, что дальше придется идти в полной темноте, ориентируясь на белую гравийную дорожку, которая и так все время норовит выскочить из-под ног. О. Кирилл предлагает присесть и подкрепиться, так как спешить теперь уже не имеет смысла. Мы сидим на краю пропасти, едим наши скромные припасы и смотрим на море с каждой минутой умножающихся огней, и даже кажется, что вот-вот до нас донесется беззаботная музыка, ибо перед нами второй «палец» полуострова Халкидики – Ситония. В этот час на курортах начинается ночная жизнь. Люди, знающие, для чего они туда пришли, будут предаваться своим ежедневным развлечениям. Первый раз о. Кирилл поднимался на Гору вместе с нашим общим знакомым Михаилом. Тот отправился на Афон, а его супруга – на один из этих курортов, такое вот разделение. Но тут нам приходит в голову, что и мы хорошо знаем, для чего пришли сюда и даже куда пойдем дальше. И сейчас в тишине афонского ночного леса мы особенно ясно чувствуем это разделение. Это разделение поднимает нас на ноги и подгоняет, и мы идем дальше, неся его на своих плечах, и слушаем увещевания о. Кирилла, что еще недолго, что еще чуть-чуть…