Жизненные откровения. Сборник рассказов - Георгий Скрипкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А чего это с ней, – воскликнул глуховатый пенсионер Артем Палыч.
– Ну и серый ты, Палыч, – вступил в разговор диссидент Пафнутий Мочалов, – это побеление говорит о том, что данная водка только для белых.
– Вот ведь супостаты, и тут нас обошли, – не поняв подвоха, удивился Палыч, – разбавил водичкой и смотри для кого эта водка. Побелела – для белых, осталась бесцветной – для всей остальной братии.
За столом раздался дружный хохот, который прервал Эдуард:
– За такое побеление эту водку называют львиным молоком.
– Красивое название, – воскликнул начальник отдела снабжения Андрей Тюлькин.
– Красивое, красивое, давайте уж вздрогнем, – воскликнул нетерпеливый Тимоха и первым осушил содержимое своего стакана.
За ним одним бульком опустошили стаканы остальные участники данной дегустации.
И только Эдуард с укоризной посмотрел на собравшихся и изрек:
– Да разве так пьют этот божественный напиток. Чтобы как следует прочувствовать весь нектар, его в Турции пьют маленькими глотками.
– А они там и пить-то не умеют, – уверенно произнес Тимоха, – ну кто же водку разбавляет. У нас на работе даже спирт не все разбавляют.
– Нашел чем хвалиться, – с укоризной посмотрев на Тимоху, произнес Пафнутий, – поэтому турки так и не нажираются, как наши.
– А ты, Пафнутий, наших не трогай, – обиделся за соплеменников Чубатый, – да наши кому угодно фору дадут.
– Мы уже и так дали, – воскликнул Тюлькин, – никто больше нас в мире не пьет.
– А потому и не пьют, что боятся, как бы не окочуриться, – со знанием дела заявил Палыч.
– Ишь, какой храбрый нашелся, – усмехнулся Тюлькин.
– А ты не смейся, – обиделся Палыч, – нам в войну эти самые сто грамм храбрости прибавляли, и жизни помогали сберечь.
– А не выпить ли нам по этому поводу еще по одной, – предложил Пафнутий.
Эдуард хотел разлить остатки Ракы по стаканам, но Чубатый остановил его и, достав из бокового кармана бутылку Столичной, предложил:
– Это пойло оставь на потом, а сейчас давайте выпьем нашенской.
Сидевшие за столом оживились и с благодарностью посмотрели на Ивана.
– Давай лучше нашенской, – раздались голоса.
Выпив Столичной, Палыч вытер рукавом рот и с блаженством произнес:
– Но это же совсем другое дело. Ишь, как она, родненькая, пожигает, прямо жить хочется.
– Да, про Турцию сегодня мы так и не услышим, – с сожалением произнес Бычаркин.
– На самом деле, давайте послушаем Эдуарда, – поддержал его Тюлькин и, обратившись к Эдуарду, – Эдуард, давай про Турцию.
– А можно я еще немного расскажу про полет, – спросил Эдуард.
– Валяй, только немного, – послышались голоса.
И Эдуард продолжил свой рассказ:
– Не успел самолет оторваться от земли, как некоторые пассажиры раскупорили спиртное и приступили к массовому братанию. Вскоре возгласы «Ты меня уважаешь», «Я тебя уважаю», «Ты мой брателла», «И за что я в тебя такой влюбленный» сменились раздражительными «Да пошел ты», «Ах, ты козел», «Ты на кого прешь, сучара». А потом началось выяснение отношений с применением силы. Представляете, на высоте десять тысяч метров то там, то тут возникают конфликты, перерастающие в потасовки. Слава богу, что их удалось вовремя остановить.
В общем, приземлились мы в Анталии поздно вечером, и первыми на борт самолета вошли полицейские. Они повязали наиболее агрессивных и вывели их из самолета.
– А куда они их повели, – спросил Палыч.
– Как куда, в полицейский участок, – ответил Эдуард, – сами понимаете, что отдых для них на этом и закончился.
– Жалко мужиков, – произнес Тимоха.
– Там не только мужики были, – сказал Эдуард, – одну бабу полицаи тоже забрали.
– Ну и дела, – воскликнул Бычаркин, – международный конфликт получается.
– Да какой международный конфликт, – возразил всезнающий Пафнутий, – некоторых наших земляков постоянно выгружают из самолетов и отправляют обратно.
– Скажешь тоже, выгружают, что они груз какой, что ли, – обиделся за земляков Чубатый.
– Многие из них лыка не вяжут и их, действительно, приходится выгружать, – ответил Пафнутий.
– Да, с нашего самолета двоих тоже пришлось выволакивать, – подтвердил Эдуард, – в общем, около часа мы не могли выйти из самолета. В свой отель я попал только в два часа ночи.
Эдуард хотел продолжить свой рассказ, но Тимоха его остановил:
– Мужики, не гоже оставлять своих земляков в беде. Уж если мы им помочь сейчас не можем, то давайте, хотя бы, выпьем за них.
Собравшиеся дружно поддержали Тимохино предложение и так же дружно опорожнили наполовину налитые стаканы.
– Теперь продолжай, – занюхав выпитое коркой хлеба, разрешил Тимоха.
И Эдуард продолжил:
– Утром я спустился в столовую, где оторвался от души. Одних только закусок штук двадцать, а десертов и того больше.
– Неужели можно брать сколько угодно, – спросил Тюлькин.
– Конечно, что хочешь, то и бери, – ответил Эдуард, – да и выпить на халяву можно с самого утра.
– Это как это так выпить, – удивился Палыч.
– А так и выпить, – подтвердил Эдуард, стоят себе два бочонка с вином. Один с белым, другой с красным. Подошел с бокалом, открыл крантик и пей на здоровье.
– Неужели сколько хочешь, столько и пей, – в свою очередь удивился Тимоха.
– Да никто тебе даже слова не скажет, – подтвердил Эдуард, – а потом закусывай всякими восточными сладостями или фруктами.
– Неужели и фрукты дают, – проглотив слюну, переспросил Чубатый.
– Да сколько хочешь, – ответил Эдуард, – тут тебе и арбузы, и дыни, и …. В общем, всего и не перескажешь.
– Вот это лафа, – воскликнул Тимоха, – пей в три горла и ешь в три пуза. Прямо не жизнь, а малина.
– Не верится мне что-то, не лихо ли ты заливаешь, – засомневался Палыч.
– Ничего он не заливает, – вступил в обсуждение Пафнутий, – я тоже могу подтвердить, что в Турции так все и есть.
– Из тебя Пафнутий такой же подтвердитель, как из барана лектор, – с сомнением произнес Палыч, – у тебя, что за бугром – то хорошо, а что у нас – то плохо.
– Поверь, Палыч, в этот раз Пафнутий не врет, – высказал свое мнение Бычаркин, – мой кум недавно тоже был в Турции. Так вот, наелся и напился он там от души.
Палыч в задумчивости почесал затылок, но ничего не сказал.
– Значит, со жратвой и питьем там все нормуль, – заключил Тимоха.
– Это еще не все, – продолжил Эдуард, – возле бассейна расположен бар, в котором можно пить местные алкогольные напитки с десяти утра до одиннадцати вечера.
– И все на халяву, – спросил Чубатый.
– И все на халяву, – подтвердил Эдуард.
Такая новость совсем подкосила Тимохин разум и, давясь слюной, он спросил:
– А как же ты оттуда уехать-то смог?
Эдуард ненадолго задумался, так как Тимохин вопрос мог ввести в задумчивость любого трезвомыслящего человека.
После минутной паузы Эдуард произнес:
– А ты думаешь, что я там все время в отрубе находился?
– Ну не в отрубе, конечно, а под хорошим шафе, – ответил Тимоха.
– Даже под хорошим шафе мне там быть не хотелось, – твердо заявил Эдуард, – да разве будешь напиваться, когда вокруг тебя полуголые красотки томятся.
– Это как это томятся, – проявил интерес Бычаркин.
– А так и томятся, что лежат себе под солнцем, да на мужиков пялятся, – ответил Эдуард, – а еще подворачивают для обзора свои выпирающие прелести.
– Да, устоять тут непросто, – вздохнул Палыч.
– Но отказываться от интима тоже не резон, – заявил Тюлькин, – обозрел объект и вперед.
– Да кто бы спорил, – поддержал его Чубатый, – Эдуард – парень не промах, с женщинами обращаться умеет. Верно, Эдуард?
– Отпираться не буду, красивых женщин ценю и не пропускаю, – выпятив грудь, заявил Эдуард.
– А вот тут поподробней, – предложил Тимоха.
– Вечером на дискотеке познакомился я с одной чернявенькой. Глазищи – во, грудь – во, – показал слушателям Эдуард, – сбежали мы с ней на пляж, а там под шелест волн и прощупали друг друга по полной программе.
– Что, так сразу и дала, – удивился взбодрившийся Палыч.
– Ну почему сразу, немного покочевряжилась, а потом и разомлела под моими ласками, – сообщил Эдуард.
– Да, повезло тебе, паря, – не то с поощрением, не то с завистью выдохнул Палыч.
Вздохнешь тут, если из памяти Палыча напрочь вылетел момент, когда он последний раз лазил на свою любезную Анну Спиридоновну.
– Ну, а дальше что, – поторопил Эдуарда Тюлькин.
– А на следующий день при свете она мне разонравилась, и я нацелился на другую, – продолжил Эдуард, – та была голубоглазой блондинкой, ноги от ушей, талия как у осы, а губки. Мужики, не губки, а алые бантики под греческим носом.
При этом мужики, не сговариваясь, начали давиться обильным слюновыделением, но уши свои навострили еще больше.