Второй закон - Роман Суржиков

Ну да, давным-давно, в прошлой жизни еще, я отходил три года на корвете "Неуловимый". Помощником бортинженера, желторотым птенчиком. Но незавидный чин мой как-то забылся за сумасшедшие эти годы, а запомнилось людям то, что Виктор Андреевич Одинцов — военный звездолетчик, один из дюжины оставшихся. И если есть у кого-то некое дело, за которое и взяться страшно, то норовят с ним обратиться к Виктору Андреевичу — он справится, он на корвете ходил, не с таким еще справлялся… Правда, до сих пор меня звали больше на поломки реакторов да наладки паростанций. Медицинская помощь — это нечто новенькое.

Я спросил:

— А кто она, откуда?

— Назвалась Лерой, больше ничего не успела сказать.

— Документы есть какие-то?

— Никаких. Откуда? Ей же лет девятнадцать.

Ну да, если ей девятнадцать, значит, девять лет назад было десять. В десять никаких документов еще нет.

— Не называла адрес, фамилию?

— Нам не до расспросов было. Думали, как спасти… — Ник добавил: — Я побуду с нею. Как только проснется, обо всем расспрошу.

— Ну а я посплю. Спокойной тебе.

Перед сном вышел ненадолго на улицу. Стояла двадцатиградусная жара — как всегда Полночь. Темно-серое небо.

Наше небо постоянно серое. В любое время суток — цвета свинцовой пули. Ни облачка, ни звезд — беспросветная мгла.

Но мне нравится думать, что в полночь небо становится чуть темнее…

Мне тридцать два года, из них девять я прожил здесь. Удивить меня чем-либо уже очень сложно. Так что явление девушки с собакой не помешало мне крепко проспать ночь. В конце концов, Нику двадцать один, и вполне естественно, что девушки под тем или иным соусом являются к нему…

Утром я вышел в кают-компанию, увидел братца, с горящими глазами мечущегося вокруг чайника, и понял: сейчас услышу невероятную историю таинственной незнакомки.

— Ее пытались убить!! — Выпалил Ник.

— И тебе доброе утро.

— Да, привет. Так вот, представь: ее пытались убить!

— На мою долю тоже кофейку свари…

Ник подбежал, сверкнул зрачками:

— Ты меня вообще слышишь?!

— Хочешь моей реакции? Ну, хорошо, реагирую: чушь это.

Еще какая чушь. Здесь никто никого не убивает. Убить человека в этом городе — все равно, что срубить пальму в оазисе посреди пустыни.

— Нет, не чушь! Вот послушай.

Деваться мне, собственно, было некуда. Я послушал. Выходило со слов Ника следующее.

Девушка Лера жила в Южном (ближний пригород, от нас километров десять), и слыла там первой красавицей. Некий моральный урод (кто-то из сельского начальства, имени лучше не называть) взялся ухаживать за нею. Получив отказ, он потерял голову и стал домогаться бедной девушки грубо и открыто: подстерегал, устраивал сцены, являлся ночами под окна. На беду, Южное — селение небольшое, не затеряешься. Приятель Леры попытался вступиться за нее и был нещадно избит. Доведенная до отчаяния, девушка пригрозила ухажеру, что уйдет в город и там обратится в дружину. Он рассвирепел, накинулся на нее и попытался изнасиловать. Сказал: убью, если пикнешь кому хоть слово. Лера, не будь дурой, врезала ему пониже живота и убежала. Дороги, понятно, пусты, искорежены и не освещаются, вот она и сбилась с пути: вместо ближайшего к Южному района паростанции подалась в сторону далеких и безлюдных Озерок. Три часа по пеклу — такого никакой термокостюм не выдержит. Когда пришла в Озерки, уже сходила с ума от жары. Среди покинутых домов подобрала пса. Он потерялся, бедный, бросился к девушке и давай скулить жалобно, она и пожалела. Но идти дальше было уже невмоготу, Лера зашла в один из домов и разожгла огонь, чтобы хоть немного остудиться. Там ее и нашли пожарные.

Такая вот история.

Если бы у нас снимали мыльные оперы, сгодилась бы для сценария.

— Ч-чушь! — С оттяжкой припечатал я. — Впрочем, чушь романтичная — девица врет красиво, с душою. Полагаю, все у вас наладится.

Ник залился краской, уставившись куда-то мне за спину. А оттуда раздалось:

— Виктор Андреевич? Приятно познакомиться.

Лера стояла в дверях кают-компании и, несомненно, слышала мою реплику. На ней был Ников халат с драконами, лицо бледно, на щеках лихорадочный румянец, голос сух и шершав. Ей нездоровилось.

— Садитесь, Лера. Как себя чувствуете?

— Спасибо, — отрезала она. — Я не прошу вас мне верить, вы вовсе не обязаны. Я очень благодарна вам обоим за то, что спасли и приютили меня. Сегодня оставлю вас и больше не потревожу.

— Лерочка, что ты, мы вовсе не… — Вступился было Ник, но девушка не повернулась в его сторону, и он затих.

Я повторил:

— Так как себя чувствуете?

— Спасибо, Виктор Андреевич, отлично, — ответила Лера и зашаталась.

Никита бросился к ней и вовремя подхватил. Пока он укладывал девушку в постель, я выпил чашечку кофе. Эх, сигареты не хватает… Но курят теперь только самоубийцы.

Брат не появлялся — хлопотал у тела. Я не пошел к ним. Если пойду, надо будет изображать вину, а виноватым я себя ничуть не чувствовал.

От нечего делать включил внешний канал и попал как раз на утреннюю речь Председателя. Почтенный наш Павел Петрович поздравил нас с очередным добрым утром, заверил, что ничего плохого и непредвиденного на сегодня не намечается, а, напротив, ведутся плановые и очень полезные работы по запуску третьей общегородской паростанции и прокладке подземного герметичного тоннеля из Центра в Загорский район. Тоннель, несомненно, свяжет, облегчит и ускорит, а паростанция, в свою очередь, поможет и обеспечит, и главное, самоотверженные наши трудяги — агрономы смогут трудиться еще самоотверженней, поскольку площадь освещаемых плантаций возрастет почти на целую…

Павел Петрович, как всегда, говорил на такой мажорной ноте и так лучезарно улыбался в тридцать два зуба, словно твердо знал, что нынешний день краше вчерашнего, завтрашний — светлее нынешнего, а через недельку-другую мы все познаем истинное счастье. Он был либо глуповат, либо набожен до крайности, но в остальном, надо признать, Председатель — неплохой мужик. Когда было скверно, он понял одним из первых, что нужно делать и как выживать. И, что ни говори, честно учил этому других. А когда наладилось, не затребовал себе ни скипетра с державой, ни гарема наложниц, ни белокаменных хоромов. Звать себя велел не Светлейшим и не Величеством, а просто Павлом Петровичем, Председателем. Люди любили его. Ник тоже любил…

Легок на помине, братец вошел в кают-компанию, присел, укоризненно глянул на меня.

— Зачем ты с нею так?

— Слух у меня плохой. Если бы слышал, как она вошла, — обернулся и сказал бы то же самое в лицо. А так, действительно, некрасиво вышло.