Заметки Гоши Куницына, ученика 4 «А» класса - Софья Оскаровна Ремез

он так привык работать, что просто не может остановиться. Конечно, папа не просто так просматривает новости, он ещё ест мандарины. Мандарины хранятся под столом в огромном пакете. Папа садится за стол, достаёт мандарины, открывает ноутбук и начинает читать, а пока читает, чистит и ест мандарины. Он съедает, наверное, штук десять-пятнадцать, потом делает себе бутерброд, и вот в этот момент к папе уже можно приставать с вопросами. Бутерброд папе я принёс сам, а вместе с бутербродом всучил тетрадку.

Папа нахмурился, закрыл ноутбук и открыл мой отредактированный и доработанный рассказ. Через пару минут он попросил карандаш. Я принёс и вскоре услышал знакомый скрип грифеля.

— Значит, так, — сказал папа, когда закончил править, — почему у Лисы нет хвоста? Почему шерсть у неё стоит дыбом? Думаю, все эти подробности — лишние. Ну и мораль какая? Вот у тебя Колобок съедает Лисичку! Во-первых, это негуманно, во-вторых, чему учит детей твой рассказ? История должна закончиться поучительно. Пусть лучше Лиса съест Колобка и пусть будет за что! Вот, к примеру, пусть он хвастается, что никому до Лисы съесть его не удалось!

Я сел за стол и доработал рассказ так, чтобы были и мораль, и логика. Но когда я перечитал то, что получилось в итоге, мне показалось — историю эту я где-то уже слышал, и не раз. И в школу рассказ не понёс. А на следующий день засел за роман и решил на будущее: родителям ничего показывать не буду. Вот получу литературную премию — пусть тогда читают и критикуют.

Серёжа

Сказать, что Серёжа появился у нас дома с бухты-барахты, никак нельзя.

Во-первых, сначала у нас появился его портрет. На клочке тонкой бумажки виднелись смутные очертания серого облака. Почему-то и мама, и папа, и бабуля, мамина мама, могли разглядеть на этой странной фотографии лицо, щёки, рот и даже глаза.

— Гоша, посмотри! Это твой братик, — склонилась надо мной мама.

— Какой ещё братик? Он что, скоро родится?

— Очень нескоро! Месяцев через пять!

Во-вторых, постепенно вся бабушкина квартира оказалась завалена Серёжиными вещами. В какой бы ящик я ни заглядывал, оттуда выпадали крохотные штанишки, микроскопический носок или кофточка, а письменный стол превратился в гладильную доску, где бабуля с утра до вечера проглаживала эти малюсенькие штуковины — «с двух сторон, потому что у малышей долго заживает пупочная ранка».

В-третьих, у мамы много дней увеличивался живот. Потому что в этом самом животе всё с бóльшим комфортом обустраивался и рос Серёжа. Мама перестала кататься со мной на велосипеде, а потом и на самокате.

Как-то я долго не мог уснуть и услышал, как папа, вернувшись с работы, с порога заявил маме воодушевлённым голосом:

— Нужно начинать готовить Гошу к появлению братика! Я прочитал большую статью о том, как это правильно делать.

И вот меня начали готовить.

— Нужно быть очень внимательными к нему! Его ожидает серьёзный стресс, нужно дать понять ему, что мы его очень любим и понимаем его проблемы, — громким шёпотом твердил папа маме вечерами.

— Ты не волнуйся, он не будет трогать твои игрушки! — грозно обещала мне мама.

— Наша жизнь нисколько не изменится! — убеждал меня папа.

— У мамы и папы всегда останется время на тебя, — кивала головой папина мама, моя вторая бабушка, и возмущённо добавляла будто про себя: — О чём только думают, второго ребёнка заводить.

И папа очень жалел меня, и мама жалела, и целовала, и обнимала чаще обычного. И вообще, взрослые смотрели на меня с жалостью.

Одноклассники, у которых уже были братья или сёстры, тоже жалели меня. И только бабуля продолжала заваливать дом малюсенькими вещичками, наглаживать их горячим утюгом с двух сторон и радостно напевать.

Я просил взрослых не говорить о брате, но они никак не хотели остановиться, и я не мог думать ни о чём, кроме как о том времени, когда брат будет отнимать мои игрушки, родители забудут обо мне и случится у меня сильнейший стресс. Ночами мне снилось, что мои вещи выбрасывают из шкафа и заполняют полки малюсенькими вещичками, проглаженными с двух сторон.

Мама шила какие-то подушечки и салфеточки. Очень непохоже на мою маму. Раньше она редко баловала нас домашними ужинами, а теперь иногда даже готовила обеды… Эти обеды особенно пугали меня. Мама, к которой я привык, совсем изменилась. Что же будет дальше?

А дальше наступило первое сентября, и я пошёл в четвёртый класс. Мама с папой провожали меня в школу. Всё было как обычно — как тогда, когда не было ещё никаких разговоров о братике. Мама смеялась, фотографировала меня и папу, болтала с другими родителями. Я даже подумал, что, может, и не будет никаких братиков?! Может, мама просто потолстела немного и они хотели напугать меня, чтобы я вёл себя приличнее?

На следующее утро папа разбудил меня очень рано:

— Поехали к бабуле. Маму сейчас заберут в роддом, и я буду там вместе с ней.

И тогда я подбежал к маме и обнял её. Это был последний раз, когда я обнял маму, перед тем как появился Серёжа. Тогда мама ещё была только моя. Она волновалась, я волновался, волновался папа, но больше всех волновался, наверное, водитель машины скорой помощи, который приехал, чтобы увезти маму в роддом. Серёжа так быстро выбирался наружу, что не успел я отправиться в школу от бабули, как мама прислала нам с папой фотографию. На ней был сморщенный человечек, завёрнутый в большое одеяло.

— Вот он!

Не помню, что я тогда сказал.

Маму должны были выписать из роддома через четыре дня. Мы с папой пропылесосили квартиру, собрали вместе колыбельку для брата. Пока папа не видел, я даже проверил её на прочность. По правде, мне было интересно, не удобнее ли эта колыбелька, чем моя собственная кровать. Она опасно затрещала, когда я залез внутрь, и показалась мне всё же тесноватой. Пусть себе спит в ней сам.

Я не поехал с папой забирать маму, решил дождаться их дома. Они появились через пару часов. Втроём. Мама положила большой свёрточек с маленьким Серёжей на большую кровать, и мы с папой склонились над ним. Я задумался, зачем нам понадобился такой странный маленький человечек, который ничего не умеет, а