Жизненные откровения. Сборник рассказов - Георгий Скрипкин

Совесть у собравшихся явно присутствовала, потому что полупъяный гвалт за столом резко закончился.

– Вот это дело, – удовлетворенно произнес генерал, – третий тост я предлагаю выпить молча за тех, кто в море. Иными словами за тех, кого с нами по той или иной причине нет. Присутствующие молча выпили, а вот закусить тихо не удалось. В нависшей над столом тишине были отчетливо слышны стук вилок и разнообразное чавканье.

После третьего тоста собравшимся было предложено перекурить и размяться на танц-поле. Именно так и сказал хозяин кафе, появившись возле стола.

Правда, сначала он спросил о настроении собравшихся:

– Уважаемые гости! Все ли вас устраивает, может быть, есть какие-нибудь пожелания?

И когда единственным пожеланием гостей оказалось желание перекурить, хозяин кафе предложил:

– Дорогие гости! Конечно, перекурите, а кто желает, может выйти на танц-пол и потанцевать. Для вас играет наш джаз бенд.

Вот ведь как, не просто три заштатных музыканта, а джаз бенд.

На танц-поле остались только Татьяна Васильевна да Сергей Александрович, а остальные направились на свежий воздух, чтобы выпустить в него сигаретного дымку.

Мы не станем прислушиваться к разговору Татьяны Васильевны с Сергеем Александровичем, пусть себе воркуют. А вот разговор курильщиков очень даже интересно послушать.

– Кто-нибудь может сказать, почему нет Людки Ворониной, – закурив сигарету, спросил Вячеслав Михайлович, – ведь я с ней за одной партой сидел.

– А Людка после школы вышла замуж за какого-то узбека и уехала с ним на родину, – после минутного молчания сообщила Ульяна, – несколько раз она приезжала навестить свою мать. В последний раз я видела Людку лет десять тому назад на похоронах ее матери. У нее вроде бы три девочки.

– Да, раскидала нас жизнь по свету, – тяжело вздохнул Владимир Иванович.

– Раскидать-то раскидала, а вот собрать никак не может, – вступил в разговор Кирилл Григорьевич.

– Теперь уж вряд ли соберешь, – произнес генерал, – мои знакомые и хотели бы вернуться в Россию, так бюрократы замучили бумагами. Нашему русскому человеку ставятся всякие препоны при оформлении гражданства и прописки. Чинуши без стыда и совести вымогают у них последние деньги.

– Да, куда ни глянь, везде одни рвачи и мздоимцы, – согласился с ним Валерий Никифорович. Он хотел еще что-то добавить, но Светлана Акимовна перебила его:

– Что это вы, мужики, скучную тему завели. Рядом с вами симпатичные женщины, а вы все о проблемах. А ну-ка приглашайте на танцы.

Евгений Максимович тут же подхватил Светлану Акимовну под ручку, а за Ульяну уцепился Кирилл Григорьевич. Остальные потянулись за ними.

А за столом уже сидел раскрасневшийся Сидорыч. Никто и не заметил, как тот, быстро выкурив свою папиросу, вернулся в зал и, наполнив водкой фужер, залпом его осушил.

Джаз бенд перестал играть, и встреча одноклассников была продолжена.

Слово было предоставлено Валерию Никифоровичу, и тот произнес:

– Дорогие друзья-товарищи, не все сегодня смогли приехать на эту встречу по разным причинам. Я могу сказать только о тех, с которыми пытался связаться. Родственники Вовки Топегина рассказали мне о том, что в начале девяностых нарвался он на каких-то махинаторов, и те отобрали у него квартиру. Теперь неизвестно жив он или бомжует где-то. А вот у Инки Поляковой жизнь удалась, но живет она в Петропавловске-Камчатском и добраться до нас в этот раз не смогла, слишком накладно. Зато она прислала мне телеграмму, которую я и хочу зачитать: «Дорогие однокашки, очень хотела вас повидать, но не случилось. Желаю хорошей встречи и приятных воспоминаний. Я на Камчатке буду пересматривать школьные фотографии и вспоминать вас. Ваша Инка».

Услышав привет с Камчатки, одноклассники оживились и предложили выпить за Инку.

После небольшого перерыва на закусон слово было предоставлено Вячеславу Михайловичу, но возмутился подвыпивший Сидорыч:

– А что это заслуженному пролетариату слово не дают. Я, может быть, тоже хочу выступить. Ты, Славеньтий, посиди, – обратился он к Вячеславу Михайловичу.

– Ну, давай выступай, – разрешил Евгений Максимович.

– А вот и выступлю, – заплетающимся языком промямлил Сидорыч, – не лыком, чай, шит.

Не жалуют что-то в последнее время рабочий класс, а ведь на нем все и держится. На наших плечах все и держится, – на этом месте он покачнулся, и, если бы не сидевший рядом Денис Тимофеевич, завалился бы на стол.

– А что, можно и за рабочий класс, – поддержал его Евгений Максимович, – давайте-ка выпьем за рабочий класс.

Сидевшие за праздничным столом дружно его поддержали.

И именно этот тост окончательно выбил Сидоровича из строя. Опустошив стопку, он как-то сразу обмяк и чуть не упал со стула.

Денис Тимофеевич и Владимир Иванович помогли ему переместиться к гардеробу и уложили на диван.

Потери бойца постарались не заметить, и банкет был продолжен.

По его окончании решили собираться на встречи каждый год. Люди так соскучились по общению.

Встреча

Эта встреча, так взволновавшая меня, произошла в один из весенних солнечных дней в вагоне пригородной электрички.

Я сидел у окна и мысленно готовил себя к очередному занятию с моими учениками.

За окном проплывал знакомый пейзаж с просыпающейся природой и распускающимися деревьями. Вагон был озвучен веселым щебетанием студенток и незлобивым ворчанием старушек.

Напротив меня присел молодой капитан с крылышками на петлицах форменной одежды.

Лицо капитана привлекало своей необычайной открытостью, и я невольно засмотрелся на него, пользуясь тем, что тот углубился в чтение «Собеседника».

Читал капитан увлеченно и эмоционально. Он то сердито хмурился, то искренне радовался прочитанной информации.

Вдруг я заметил, что ресницы его стали предательски подрагивать, а в глазах появился неестественный блеск. Капитан тяжело вздохнул и надолго задумался, уставившись в одну точку. Так он и сидел, не слыша монотонного стука колес и не замечая вагонной суеты. Все пассажиры уже вышли на конечной станции из вагона, а капитан все сидел, думая о чем-то своем.

«Товарищ капитан – обратился я к нему, – пора уже выходить. Электричка следует в депо».

Капитан отрешенно посмотрел на меня, затем глянул в окно и произнес: «Уже Ленинград? Как незаметно пролетело время».

Мы вместе вышли из вагона и поспешили к станции метро. Перед входом в метро я все же решился и спросил капитана о причине, так взволновавшей его.

«Понимаете, читал сейчас в „Собеседнике“ письма ребят, которые в свое время служили в Афганистане, и подумал о своем друге. Если у Вас есть время, то я могу вкратце рассказать о нем».

До начала занятий оставалось еще более двух часов, и я согласился.

Мы присели в скверике на привокзальной площади, и капитан начал свой рассказ:

«Три года тому назад нам пришлось перевозить группу раненых из Кабула в Союз. Самолет был полностью подготовлен, раненые размещены в грузовой кабине, экипажу оставалось только занять свои места в кабине пилотов и приступить к выполнению ответственного задания. Проходя к кабине пилотов, я вдруг услышал тихий голос, обратившийся ко мне: «Товарищ капитан, дядя Сережа, здравствуйте».

Оглянувшись на голос, прежде я увидел внимательные воспаленные глаза. Голова и руки обладателя этих глаз были плотно забинтованы. Он лежал на носилках и, не моргая, смотрел на меня. Я подошел и молча присел рядом с бойцом.

«Дядя Сережа, Вы, наверное, не узнаете меня, да и не мудрено. Я-то Вас сразу узнал, Вы же мой сосед по подъезду. Помните, как Вы учили нас играть в футбол возле нашего дома».

Я сидел и не знал, что ответить, но глаза бойца умоляюще смотрели на меня, и я впервые в жизни солгал: «Помню, конечно, помню. Ох, и дружная была у вас компания – один за всех…»

«Дядя Сережа, я ведь тоже поступал в военное училище, да не прошел по конкурсу. Мы вместе с Петькой поступали. Помните Петьку-то? Он поступил, скоро офицером станет».

«А что случилось-то с тобой, браток, – попытался я сменить тему разговора, – хочешь, я тебе попить принесу»?

«Нет, спасибо» – ответил он и тяжело вздохнул.

«Ты не волнуйся – попробовал успокоить я раненого бойца, – сейчас мы тебя вмиг на Родину доставим. А пока отдохни немного. Видишь, меня экипаж заждался».

Я старался сказать эту фразу бодрым и решительным голосом, но губы не слушались меня и шепелявили что-то невнятное.

Тронув бойца за плечо, я поспешил занять свое место.

После посадки я вновь подошел к своему новому знакомому, пожелал ему скорейшего выздоровления и большого счастья. На прощание, я оставил раненому бойцу свой адрес, написанный на клочке бумаги.

Я шел к выходу из самолета, а спину мне жег его прощальный взгляд, пытавшийся остановить меня. Я понимал, что самого главного боец мне так и не успел сказать, но остановиться и вернуться назад уже не мог, о чем в дальнейшем очень жалел.