Черти лысые. Повесть - Артем Ляхович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот туда я и повадился сбегать. До уроков, после уроков и, честно говоря, во время уроков. Прикольно валяться там в траве, тупить вконтакте и думать, что ты пропал для мира, и никто тебя в этих зарослях не найдет. Или смотреть сквозь березки на реку и думать, что это Синее Озеро, и сейчас ты рванешь купаться голышом. Река илистая, заросшая, фиг выкупаешься, а голышом мне жутко хотелось побегать, но я так и не решился. Попалят еще, подумают, что извращенец…
В общем, эта горка стала чем-то вроде моего тайного места. Привык я к нему больше, чем к дому. (Дома-то у меня нет. Что это за дом, если на год-полтора?)
И представьте: каково же было мое удивление (так говорят в книжках, да?) … короче, представьте, что я почувствовал, когда увидел на той самой лужайке, в той самой траве… угадайте с трех раз – кого?
Майка? Борю Борсука?
Не-а. Милану Виндау собственной персоной!
Я вспугнул ее, как зайца, и она выпрыгнула из травы… ну, в смысле, лежала там и подхватилась, когда услышала мои шаги. Ту самую ложбинку облюбовала, что и я, ну надо же!
Кто из нас больше удивился – не знаю. Наверно, я. Или она.
– Опять шпионишь? – говорит мне.
Тут я обозлился.
– Это у тебя пунктик, да? – говорю. – Что за тобой все шпионят, и ты как пуп земли? Мания преследования называется, паранойя, – говорю. – Тебе санитаров надо. А это, между прочим, мое любимое место.
– Какое? То, где санитары?
– Очень смешно!.. Вот это, где мы стоим с тобой.
– Ты перепутал, – говорит. – Это мое любимое место. Я прихожу сюда побыть одна, так что вали отсюда, понял?
– Сама вали! Это я сюда прихожу побыть один. Уже давно!
– И я давно!
– Я давнее!
– Да я… целый месяц сюда хожу, понял?
– А я два!
– А я…
Тут мы замолчали.
Вдруг сделалось так, что сердиться ну никак не получается. Щеки наши сами собой сморщились, хоть это было совсем некстати. Первой не выдержала Милана; из меня тоже поперло, будто я перышко проглотил…
Секунда – и мы ржали, как психи. Мы ухохатывались, лопались, угорали, захлебывались смехом, как шипучкой, и не могли остановиться. Заразное оно, что ли?
– Нам точно санитаров… надо… обоим… – стонала Милана. Не мешало бы разобраться с «обоим», но я не мог, потому что это только девчонки могут что-то говорить, когда такой ржач.
– Охахаха… ха… – она с размаху плюхнулась в траву. Я сделал то же самое. В меня влез щекотный запах зелени, голубое небо заплясало сверху, и весь мир вдруг сделался цветным и гулким, как тогда, на берегу Синего, и был таким, пока последние смешинки не выпрыгнули из меня, и я не остался валяться в траве, как сдутый шарик…
«Рассветы и туманы… моря и океаны…» – подвывало где-то за деревьями. Рядом Милана дохихикивала свое.
– А чего это ты сюда ходишь? – спросила она сиплым, как у бомжа, голосом, когда высмеялась до конца.
– Как чего?
(Выяснилось, что у меня такой же голос.)
– Ну… на вас, мальчиков, не похоже вообще-то.
Я хотел просветить ее в том плане, что мальчики тоже люди, но понял, что не хватит сил – все на смех вышли. Сил осталось только на правду.
Поэтому я рассказал ей про Синее Озеро.
Никогда не думал, что Милана будет первой, кто об этом узнает. Она не перебивала меня, и я сквозь траву чувствовал, что она слушает, хоть видел только ее ногу в кроссовке.
– Там, наверно, капец как красиво, – сказала она, когда я замолчал. Голос у нее был странный, серьезный, и я даже приподнялся, чтобы посмотреть на нее. – Я была в горах, – продолжала она. – В Инсбруке, это Австрия, Альпы… и еще в Греции. Там просто охренеть. Но озеро горное никогда еще не видела, только на фотках… Так что, это место похоже вот на то, да?
– Нет, совсем не похоже.
– А…
Она хотела спросить – «а зачем тогда сюда ходишь?» Или – «зачем лапшу вешаешь про свое озеро?»
Но не спросила. А я не стал переспрашивать. Мы просто лежали в траве и думали – каждый про свое.
А потом одновременно встали и засобирались домой.
– Ну, я пойду, – сказала Милана, когда я открыл рот, чтобы сказать то же самое.
– Ага.
– Пока, что ли?
– Пока.
Она посмотрела на меня и вдруг снова засмеялась. Я хотел спросить – «что такое?» – и засмеялся сам. Нет, оно таки заразное!
Так мы и вышли оттуда – хихикая, как дурачки, и поглядывая друг на друга. И потом, когда каждый шел своей дорогой, я все равно оглядывался и видел, что Милана тоже оглядывается. И хихикает оттого, что я оглянулся. И сам хихикал от этого же…
4.
Вечером вконтакте была настоящая революция. Во-первых, она добавила меня в друзья (запрос так и висел с зимы), а во-вторых, настрочила целых девять штук сообщений:
– прив)))) супер музыка вот эта у тебя мне понравилась)) —
(это про Wanderlust by Nightwish из моих аудио)
– а сам любиш путешестовать??? —
– я так просто обожаю, была летом с мамой на Кубе, потом Гаити, Барбадос и всяких разных Карибах! —
– акул видела настоящих прямо в море! с корабля!!! —
– эгегей ты где) че не отвечаеш???? —
– вот смотри, это Куба прикинь там все на таких машинах ездят!!! —
(куча фоток – Милана на фоне ярких старинных машин, и тут же море, негры с улыбками до ушей и какая-то тетка, похожая на киношных престарелых красавиц. Наверно, ее мама)
– а это Гаити, прикинь я там магию вуду изучала!! —
(куча фоток, где она жрет кокос, танцует на корабле и шкерится в какой-то жуткой позе, размалеванная вся и в перьях)
– ты че там заснул чтоли)) —
– а расскажи еще про синее озеро) есть фото? Хочу туда!! —
Я до ночи строчил ей про озеро. Милана перестала отвечать где-то без пяти полночь, потом ушла в оффлайн – видно, надоело ей.
Как же быстро у них, у девчонок то есть, кончается любопытство… Какое-то время я еще тупил в монитор, потом дополз до кровати и уснул, как убитый, в такую неприличную для себя рань.
Вообще я не люблю спать до часу ночи: все равно раньше никто не приходит, а когда один ложишься – хреново засыпать. Пустота какая-то вокруг, и все дергаешься и ждешь их вместо того, чтобы дрыхнуть…
Утром я сразу полез вконтакт. Ага! «Милюсик пишет вам сообщение…»
Пишет, пишет, пишет, пишет… пишет… да что ж такое! Пишет все еще… обновлю-ка страницу… блин, еще пишет… пишет…
Пишет…
Уф. Ну наконец-то!
– прив))) —
Да блин! Что ж она писала-то все это время?!
– Привет-привет, – отвечаю ей. – А вчера вечером слиняла, надоело наверно?)))
– да не, просто папа спать потащил попрощаться не дал даже (—
Вот оно как. А у нас я маму спать тащу, если Майка дома нет.
– О, Марик, ты уже это…
В комнату заглянула мама, сонная вся, мятая, как салфетка. Это не потому, что ей плохо или еще что, просто она всегда такая, как проснется и не накрасится.
– Ты мой лифчик не видел?
– Видел. Погоди…
Я черканул Милане – «отойду, надо мамой заняться», – и говорю:
– На холодильнике был, так я его взял сюда, чтобы не потерялся совсем. На.
– Вот чего берешь без спросу? – загундосила мама, натягивая лифчик (я отвернулся). – Большой пацан уже. Что мне за вами, как за маленькими… И этот на целые сутки, блин, захреначил черт-те куда и думает, что я его теперь пущу домой… Черта лысого я его пущу!
– Пустишь, ма, куда денешься.
– А чего это?
– Потому что это его квартира.
– Во-первых, не его, а он ее снимает. Во-вторых… во-вторых – тебе в школу не пора?
Она до сих пор не выучила, что у меня вторая смена. Хотя мне ничего не стоило проспать и вторую.
5.
Вместо школы я побежал в То Место. И совсем не удивился, увидев там Милану.
– Опять шпионим? – крикнула она мне. Улыбается во все тридцать два, а глаза, как у кролика. От слез, что ли?
– Опять прогуливаем? – говорю ей, и улыбаюсь точно так же.
– Ага. Хошь лонгер?
– А как тебе продали? А, ну да, у тебя же папа…
– Ты что, он убьет, если узнает. Я по интернету заказываю, по его карточке, он и не в курсе.
– Ну ты аферистка…
– Хо! Фигня все это. Вот я когда на Кубе была, так машину угнала. Такую офигезную, типа ретро… ну, ты видел на фотках.
– Угна-а-ала?! И что?..
– И ничего. Она открытая, ну, без крыши. Я туда влезла – и… ррррррыыыыааааооу! – Милана взвыла, изображая мотор.
– И что тебе за это было?
– Ничего не было. Села и поехала, никто не видел. Проехала… не знаю, километра два, может… и все. Потом вылезла, и тютю! – она засмеялась, глядя на меня.
Глаза у нее были уже не такие красные.
– Ты что, водить умеешь?
– А то! Я и папин джип водила!
– А он об этом знал?
– Нууу… один раз знал, а другой раз нет. Это все фигня, – она снова засмеялась. – Я в детстве вообще как пацан была. По деревьям лазила, по заборам, и дралась так, что все просто стонали от меня вголос.
– А щас дерешься?
– Не, щас не это… Лонгера хошь?