Заметки Гоши Куницына, ученика 4 «А» класса - Софья Оскаровна Ремез

начала разваливаться почти сразу, как мы вышли из подъезда. Папа подключился к интернету и шёл уткнувшись в телефон, толкая перед собой коляску с Серёжкой. Сам Серёжка почти сразу уснул, а мне было совершенно нечем заняться.

— Пап, оторвись от телефона хоть ненадолго! — сказал я с маминой интонацией. — И вообще, куда мы идём?

— Идём куда глаза глядят, — быстро ответил папа и положил телефон в карман.

Он явно был не слишком доволен тем, что мама сбежала в бассейн, оставив нас на него. Папа очень даже не против был бы погулять вдвоём со мной — поехать куда-нибудь в загородный музей на весь день, лепить там снеговиков и рассказывать мне разные истории о музейных экспонатах. А с Серёжкой в приличные места ходить ещё рано! Он не умеет аккуратно есть и норовит везде сунуть свой любопытный нос.

— Посмотри, всё засыпало! — я сгрёб с соседской машины мокрого снега и сильно сжал его пальцами. Получился плотный маленький снежок, который я запустил под колёса проезжавшего мимо мусоровоза.

— Угу, — промычал папа себе под нос, но было видно, что он меня совсем не слушает. Папа вообще был какой-то задумчивый, часто гладил бороду и тёр рукой лоб, как он делает, когда размышляет о чём-то серьёзном.

— Как там у тебя в школе дела? — без особого интереса спросил папа.

— Нормально. Вчера была контрольная по математике, а по окружайке за ответ у доски пятёрка. Мне только волейбол не очень даётся. По физкультуре вырисовывается четыре в триместре…

— А что у тебя с волейболом?

— Теория хорошо пошла, а вот практика… — я вздохнул и как следует пнул ногой плотный мокрый снег.

— Ну ничего, практика придёт с опытом.

— Должна…

Вдруг папа как-то оживился и, присев так, чтобы видеть моё лицо, неожиданно серьёзным голосом спросил меня:

— Гошка, а ты школу сменить не хочешь?

— Да что ты!!! Даже не думай об этом! Людмила Васильевна — самая лучшая! А Тонька Барсукова?! А Лёшка, а Потаповы, а клуб «Хрю»? А Татьяна Александровна как же, как фоно? А хор? — возмутился я.

— Осенью ты пойдёшь в пятый класс, Людмилы Васильевны у вас там не будет, а будут другие учителя, может, совсем даже и нехорошие. И ребята многие переходят после началки в другие школы, — безжалостно сказал папа.

— Я всё это знаю, но это несправедливо! Все мои друзья идут в пятый «А» вместе со мной! И Татьяна Александровна никуда не девается, зачем ты всё это мне говоришь?

— Да ты не кипятись, малыш. Я просто так, удочку закинул. Много же разных школ! Бывают с несколькими иностранными языками, с углублённой математикой! А ты в математике хорошо разбираешься, лучше нас с мамой!

Обычно папа не называет меня малышом. Малышом он называл меня в детстве, когда я падал с велосипеда или больно ударялся обо что-нибудь. Или когда мне не доставалось что-то вкусное.

— А что это ты меня малышом назвал? — настороженно спросил я.

— Просто соскучился. Давно мы не гуляли мужской компанией, — улыбнулся папа.

— И не нужна мне никакая углублённая математика! Я математиком не буду!

— Очень зря, — вздохнул папа, — математикам гораздо легче жить, чем гуманитариям. Вот посмотри на нас с мамой — занимаемся непонятно чем!

— А мне вы с мамой нравитесь! Вы такие смешные, когда не ссоритесь. И даже когда ссоритесь, смеётесь!

— А математики вообще не ссорятся, — подмигнул мне папа.

— Всё ты выдумываешь, — засмеялся я.

Мы прошли уже пару кварталов, и папа предложил завернуть за лепёшкой для Серёжки. Лепёшки называются «тандырные» и продаются на нашем Москворецком рынке. Молодые ребята достают их из печки, похожей на колодец, заворачивают в бумагу и всегда желают нам здоровья. Мы ждём, пока лепёшка немного остынет, чтобы Серёжка не обжёгся, а пока она остывает, сами отщипываем маленькие кусочки. Так прогулка становится интереснее.

Папа купил сразу две лепёшки, потому что день был какой-то не очень весёлый и было ясно, что маленькими кусочками мы не обойдёмся. Папа вёз коляску, а я давал ему из своих рук откусить горячую лепёшку. Казалось, папа повеселел и даже предложил что-нибудь спеть из нашего с ним репертуара. В репертуаре у нас было всего четыре песни — те самые, которые папа пел мне на ночь, когда я был совсем маленький. Музыкального слуха у папы нет и никогда не было, но мне очень нравится, как он поёт.

Орёл Шестого легиона, орёл Шестого легиона

Всё так же рвётся к небесам, —

пели мы, пока не начали хрипнуть на ветру.

Мы подошли к парку, и тут как раз проснулся Серёжка. Мы это не сразу заметили. Обычно Серёжка сначала только чуть-чуть открывает глаза, как будто не решил ещё, просыпаться ему или нет. И смотрит из-под своих длиннющих ресниц — изучает ситуацию. А уж потом, если видит что-то интересное, начинает вредным голосом постанывать. Мол, пустите уже меня на волю.

На этот раз Серёжка углядел, а скорее даже унюхал лепёшку и начал вертеть головой.

— Дай-дай-дай! — громко крикнул он несколько раз, указывая варежкой на лепёшку.

— А как ты её удержишь в варежках? — нахмурился папа.

— Дай-дай-дай, — повторил Серёжка таким тоном, что и папе, и мне стало ясно всё, что он хотел сказать: «Ты мне дай, а я уж как-нибудь удержу, не беспокойся».

Серёжка ухватил кусок лепёшки и принялся грызть хрустящий краешек.

Мы ещё немного побродили в тишине, думая каждый о своём, а потом Серёжка увидел детскую площадку и сразу потерял интерес к лепёшке. Едой его вообще надолго не занять. Он весь извертелся и закричал своё «дай-дай-дай» так громко, что мы с папой сразу сдались.

— Ну давай, вылезай, — вздохнул папа, отстёгивая ремни безопасности и освобождая нетерпеливого Серёжку.

Вот и закончилась наша спокойная прогулка. Падая на скользкой дорожке через каждые несколько шагов, мой братец удирал от нас с огромной скоростью. В толстом комбинезоне тощий Серёжка был похож на снеговика. Он побежал ковыряться в снегу и зарываться в него головой. Снег, ненадёжный и ранний, местами подтаял, и Серёжка измазался во всём том, что выглядывало из-под него. Сначала мы с папой вылавливали этого бандита, пытаясь не допустить порчи комбинезона и самого бандита, а потом папа вдруг сказал:

— Гоша, Серёжа, давайте вместе валяться в снегу! Ну или хотя бы строить крепость.

— Мы же будем все грязные?!

— Ну будем!

— А маме — стирать!

— Она сама нам предложила погулять мужской компанией. А что, она думает, делают в