Карьера - Александр Николаевич Мишарин

издалека улыбаясь, повторяя и напоминая их игру в детстве. В ее детстве.

— И вот здесь! И вот здесь… — нежно, чуть касаясь, целовал родное светлое лицо с видными вблизи голубыми прожилками Кирилл Александрович.

Дочь ежилась, весело морщилась и, наконец, прижавшись к нему, провела ладонью по его щекам.

— Сколько же раз в день вам приходится бриться? — вдруг спросила Галя.

— Кому нам? — не понял отец.

— Мужчинам.

— Почему ты об этом…

— Не надо, отец, — остановила она его и даже подняла руку, словно защищаясь. — Ты ведь… не то, что мать.

Галя повернулась к нему и попросила:

— Если я тебе позвоню оттуда… ты выполнишь одну мою просьбу? Только ничего не спрашивай! Просто передашь… по одному телефону…

— Конечно, конечно… — Кирилл Александрович кивал головой и чувствовал страх. Изначальный, подпольный, родовой… Страх отца.

— Только никому ни слова! Главное, маме.

Они знали, что Марина, мать, уже где-то близко. Что она слышит… Не подслушивает, а именно слышит, словно настраиваясь в нужное время на нужную волну. Это было всегда, когда касалось чего-то важного в жизни Генки, Гали. Его самого. Каждого в их доме.

— Не надо так говорить. Ты больше доверяй маме…

Кирилл Александрович понимал, что он говорит это уже не только дочери, но и оправдывается перед женой.

— Это что еще за «монти-понти»? — сказала Марина, входя в комнату. «Монти-понти» — так называли в их семье нежности, прилив неистовой, детской ласковости, которая когда-то нападала на всех. Когда дети были маленькие. Эти нелепые, ничего не значащие для всего остального мира, слова появились в их семье, когда по утрам Марина притаскивала к ним в постель четырехлетнюю Гальку, и тут же звонким, «базарным» ревом требовал своего участия в утренних нежностях двухлетний Генка. Не было никакой четырехкомнатной квартиры, а была огромная комната с купидонами и эркером; шесть семей за высокой, с гофрированными, закрашенными темной краской стеклами, дверью, очередь по утрам в туалет. И почему-то помнилось все время утро. «Утренний заряд бессмертия…» Шестой этаж. Солнце. Прохлада старинного переулка. Начало себя, жизни. Свежая горечь честолюбия и упругость всего тела, которое, казалось, еще продолжало расти, матереть, захватывать мир.

— В конце концов, вы когда-нибудь уедете? — почти закричал Кирилл Александрович и, словно рубя шашкой, взмахнул рукой.

— О!.. Я же совсем забыла позвонить твоему отцу, — не обращая никакого внимания на его крик, озабоченно сказала Марина.

— Все равно «Хавронья» его не позовет… — но жена уже заканчивала набирать номер.

— Есть же какой-то долг?! Мы ведь уезжаем, — Марина собиралась для разговора и вдруг озаренно улыбнулась — на другом конце подняли трубку.

— Февронья Савватеевна? Добрый-добрый день… — И короткий, какой-то заискивающий смешок.

Кирилл Александрович стоял у окна, отвернувшись. Он представил своего отца, сидящего в дальней комнате на даче. Телефон специально стоял в передней, чтобы он не слышал звонков. «Почему нельзя было провести к нему второй аппарат? И вообще! Что за манера ставить телефон почти в сенях? Что, трудно купить шнур подлиннее?»

Февронья Савватеевна, с розовой кожей под редкими белыми волосами. Громоздкая, умная, выдержанная, терпеливая до фантастичности. Бывшая учительница из Бодайбо… Старая дева, семи десятков от роду вышедшая замуж за свою первую любовь. Отцу-то уж сильно за восемьдесят. Скоро почти юбилей — восемьдесят пять. Как всегда, дадут орден. Последние годы о нем помнят, как будто его имя записано в святцах.

— А Александра Кирилловича нельзя попросить к телефону? Ах, отдыхает?

— Да что ты с ней цацкаешься! — не вытерпел Кирилл Александрович. — Нет — так нет!

Жена скосила на него невидящие глаза и продолжала на той же ровной, родственно-сладостной ноте.

— Да! Кирилл обязательно к вам заедет…

Марина глазами задала вопрос — «когда»?

— «Ужо». Днями! — отмахнулся он.

— Да, да. Один остается… Ну, вы же знаете мужчин?!

«Тоже… Нашла Манон Леско из Бодайбо!»

— Ох, если бы я все вам могла рассказать? — вздохнула светская Марина. И тут же сделала «страшные глаза» — Кирилл рванулся, чтобы выдернуть шнур.

Искренне испугавшись, она быстро закончила разговор и теперь сидела в глубокой задумчивости.

— Что ты имеешь против нее? Она спасла нас. В конце концов, спасла твоего отца. Кому нужен старик после второго инфаркта. Она бросила все — дом, работу, друзей. Примчалась по первой же нашей телеграмме. Это же подвиг… Подвиг простой русской женщины…

— Поехали! Поехали… — Генка распахнул входную дверь и стоял на пороге с выпученными глазами, с открытым от бега ртом.

— Ну, что ты орешь?! Почему ты всегда орешь? Что случилось? Такси пришло? Подождет!

Марина срывала зло на сыне.

— Ну, там же деньги набегают! На счетчике, — оправдывался Генка.

— С каких это пор ты стал заботиться о наших деньгах? — Марина все-таки встала и пошла собираться.

— А чего ты на меня орешь? — перешел в наступление сын.

— Ну, ладно! Ладно… — повысил голос Кирилл Александрович и вышел в коридор. Обнял сына за плечи и дружески встряхнул, мол, хватит.

— Она всегда так! Первая… — Генка отвел глаза и суетливо стал подтаскивать к двери чемоданы, сумки.

На замшевом пиджаке сзади, ближе к плечу, тянулась белая меловая полоса, словно он крался вдоль побеленного забора.

— Вот, и давай тебе свои вещи… Уже вымазал! — Кирилл Александрович хотел быстро, незаметно для матери, отряхнуть пиджак, но Генка вздрогнул от его прикосновения.

— Что с тобой? — тихо спросил отец.

— А чего… — сын отвел глаза. — Ма! Ну, едем, что ли?

Кирилл Александрович сдержал себя, опустил веки. Тело его, от макушки до пят, от тренированного усилия налилось спокойствием теплоты и словно замкнулось в себе. Он стоял около высокого, бабушкиного зеркала с чуть заметными помутнениями в углах: очертание его фигуры, его плоти, на короткое, легкое мгновение освобождения сознания показалось ему независимым от него самого. Просто длинный, замерший силуэт…

…Усадив своих в такси, он удивился, когда Марина задержала его голову и еще раз поцеловала в лоб. Так целовала раньше, давно, мать на прощание.

— А если захочешь, махни на все рукой и прикатывай к нам. Дети будут рады…