Допрос с пристрастием - Данил Корецкий

Внизу пушечно ударили в железо кувалды, вынося запертую входную дверь вместе с замками и косяком. Раздался шум, крики, что-то грохнулось на пол. Скорострельной пушечной очередью пронесся по коридорам тяжелый топот. Сдавленно пискнула секретарша и тут же затихла. От мощного удара распахнулась полированная дверь кабинета. Внутрь ворвались могучие фигуры в черных масках, касках и бронежилетах с надписью «СОБР».

Хондачев принялся размахивать платком, будто, стоя на перроне, прощался с уезжающей в отпуск горячо любимой женой. Это было необходимо, потому что при захвате собровцы действуют предельно жестко, исповедуя принцип: лучше перестараться, чем умереть. Сначала нейтрализуются все, кто находится в помещении, потом приносятся извинения невиновным. Но сейчас про условный сигнал знали, поэтому, увидев красный лоскут, стремительно летящий собровец изменил траекторию и врезался плечом в подбородок генерального директора. Несмотря на свои габариты, тот отлетел к стене, гулко ударился головой и замертво рухнул на ковер.

Володя, на свою беду, сделал то, что называется «оказанием сопротивления при задержании». Но на этот раз отработанные приемы восточных единоборств сыграли с ним скверную шутку. Он рефлекторно попытался поставить блок от удара в печень и уйти с линии атаки. И сделал все правильно, как учил сэнсэй. Однако рукопашный бой не предусматривает красивых балетных па. Когда речь идет о жизни и смерти, на первое место выходит эффективность. Выставленную руку сломал стальной приклад. А полтора центнера тренированных мышц и снаряжения ударили в грудь с такой силой, что треснули ребра. Замдиректора с грохотом опрокинулся на спину и больше не шевелился.

Человек в белом халате сопротивляться не хотел. Он в ужасе вскинул руки и жалобно, как раненый заяц, заверещал:

— Не на-а-до! Я не…

Но красного платка у него не было, а все остальное не имело значения. Кулак в черной перчатке с отрезанными пальцами врезался в челюсть, железный локоть въехал в солнечное сплетение.

Группа захвата работала четко, как на тренировочном занятии. Проникновение, нейтрализация, фиксация. Хрустнули вывернутые из плечевых суставов руки. Щелкнули наручники. Стволы укороченных автоматов уперлись в модельно постриженные затылки. Вся операция заняла не больше десяти секунд.

Кроме одного «ТТ», оружия у задержанных не оказалось. Потерявшие сознание или оцепеневшие от страха «защитники бизнеса» лежали не шевелясь. И это было очень разумно, ибо берегло здоровье.

— Та-а-к, как тут дела? Что новенького? Вижу, потерпевший цел, и это главное… — В разгромленный кабинет стремительно вошел худощавый человек средних лет, в гражданском костюме. На фоне массивных бойцов в бронежилетах и шлемах, его подтянутая фигура не производила внушительного впечатления. Однако собровцы уважительно расступились. Командир группы кивнул на лежащие тела:

— Упаковали, как положено, Филипп Михайлович. Попытки сопротивления пресечены без применения оружия и спецсредств.

— Молодец, Кордов, молодец. — Вошедший пожал крепкую руку в черной перчатке.

— Не перестарались?

Наклонившись, штатский осмотрел задержанных и сам же ответил:

— Да нет, вроде нормально, очухались…

Он оглянулся, повел из стороны в сторону хрящеватым чутким носом, словно принюхиваясь. Острый взгляд задержался на шприцах.

— Понятых, протокол изъятия, и на экспертизу! Затем мужчина подошел к двум расплывшимся по ковру здоровякам, которые уже перестали излучать уверенность, здоровье и респектабельность. Теперь от них ощутимо несло потом и страхом. Метаморфоза ни у кого из присутствующих удивления не вызвала. При тесном знакомстве с СОБРом такие перемены скорее правило, чем исключение. Бывает, и мочатся под себя, а то и чего похуже случается…

Носок модельного полуботинка врезался в треснутые ребра Володи. Он коротко и покорно хрюкнул, воздержавшись от необдуманных реплик. Такая же участь постигла и директора. Тот вскрикнул и тут же смолк. Человек в штатском костюме присел на корточки и ровным голосом произнес:

— Это за «мента позорного» и за «отрыжку „совка"». Ну, и чтобы вы не думали, что я — вчерашний день. И запомните — я мент правильный!

Завершив воспитательный процесс, начальник оперативного отдела Тиходонского РУБОПа Филипп Михайлович Коренев подошел к Хондачеву ободряюще хлопнул по плечу, тепло пожал руку, весело спросил:

— Как аппаратура? Не мешала? Запись вышла классная, любой суд примет!

Он привычно расстегнул рубашку банкира, с треском отодрал приклеенные скотчем прямо к коже миниатюрные радиомикрофон и приемник-динамик, спрятал их в карман и облегченно пояснил настороженно наблюдающему за ним одним глазом с пола Володе:

— Слава Богу, все цело! А то ведь я за них расписался, а они тысяч пять стоят. Причем не рублей, брателла, долларов — никакой зарплаты не хватит! Тебе хорошо, у тебя другие бабки! Только с такой записью они тебе не помогут…

Взяв под локоть еще не пришедшего в себя Хондачева и оттолкнув ногой перевернутое кресло, Лис вышел из кабинета.

Авиаперелеты Питон не уважал в принципе. Не боялся, а именно не уважал. Ведь в среде, в которой он обитал, от точности формулировок зависело очень многое. Скажешь, например: «Я обиделся» или «Он меня обидел», — и все — потерял лицо! Потому что обиженными называют самую низшую и презираемую на зоне касту — педерастов, «петухов», «гребней», «опущенных»… Ляпнешь по незнанию такую глупость — и неизвестно, чем дело кончится: могут и взаправду «обидеть»: дело-то минутное — проведут членом по губам, вот и готов непроткнутый пидор. А за тем, чтобы перегнуть через шконку — дело не станет… Да и неважно: проткнутый или непроткнутый, нет между ними никакой разницы — оба на самом дне, ниже падать некуда.

Конечно, очень важно, кто такую парашу прогнал, и особенно — где. Если это малолетний лох — «первоход», или случайный пассажир, заруливший в беспредельную «хату», то скорей всего, именно так с ним и обойдутся. А если правильный пацан болтанет сдуру или по пьянке, то просто на смех поднимут и потом будут долго вспоминать, как он косяк упорол, хихикать за спиной да пальцами показывать. Все это не так весело и безобидно, как кажется на первый взгляд, потому что эти смешки и перемигивания отщипывают авторитет по кусочку, глядишь, через полгодика от его «правильности» ничего и не останется… Конечно, если Питон или другой серьезный человек его уровня такое ляпнет, никто смеяться не посмеет, хотя задумаются, что тоже авторитет не укрепляет. Только серьезные люди базар фильтруют и за слова отвечают, а потому с ними такого не случается. Вместо «обиделся» они говорят «огорчился», а вместо «побаиваюсь» — «не уважаю».

Но, несмотря на словесный камуфляж, в глубине души Питон знал, что летать он боится. Когда самолет попадал в зону турбулентности, ему казалось, что сейчас он развалится на части. Или перед глазами возникали другие жуткие картины, которые при всем своем многообразии имели один и тот же финал: авторитетный, богатый и здоровый бизнесмен приземлялся в виде обгоревшего куска мяса. Тем более что такие шикарные и респектабельные в фильмах с Бельмондо «Боинги», попадая в российские воздушные ямы, подозрительно поскрипывали, а при сильном встречном ветре начинали жутковато помахивать крыльями. Возможно, шик, респектабельность и надежность ушли вместе с выработанным ресурсом. А скорей всего, так проявлялась его, Питона, аэрофобия. Это мудреное словечко объяснил ему жутко знаменитый психиатр, берущий за консультацию огроменные деньги.

— Ничего опасного, очень мало людей не испытывают страхов, — сказал доктор, поглаживая классическую козлиную бородку. — Все дело в вас самих. Посмотрите на других пассажиров, они спокойны, ибо верят, что долетят благополучно. И вы внушите себе, что вам ничего не угрожает! Или найдите способ отвлечься. Или выпейте немного, для транквилизации. А в крайнем случае, пользуйтесь поездами…

Но на Кипр поезда не ходят, а именно там располагался недавно купленный шикарный особняк. Поэтому Питон тщательно выполнял советы специалиста: и внушал, и отвлекался, и выпивал. Самовнушение помогало плохо, а заоблачный минет и добрая порция спиртного — хорошо.

Вот и на этот раз полет прошел благополучно. Погода и техническое состояние борта способствовали соблюдению расписания, а напрочь лишенная комплексов Ирка и семьсот граммов «Grant'sa» из дьюти-фри полностью нейтрализовали аэрофобию, сделав перелет комфортным и приятным. Козлобородый психиатр полностью отработал свою штуку баксов. Хотя вряд ли бутылка виски укладывалась в определенную им норму «немного», а уж про Ирку тот и представить не мог…

На трап Питон вышел в благодушном настроении. Похлопав Ирку по тугой попке и в очередной раз заправив живот под широкий ремень черных джинсов, он по-хозяйски осмотрел низенький аэровокзал с ломаной крышей и старомодной надписью «Тиходонск», которая по ночам светится синим неоновым светом, как маяк, встречающий возвращающихся домой путников. Потом перевел взгляд на стоящих внизу Битюга и Кащея — они улыбались шефу и одновременно жадно пялились под короткую Иркину юбку. За ними маячил сопровождающий — молоденький сержант из линейного отдела, а в нескольких метрах покорно ждал милицейский «уазик».