Русские истории - Андрей Расторгуев

II

Поубавилась ныне Россия —коренные да некоренные…Сколько ратников пьют стременные,сколько путников на посошок —так пласты шевелит временныеи волосья иной корешок.

Если он до нутра доберётся,всё расколется да распадётся —московиты да нижегородцы…Как свою ни вынашивай спесь,из-под всякой земли отзовётсячудь, земигола, меря иль весь.

Да и сами, сойдясь именами,мы доныне живём племенами.И иными когда временамимы от лучших времён далеки,кто поможет хотя бы словами?Корешки, свояки, земляки…

Но куда инородцу податьсяи какому народцу поддаться,за какие колодцы сражаться,а какие оставить навек?Где бедою понудишься – братцы! —и откликнется хоть человек?

Кто, на торную глянув дорогу,за обитые сталью воротаперехожему вынесет водуи не справится, чая вреда:а какого ты племени-родуи какого явился сюда?..

В экипаже, по сути, убогом,упираясь горбом или рогом,по чащобам, степям и отрогамматерик опоясавших горпо ухабистым русским дорогамя изрядно резины истёр.

И в земле золотой или медной,замечательной и незаметной,изработанной и заповедной,в суете городской и в глушии закатной порой, и рассветнойне встречал неприветной души.

Спелых яблок на тракт выносили,невысокую цену просили,кто, откуда, куда – вопросилине однажды, а всё не за страх —любопытствующих не судилиникогда ни Христос, ни Аллах…

Не во многом расходятся правдыу неверных и басурман.Воды Калки и воды Непрядвывоедино смешал океан.И единая нам основана грядущие времена —коль не воинство Пугачева,так Отечественная война.

И когда, выходя на дорогу,мне потомок ордынских татарвдруг воскликнет: «Аллаху акбар!»,я отвечу ему: «Слава Богу…» —чтобы в утро лугами роснымине дымами плыла заря,чтобы яблони медоносныене ломились плодами зря…

III

Но и впрямь: что нас гонит и гонитв неизведанные пути?Отчего изнывает и стонетнеприкаянный дух взаперти?Отчего, только вскроются рекии подсохнет окольная грязь,бьётся птица в живом человеке.о пруты костяные стучась?

То ли ведреная погода,то ли ветреная порода,то ли вечная несвободаили вешняя колгота.То ли ветхая изгородаили дальняя долгота…

От рассвета и до рассветанас тревожит и то, и это,перекатывается лето,и ещё, и ещё одно —всё быстрее кружит планетажитевое веретено.

И непрочная нить стекает,время зыбкое истекаетто подёнщиной, то стихами.Но и звуки – надолго ли?И яснее моих стихали,занесённые в ковыли.

Но в ковыльном тугом колчанеи угрюмом лесном качанье,крике птицы и пса ворчаньевсё хранится живая речь.Не услышать, не устеречь —задохнётся земля в молчанье…

Так, смирясь или руки в боки,безымянны и одиноки,мы пройдём в стрежевом потокенеизмеренной глубины —доморощенные пророки,местечковые плясуны…

Но досада буравит темя:мол, ещё остается время.чтобы ногу – в златое стремя,а железного не приму.Дело вовремя – не беремя,коль по норову да уму.

Коль поётся – без перепева,безымянно – именовать!Коль не любится королева,так супругу короновать!

А поётся – в пути раздольном,а корона – во граде стольномда в биении колокольномв раззолоченном во дворцетяготой на челе невольномда заботою на лице…

Вот я, милая, и катаюсь —то ли, гордостию питаясь,удоволить её пытаюсь,то ли дело себе сыскать,чтобы силы, пока остались,суетою не расплескать.

Но столица взирает строго:мол, одна – а наезжих много…Замыкает кольцо дорога.и опять во дворе стою.Остаётся поверить в Богаи во близость к нему твою.

IV

Хлопоча поутру на кухне,ты боишься, что мир твой рухнет,и полуденный свет потухнет,хохотнут за окном сычи,и остынет постель в ночи,сердце мёртвой тоской набухнет.

Или всё нажитое – комом,чтобы в городе незнакомомснова обзаводиться домоми чужих узнавать людей,что привыкли к иным законам —откровеннее и лютей…

Но покуда ценой такоюне куплю своего покоя.Хоть порою до паранойибессловесная давит глушь,остаюсь. Я отец и мужв этом городе над рекою.

Всё имеет и цель, и суть,основанье и приращенье,если даже столетний путьзавершается возвращеньем.Всё имеет и свет, и след,осязаемо и упруго,если двадцать протяжных летПенелопа ждала супруга.Но, грядущим певцам в пример,допускать не желая фальши,хитроумный слепец Гомерне пропел, что случилось дальше…

«Из трещинок и нор…»

Брату Борису

Из трещинок и норневемые годав ладони старых горстекается вода —как будто человек,дав хлеба лошадям,подставился навексветилам и дождям.В жары да холодазаветрел, употел —хотел умыться, дауснул, не утерпел.И, влагой поглотянесметные срока,сбегает по локтямпрохладная река…

Ай, воля-голытьба!Да много ли труда,коль сгнили желоба,исчезли привода?Душе да головепо нынешней поре —лишь кони на траведа церква на горе,коровы на мостахв ошмётках кизяка,да речи на устахв домах из листвяка,да шедшие сюдаутеху обрести,покуда есть водав родительской горсти…

«Стрижи, как будто хлопья сажи…»

Стрижи, как будто хлопья сажи,и хлопья сажи, как стрижи,почти неразличимо схожезакладывают виражи.Кругом подвох, везде обманка —ни в чём незыблемости нет:едва уверился – на светуже является изнанка…

Но с приближением концовкиприпоминается и то,как мама зимнее пальтосдавала для перелицовкии как великие умы,дивясь, разглядывали снимкиобратной стороны Луны —совсем не тёмной половинки…

Куросан[1]

Слово знаю – Куросан.Смутно да красиво…Куросан – не круассани не Куросио:в небо выйдя, говоришьс целой степью разом,хоть рукой подать – Парижс Фершампенуазом.

От недюжинной войныдюжинного годаэхо прежней старины,дальнего похода.Да иная новинаменьше ли жестока?Приходили именапосле и с востока…

Упирается быльёразворошенное:это местное, своё,доморощенное…

Кочевали степнякиздесь – да миновали.Казаки да мужикине именовали.Ветерок по волосам,перекат лопочет…Куросан так Куросан —кура перескочит.

Временами пролилисьмолодые воды,языками заплелисьразные народы —скотоводы да купцы,пахари да стражи…

А бывали огольцы,что ныряли даже!Так рассказывал отецв давнем разговоре:разбегается малец —по колено море…Проезжаю мимо сам —сердце отдыхает:и неполон Куросан —а не пересыхает.

«Бабьим летом на сытой ярмарке…»

Бабьим летом на сытой ярмаркев яр да морочный раскардашпродавал наливные яблокиизбоченившийся торгаш.С прибауткою да прибавкоювсё нахваливал, зазывали промеж разговора бабкоюгромко маму мою назвал.Будь варначьи дела посильными —обязательно бы убил…Будь те яблоки молодильными —обязательно бы купил.

«Сбережение памяти – долгий невидимый труд…»

Сбережение памяти – долгий невидимый трудобработки доставшихся от прародителей грядок…В каждом городе мёртвых живые порядок блюдут,а известно, какой у живых с городами порядок.

Утверждение правила – все по исходу равны:даже камень не долее двух или трёх поколенийуцелеет под натиском неистребимой травы,а тем более – ежевесенних её опалений.

Наставление родича – родичей не оставляй:коли что приключится, то издали не обиходят…Остывают архивы, спекается времени край.И встречаются души – и места себе не находят.

«Здравствуй, мама!..»

Здравствуй, мама!Ты уйдёшь со мноюс этой удивительной земли,где льняной качают сединоюгибкие степные ковыли,где слоятся над земною грудьюбурые пласты железняка,где в листве былой тугие груздиобещает свет березняка.

Облака идут тяжёлой цепью —в них вода до края налита.Долго ли продержится над степьюжелезобетонная плита?Долго ль на эмали медальоннойуцелеют милые чертынад землёй, зимою прокалённой,летом выжигающей цветы?

Друга друг мы наново не поняли,и теперь не знаю, отчеговнучки не застали, не запомнилиголоса и взгляда твоего.Даже если родичи по честивыполют пожухлую траву —мама,ты уйдёшь со мною вместе.Если брата я переживу.

«Снова потратили в отпуске тысячу баксов…»