Графини Вишенки - Ирина Кир

Родственники в Москве, пожилая бездетная пара, обнаружились года три спустя после войны, и Маргарита Андреевна с сыном начиная с пятьдесят третьего регулярно проводили на их даче в Долгопрудном месяц школьных каникул, делая время от времени набеги в столицу. С переездом не торопились, но, когда встал вопрос, в каком вузе приложить Мишенькин ум, решение однозначно сложилось в пользу Москвы. Таким образом, за два года до окончания Мишей школы Вишневы покинули родную Юрмалу и переселились в Первопрестольную.

Его сверстники пыжились и торопились: зацепиться за столицу, сделать карьеру, что-то достать, куда-то попасть, обзавестись женой, детьми, полезными знакомствами, любовницами в конце концов, но Михаила вся эта суета совершенно не касалась. У него все имелось. Карьера в кармане чуть ли не со второго курса института – только успевай работы писать, защищать их да речи для симпозиумов референтам передавать. Хорошая зарплата, машина, дачный участок и прочие блага соцреализма: спецзаказы, путевки на юга, билеты на концерты – то, о чем другие только мечтают. Однако и в его бочке меда не обошлось без ложки дегтя – работы Михаила регулярно переводились на иностранные языки, его желали видеть на зарубежных симпозиумах, но на Вишневе стоял штамп «невыездной». За «черную метку» молодой ученый регулярно говорил особое, выразительное «спасибо» папеньке, некоему Нилу Алексеевичу Вишневу, которого в глаза не видел. Миша родился в августе сорок первого года в небольшом частном особнячке Рижского взморья (так тогда называлась Юрмала). Стоило немцам появиться в Латвии – Нил вместе с прежними убеждениями, позволившими ему прекрасно устроиться при советской власти, предал жену и новорожденного сына. К политике и карательным операциям Вишнев-старший отношения не имел. Его стезей, как и при прежних властях, так и при новых господах, была радиосвязь. Из чего угодно мог собрать передатчик, легко ловил волну, пальцы у него считались «счастливыми»… имел кое-какие знания в дешифровке. Папашка, скорее всего, что-то такое расслышал или правильно интерпретировал – иначе зачем бежать из Риги под покровом ночи в конце июля 1944-го? Дальше его след терялся, но самого наличия Нила вполне хватало, чтобы отравить жизнь сыну.

Ну да леший с ними: с отцом и его заграницей, в которой он ведь где-то обретается, старый хрыч… В жизни столько прекрасного и интересного! Например, женщины. Нет, в категорию бабников Миша не попадал – просто пользовался время от времени тем, что само шло в руки, совершенно не растрачивая себя на ненужные переживания. Впрочем, на романтизм времени и так не оставалось – львиную часть съедала научная работа, а еще преподавательская деятельность, плавание и парусный спорт, вывезенный с Рижского взморья в новую гавань клязьминских берегов. Так что о женитьбе Михаил не помышлял.

Идею отметить Мишкин тридцать шестой день рождения в родном яхт-клубе «Спартак» подкинул Стас Говорко. Подхваченная на ура, что та яхта волнами, она на манер лодки сразу начала обрастать водорослями в виде различных «если»: а если не будет ветра, а если будет дождь, а если кого укачает, а если… но сама мысль – пожарить шашлыки и немного выпить во здравие юбиляра на берегах Клязьминского водохранилища пришлась всем по вкусу. А вот если не будет погоды, тогда можно собраться у Мишки на даче – она недалеко.

Погода не подвела, и гулянье шло полным ходом. Дождавшись удобного момента, когда именинник останется один, к нему как бы невзначай, проходя мимо, присела на раскинутый плед жена Стаса Лариса. В одной руке слегка подвыпившая женщина держала стакан, в другой яблоко.

– Ну что, Вишнев-Черешнев, отдыхаешь? – спросила Лара и с такой силой вонзилась зубами в яблоко, что Миша вздрогнул – как его укусила.

Их недолгий роман закончился несколько лет назад, а Лара до сих пор не могла принять отставки и отпустить Мишку. Сама виновата – возомнила о себе, в оборот решила взять, на святая святых – на свободу задумала покуситься и дружбу мужскую сломать. Наивная. Променять Стаса на какую-то бабу? Да ни за что! Подумаешь, спал с его женой. Мало ли кто с кем спит? А вот друзья – это другое дело.

– Отдыхаю, Ларусик, отдыхаю, дорогая. – Михаил снисходительно улыбнулся и отложил в сторону семиструнную гитару, на которой наигрывал любимого Высоцкого.

– А знаешь, Мишка, у меня для тебя созрел тост! – И Лара потянулась за стоявшей на Мишиной половине бутылкой красного.

Чтобы не давать жене друга лишний повод заявить на него свои права, коснувшись всем, чем только можно, его тела, Михаил остановил женщину, достал бутылку и наполнил стаканы: себе и Ларисе.

– Я слушаю тебя. Очень внимательно.

– А хочу я, Мишка, выпить за то, чтобы ты все-таки обернулся вокруг, увидел ЕЕ и потерял наконец свою красивую голову!

Лариса до сих пор имела на него виды. Это читалось в глазах, в поведении, и даже тост этот говорил о том, что, мол, хватит уже… ты же видишь, вот она я. Ну, сколько можно? Михаил не хотел обижать жену друга, он вообще не связывался с женщинами, а с пьяными тем более, поэтому решил обратить все в шутку:

– Прекрасно, Ларчик! Изящно и со вкусом! С удовольствием присоединюсь к твоему тосту. Итак, за Эйнштейна и его теорию вероятности!

– При чем здесь Эйнштейн? – икнула Лара. – Нет, ты скажи – при чем здесь Эйнштейн? Вишнев! Я за тебя пью!

– А при том, что, согласно его теории, вероятность потерять голову от женщины в моем случае стремится к нулю! – И чокнулся с неподвижным Лариным стаканом.

Да, он действительно был такой.

На первые занятия слушатели подготовительных курсов часто опаздывали – не могли разобраться с нумерацией аудиторий. Но и сам Вишнев припозднился – он не читал у абитуры, просто Стас Говорко попросил подменить.

Она влетела в аудиторию через десять минут после предполагаемого начала занятий. Растрепанная, возбужденная, уверенная в себе.

– Уфф! Еле вас нашла!

– Да я только вас и ждал. Боялся начать, – с сарказмом ответил Михаил, копаясь в чужих бумагах, ища ведомости со списком абитуриентов. О! Вот она! Вишнев вытащил типографский бланк и повернулся к вошедшей…

– Вы правда меня ждали? – серьезно спросила веснушчатая девушка, глядя ему… в самое сердце!

«Я ждал тебя всю жизнь», – чуть не вырвалось у закоренелого холостяка.

– Садитесь, – почти шепотом ответил он, испугавшись собственной мысли, и начал перекличку: – Абанина Анна Васильевна.

– Я!

– Аверченко Игорь Константинович.

– Я!

– Агранат Александр Матвеевич.

– Я!

Михаил еще не дошел до буквы «К», а в голове само собой сложилось:

Ах, эта форма бытия, где нет тебя,

Несовершенна,

Слепа, убога и пуста,

Как я до этого момента.

И тут же красным пунктиром корректора в розовый туман любовной лирики вторглась грубая проза: «Совсем с ума сошел, старый козел? Она же несовершеннолетняя!»

– Савватеев Иван Леонидович

– Я!

– Санчес Светлана Павловна.

– Я!

«Я люблю тебя».

Михаил старался не смотреть на Санчес, но постоянно чувствовал на себе ее взгляд. Это одновременно и пугало, и наполняло радостью. Постепенно он совладал с собой, включился в рабочий ритм и, почувствовав отдачу со стороны аудитории, вошел в раж, уходя все дальше от предписанной программой темы. Абитуриентам такой подход пришелся по вкусу: за партами сидели не простые школьники, а физико-математические ребята, занимающиеся с репетиторами по программам первого курса института. Они задавали каверзные вопросы, и Вишнев мастерски отражал атаки. К концу лекции Михаил окончательно расправил крылья и решил уложить группу на лопатки, а заодно произвести эффект на сидевшую в конце аудитории Свету.

– Итак, – Вишнев нарисовал подобие созвездия, – как вы думаете, что перед вами и чем это можно описать?

– Я думаю, здесь применима теория графов, – ответила Светлана, не вставая с места.

Часть ребят обернулись, а преподаватель в изумлении уставился на девушку.

– А я и не знал, что дискретную математику сейчас преподают в средней школе, – на выдохе прокомментировал Михаил, а сердце колотилось, едва не выскакивая из рубашки.

– Не преподают, – ответила абитуриентка, глядя на него зелеными, как отмель перед штормом, глазами, – но мне теория графов здесь кажется наиболее уместной.

«Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!»

Светлане Санчес могла светить серебряная медаль, если бы не тройка по пению, проистекающая из-за неуда по поведению, но идти на поклон к учительнице музыки Светка не собиралась. Упрямая, шальная, своенравная. Зато побеждала на всех математических олимпиадах, что ее вполне устраивало. Для средней полосы ее внешность считалась экзотической: черные волосы, зеленые глаза, россыпь солнечных веснушек на неожиданно бледном лице. Света вполне вписывалась в каноны красавицы, но поклонники не спешили выстраиваться в шеренги: Санчес считалась девицей странной, а с такими не связываются. Другая бы на ее месте переживала: все девчонки крутят романы, одна она с книжкой, в секциях да с подружками-дурнушками. Только Светка и не думала расстраиваться. Из-за чего? Ровесники ее совершенно не интересовали, а в мужчинах она в первую очередь ценила ум.