Дуэли Лермонтова. Дуэльный кодекс де Шатовильяра - Виктор Злобин

О его сыне – Эрнесте де Баранте (1818–1859) – известно гораздо меньше.

Эрнесту де Баранту на момент дуэли был 21 год. Он окончил высшую школу, носил звание доктора Боннского университета и числился на должности атташе кабинета министра иностранных дел Франции.

В Россию Эрнест де Барант приехал по настоянию отца, в планы которого входило назначить его на должность второго секретаря посольства Франции в России.

По определению В. Г. Белинского, основанному на рассказах Лермонтова, Эрнест де Барант был всего лишь «салонным Хлестаковым».

Одна из наиболее вероятных причин дуэли – явное предпочтение, которое оказывала Лермонтову княгиня Мария Алексеевна Щербатова (в девичестве Штерич). На тот момент ей было 20 лет. Внешне очень привлекательная, обладающая обаянием и тактом, она в 17 лет вышла замуж, однако через год после свадьбы ее муж скончался. Находясь в Петербурге, Лермонтов часто бывал у нее в доме на Фонтанке (в настоящее время дом № 101).

Как писал товарищ Лермонтова А. П. Шан-Гирей, «зимой 1839 года Лермонтов был сильно заинтересован кн. Щербатовой (к ней относится пьеса «На светские цепи»). Мне ни разу не случалось ее видеть, знаю только, что она была молодая вдова, а от него слышал, что такая, что ни в сказке сказать, ни пером написать. То же самое, как видно из последующего, думал про нее и г. де Барант, сын тогдашнего французского посланника в Петербурге. Немножко слишком явное предпочтение, оказанное на бале счастливому сопернику, взорвало Баранта…»[2].

По свидетельству А. И. Тургенева, Мария Щербатова испытывала к Лермонтову теплые чувства («Сквозь слезы смеется. Любит Лермонтова»). Именно ей он посвятил стихи «Молитва», «В минуту жизни трудную…», «Отчего», а также стихотворение «На светские цепи…» («М. А. Щербатовой»), которое было отдано в печать после смерти Лермонтова самой Марией Щербатовой.

Мария высоко ценила поэзию Лермонтова. После прочтения «Демона» она сказала Лермонтову: «Мне ваш Демон нравится: я бы хотела с ним опуститься на дно морское и полететь за облака».

Барон Корф, товарищ А. С. Пушкина по лицею, так описывает произошедшие события: «На днях здесь был дуэль, довольно примечательный по участникам. Несколько лет тому назад молоденькая и хорошенькая Штеричева, жившая круглою сиротою у своей бабки, вышла замуж за князя Щербатова, но он спустя менее года умер, и молодая вдова осталась одна с сыном, родившимся уже через несколько дней после смерти отца. По прошествии траурного срока она, натурально, стала являться в свете, и столько же натурально пришлись претенденты на ее руку и просто молодые люди, за ней ухаживавшие. В числе первых был гусарский офицер Лермонтов – едва ли не лучший из теперешних наших поэтов; в числе последних – сын французского посла Баранта, недавно сюда приехавший для определения в секретари здешней миссии. Но этот ветреный француз вместе с тем приволакивался за живущей здесь уже более года женою консула в Гамбурге Бахерахт – известною кокеткою и даже, по общим слухам, femme galante. В припадке ревности она как-то успела поссорить Баранта с Лермонтовым, и дело кончилось вызовом».

По словам находящегося в карауле офицера Горожанского, однокашника по юнкерской школе, Лермонтов, даже находясь под арестом, самовольно отлучался для встречи с княгиней Щербатовой: «Когда за дуэль с де Барантом Лермонтов сидел на гауптвахте, мне пришлось занимать караул. Лермонтов был тогда влюблен в кн. Щ., из-за которой и дрался. Он предупредил меня, что ему необходимо по поводу этой дуэли иметь объяснение с дамой и для этого удалиться с гауптвахты на полчаса времени. Были приняты необходимые предосторожности. Лермонтов вернулся минута в минуту, и едва успел он раздеться, как на гауптвахту приехало одно из начальствующих лиц справиться, все ли в порядке. Я знал, с кем виделся Лермонтов, и могу поручиться, что благорасположением дамы пользовался не де Барант, а Лермонтов; потому ходивший тогда слух, будто Лермонтов обидел даму четырехстишием, несправедлив»[3].

В. Шертль. Мария Алексеевна Щербатова

В последующем Щербатова глубоко переживала о том, что она послужила причиной ссоры между Лермонтовым и де Барантом, и винила в произошедшем только себя.

Отношение Марии Щербатовой к состоявшейся дуэли можно проследить в ее письмах: «Я всегда придерживаюсь моего давнего принципа: женщина, замешанная в самом нелепом, самом неправдоподобном слухе, всегда виновата. Я судила о свете и о мужчинах, как о себе самой. Я полагала, что они руководствуются благими помыслами. И потом, в моем возрасте и с моим характером, я поверила, как верят все сумасшедшие, что дружба между мужчинами и женщинами возможна… Что бесконечно меня огорчает, так это отчаяние M-me Arsenieff (Арсеньева – бабушка Лермонтова. – В. З.), этой превосходной, доброй старухи; она должна меня ненавидеть, никогда меня не видев. Она меня осуждает, я уверена, а если бы она знала, сколь тягостно для меня самой то, о чем мне пришлось услышать».

Катализатором произошедших событий принято считать жену секретаря русского консульства в Гамбурге Терезу фон Бахерахт.

Согласно показаниям Лермонтова, данным им во время следствия по факту дуэли, де Барант обратился к нему на вечере в доме Лавалей: «Правда ли, что в разговоре с известной особой вы говорили на мой счет невыгодные вещи?»

Под «известной особой» подразумевалась 36-летняя красавица Тереза фон Бахерахт.

Советник французского посольства в России д’Андре, который скептически оценивал человеческие качества Лермонтова, склонен был винить в произошедшем именно Терезу фон Бахерахт, не дававшую себе труда задумываться о последствиях собственных поступков. С его слов, он не раз уговаривал Эрнеста де Баранта, чтобы тот не обращал слишком большого внимания на «не совсем приличные кривляния» Лермонтова, признавался в том, что очень не любил Терезу фон Бахерахт, и полагал, что именно она способствовала дуэли.

На этом участие Терезы фон Бахерахт в произошедших событиях не окончилось. Именно из-за ее сплетен, рассказываемых по секрету всем, известие о состоявшейся дуэли дошло до высшего начальства.

Товарищ Лермонтова А. Р. Шан-Гирей напишет: «История эта оставалась довольно долго без последствий, Лермонтов по-прежнему продолжал выезжать в свет и ухаживать за своей княгиней; наконец, одна неосторожная барышня Б…, вероятно, без всякого умысла, придала происшествию достаточную гласность в очень высоком месте…»

В последующем из-за огласки Тереза фон Бахерахт вынуждена была покинуть Россию. В 40-х годах она занялась литературной деятельностью и писала свои произведения на немецком языке под псевдонимом «Therese».

Оценивая поводы для ссоры и причины состоявшейся дуэли, можно с уверенностью предположить, что поединок Лермонтова с де Барантом стал прежде всего следствием лермонтовской щепетильности в вопросах чести и невозможности даже намеком поставить ее под сомнение.

Ссора произошла 16 февраля 1840 года в доме графини Лаваль.

В настоящее время этот дом занимает Конституционный суд Российской Федерации (Санкт-Петербург, Английская набережная, дом 4).

Дом Лавалей принимал балы, на которых бывали и царские особы. Для них хозяева устраивали специальные торжественные праздники. Н. А. Некрасов в поэме «Русские женщины» так описывал дом Лавалей:

Богатство, блеск!Высокий домНа берегу Невы,Обита лестница ковром,Перед подъездом львы,Изящно убран пышный зал,Огнями весь горит.

Гостями дома Лавалей были И. А. Крылов, В. А. Жуковский, П. А. Вяземский, Адам Мицкевич, Н. М. Карамзин, А. С. Грибоедов. С 1817 года здесь бывал и Александр Сергеевич Пушкин. В 1819 году он читал здесь оду «Вольность», а в 1828 году – трагедию «Борис Годунов».

Дом Лавалей в Санкт-Петербурге

Впечатления от балов в доме Лавалей Пушкин выразил при описании бала в романе «Евгений Онегин».

Именно на подобном балу к Лермонтову обратился за разъяснениями Эрнест де Барант.

Обстоятельства вызова установлены Военно-судной комиссией:

«Поручик Лермонтов, 16 февраля сего года, приехав с дозволения полкового командира в Санкт-Петербург и бывши того же числа на бале у графини Лаваль, поссорился там с бароном де Барантом. Поводом к неудовольствию между ними было то, как поручик Лермонтов показал, что де Барант, объявив ему на бале, будто он, Лермонтов, говорил об нем какой-то особе, которой, впрочем, не назвал, невыгодно, – требовал от него объяснения; а когда Лермонтов уверял его, что это несправедливо, – Барант, обнаруживая к нему недоверчивость, упрекал его в дурном поступке, называя оный сплетнями. На это Лермонтов отвечал, что выговоров и советов не принимает и находит поведение его, де Баранта, весьма смешным и дерзким. После этого де Барант сказал, что если бы находился в своем отечестве, то знал бы, как кончить это дело; а Лермонтов возразил, что в России следуют правилам чести так же строго, как и везде, и что русские меньше других позволяют оскорблять себя безнаказанно. Затем де Барант вызвал его на дуэль, и они расстались».