Заметки Гоши Куницына, ученика 4 «А» класса - Софья Оскаровна Ремез

И мы стали строить крепость со специальной сторожевой башней для Серёжки, и бросаться снежками, и вести себя совсем как маленькие. И мне вдруг стало так весело-весело и как-то жарко внутри! Я схватил Серёжку и завертел его над головой. Серёжка не обрадовался. Он как раз успел выкопать достаточно глубокую ямку и, видимо, боялся, что придётся всё начинать с начала. Я посадил его обратно и даже помог копать.

— А неплохо прогулялись, — сказал я папе, когда мы шли домой, по дороге стряхивая друг с друга налипший снег.

— Неплохо, — весело подтвердил папа.

— И даже Серёжка нам не мешал.

— Не мешал, — повторил папа.

— И даже не ограничивал! — добавил я.

— Не ограничивал, — тихо сказал папа, но задумался, казалось, о чём-то своём.

* * *

— Что-то случилось? — обеспокоенно спросила мама папу на следующий день за завтраком.

— Поговорим об этом позже, — ответил папа. Он хотел, чтобы это услышала только мама, но я как раз вертелся на кухне, всё услышал и страшно хотел узнать папин секрет. Второй день он был сам не свой. Часто выходил на лестничную площадку говорить по телефону и возвращался обеспокоенный, был весь какой-то рассеянный и ужасно грустный. Наверное, что-то стряслось на работе, подумал я. Обычно, когда у папы что-то не то случается на работе, он рассказывает об этом только маме. И мама всегда что-то такое ему говорит, что уже на следующий день папа перестаёт волноваться и из нервного папы становится папой обыкновенным. Но на этот раз, когда мама с Серёжкой забирали меня из школы домой, сама мама тоже выглядела грустной. Она даже не шутила про мой тяжеленный рюкзак, в который, по её мнению, я складываю всё, что плохо лежит в моей комнате. Мама ни о чём не спрашивала, просто попрощалась с Людмилой Васильевной, положила тяжеленный рюкзак в корзину Серёжкиной коляски, и мы пошли домой. Мне стало немножко страшно.

— Как там папа? Ещё грустит? — спросил я с опаской.

— Не волнуйся, папа в порядке. Приболела прабабушка Валя, но мы надеемся, что скоро она пойдёт на поправку, — ответила мама.

Прабабушка Валя — это папина бабушка. Она живёт на другом конце Москвы вместе с моей второй бабушкой, папиной мамой. Когда прабабушка Валя была молодой, она была ужасно красивой и в неё были влюблены все сотрудники научного института, в котором она работала. Раз в году прабабушка Валя собирает всех своих поклонников на празднование дня рождения, и они поют ей песни, сочиняют стихи, привозят цветы… Вот такая у меня прабабушка! Прабабушка Валя раньше болела редко, всегда выглядела даже моложе многих бабушек, готовила мне всякие вкусности, и мне было очень жалко, что она заболела. И жалко было папу, потому что он очень любил свою бабушку, ведь, когда он был маленький, его родители часто уезжали в командировки, а папа оставался с бабушкой.

Я тоже загрустил. Теперь мы все грустили и все старались своей грусти друг другу не выдавать. Вечером папа улыбался ненастоящей улыбкой, мама улыбалась ему в ответ, хотя глаза её оставались печальными, а я старался шутить и смеяться, хотя шутки получались какие-то нелепые. Только Серёжка улыбался и смеялся по-настоящему, что с него взять — он же ещё младенец!

В воскресенье мы снова отправились гулять мужской компанией. На этот раз снег был мокрый, липкий, местами таял и превращался в грязные слякотные лужи. Крепость можно было строить разве что из глины, поэтому от игр с остатками снега мы с папой сразу отказались. Серёжка, как назло, не хотел спать, а хотел промочить ноги. С огромным трудом мы в четыре руки пристегнули его, выкручивающегося изо всех сил, к коляске, и теперь он сидел хмурый и иногда похрюкивал носом и постанывал. Нужно было срочно найти сухую детскую площадку и выпустить его на волю.

Мы шли быстро и молча. Снежная каша чавкала под ногами и колёсами коляски, проезжающие машины притормаживали у самых глубоких луж, чтобы не облить нас с ног до головы.

— Как там прабабушка Валя? — наконец спросил я папу.

— Ну, можно сказать, пошла на поправку. Врачи говорят, если соблюдать режим и пить вовремя все лекарства — уже через месяц всё будет в порядке!

— А почему ты тогда совсем не повеселел? — удивился я.

— Повеселел. Просто есть ещё одна проблема.

— Вот я так и думал! Расскажи!

— Пока не могу. Сначала мне нужно кое о чём договориться с мамой. А ты не спрашивай пока.

— Это как-то связано со мной?

— И да, и нет.

— Это как-то связано с новогодним подарком? — начал угадывать я.

— Не думаю, — улыбнулся папа.

— Мы куда-то опять полетим?

— Нет. И не задавай больше вопросов. Как только я смогу что-то сказать точно — обязательно тебе скажу. Ты же знаешь, я от тебя ничего не скрываю.

Так и было, папа никогда и ничего от меня не скрывал! Он всегда отвечал на самые трудные мои вопросы, даже про то, откуда берутся дети, или почему люди разводятся, или почему у нас в школе такой злой охранник. Поэтому я решил не мучить папу и подождать. Пусть он сам мне всё расскажет.

— А через сколько дней ты мне расскажешь? — на всякий случай уточнил я.

— Постараюсь скорее, — неопределённо ответил папа.

* * *

К следующей прогулке мужской компанией со снегом был уже полный порядок. Мама готовилась к празднованию своего дня рождения, поэтому отправила нас гулять раньше обычного, чтобы успеть прокатиться по магазинам. Мы посадили Серёжку на мои детские санки, которые накануне привезли с дачи, мне папа выдал новёхонькую «ватрушку», а себе взял ледянку. Мы решили проверить, можно ли уже Серёжке кататься с горы. Несмотря на то что у санок не было спинки, а папа вёз их достаточно быстро, Серёжка ни разу не свалился. Он крепко уцепился руками за перекладины, а ногами чуть притормаживал о снег, когда папа слишком разгонялся. На горе он тоже вёл себя уверенно. Я даже начал гордиться братом. Остальные малыши сидели в колясках или на руках у родителей, а Серёжка гонял с папой с горы на санках, а потом папа катал нас обоих за верёвочку на «ватрушке». Я держал Серёжку очень крепко, и он совсем не боялся. Такое развлечение нравилось ему даже больше, чем катание с горы.

На обратном пути папа обнял меня за плечи.

— Гошка, нам придётся переехать в