Старый грубый крест - Терри Биссон

приятное. Но потом Бад вспомнил свой сон. — Это будет больно?

— Я не буду вешать тебе лапшу на уши, — сказал профессор, кладя руку на пухлое колено Бада. — Будет больно, это точно. Но подумай о вознаграждении.

Бад подумал о маленькой чернокожей девочке. Её лицо и волосы были чистыми, но платье было в грязи. Он закрыл глаза и улыбнулся.

— Первый шаг — надо подписать эти бумаги, делающие капеллана и меня твоими духовными наставниками.

— Я не очень хорошо пишу, — сказал Бад.

— Я помогу тебе, — сказал профессор, направляя руку Бада. — А теперь позволь нам с капелланом побеспокоимся о деталях. Но я могу сказать тебе следующее — Школа Богословия Камберлэнда согласилась заплатить за всё.

Богословие. Снова раздался этот восхитительный звук.

Профессор поднялся, чтобы уйти. — У тебя ещё есть вопросы?

— А как насчёт моей матери?

— Я не знал, что у тебя есть мать.

— Я не видел её с тех пор, как был маленьким мальчиком, но она была во сне.

Профессору было трудно представить Бада маленьким мальчиком. Может быть, дело было в бороде.

— Я подумаю, — пообещал он.

— Это возмутительно, — сказал начальник тюрьмы. — Это нелепо. Это невозможно.

— Мы согласны с первыми двумя пунктами, — сказала адвокат, — но не с третьим.

— Он хочет, чтобы его мать присутствовала там? — уточнил начальник тюрьмы.

— Как его духовные наставники, мы можем потребовать этого в соответствии с ЗоСРО, — сказал профессор.

— Неужели вы пойдёте на это? — нахмурился начальник тюрьмы.

Капеллан виновато пожал плечами.

— Мать Иисуса присутствовала же.

Адвокат положила свой атташе-кейс себе на колени. Она расстегнула его, но не открыла.

— Мы не хотели устраивать отдельное заседание по ЗоСРО. Мы хотели бы обсудить всё как коллеги. Даже друзья.

— Друзья?

Они сидели в кабинете начальника тюрьмы, перед огромным, в форме полумесяца, зарешечённым окном.

Адвокат перегнулась через стол и одарила начальника тюрьмы своей самой тёплой (которая была не такой тёплой, как у него, а его улыбка не была тёплой) улыбкой. — Мы не должны быть противниками, — сказала она. — Я просто забочусь об интересах своего клиента. Вы просто подчиняетесь закону страны. Капеллан и профессор здесь просто выполняют свои духовные обязанности, никто из нас не выбрал бы то, что выбрал Бад Уайт. Но кто бы выбрал что-нибудь из этого?

Она махнула рукой, указывая на тюремный двор за окном. Несколько мужчин развалились на ржавых тренажёрах для поднятия тяжестей и курили сигареты. Во дворе по-прежнему разрешалось курить.

— Я бы выбрал, — сказал надзиратель, — на самом деле, я действительно выбрал это. Я бросил юридический на втором курсе и переключился на исправительные учреждения.

— Значит, мы родственные души! — сказала адвокат. — Я бросила Полицейскую академию, чтобы поступить в Юридическую школу.

— Я тоже, — сказал профессор. — Я готовился к рукоположению, когда решил вместо этого получить степень доктора философии по библейской истории.

— Хорошо, хорошо, — сказал начальник тюрьмы, Он встал из-за стола, давая понять, что беседа подошла к концу. — Я не буду спорить с вами по поводу матери, но я не уверен, что мы сможем сделать крест.

— Что это за канал «Дискавери»? — спросила мать Бада. — Неужели никто никогда не слышал об ABC или NBC или даже о Теде Тёрнере? Или хотя бы Fox?

— Их это не заинтересовало, — сказал профессор.

— На самом деле мы рассматривали их именно в таком порядке, — пояснила адвокат.

— Вам следовало сначала прийти ко мне, — сказала мать Бада, добавляя ещё немного водки в свой «Спрайт».

— Она права, — сказал капеллан, он встал поперёк трейлера так, чтобы видеть её платье. — Я предлагаю, чтобы мы выделили ей полную долю.

— Выделить мне? Только попробуйте не выделить! Кто ещё даёт деньги на эту затею?

— Кроме телевидения? — Адвокат задумчиво постучала жёлтым карандашом по своему атташе. — Профессор и капеллан разделят грант как духовные наставники Бада. Я получаю ставку, как обычно, плюс небольшую комиссию за иностранные права. Ну и капеллан получает комиссионные.

— Комиссионные? Да я родила этого ублюдка.

— Там двенадцать с половиной сотен, — сказал капеллан. — Что, скажете, если мы получим две с половиной тысячи и разделим их?

Профессор закатил глаза, но это было только для пущего эффекта. Он уже решил отдать матери Бада ещё один кусок.

— А что насчёт Бада, — спросила она.

— А что Бад может делать с деньгами? — спросил капеллан. — Он, вероятно, просто оставит свою долю вам в любом случае.

— Именно это я и хочу сказать, — сказала мать. — Все остальные здесь получат двойной доход.

— Дуб? В Библии написано «дуб»? — спросил плотник.

— Бад не читал Библию, — сказал адвокат. — Должно быть, он узнал это из телепрограммы.

— Наверное, это единственное дерево, о котором он когда-либо слышал, — сказал капеллан. — По телевизору вряд ли показывают программы «всё о древесине».

— А он не слышал о сосне?

— С исторической точки зрения, — сказал профессор, — это должен быть кипарис.

Они встречались в тюремной лавке, недалеко от двора.

— Кипарис исключаем, — сказал начальник тюрьмы, — разве он не находится под угрозой исчезновения или что-то в этом роде?

— Я думаю, должно быть красное дерево, — сказал профессор.

— Кедр — хороший выбор, — сказал капеллан. — Мать мальчика любит кедр.

— Он не мальчик, — возразил начальник тюрьмы.

— Согласно ЗоСРО, заключённые, приговорённые к смертной казни, имеют право умереть в соответствии со своими религиозными убеждениями, — сказала адвокат, потянувшись за своим атташе-кейсом.

— В таком случае мы должны изнасиловать его и похоронить заживо в грязи, — убеждённо сказал плотник.

— Заткнись, Билли Джо, — велел начальник тюрьмы, Он перевёл взгляд с капеллана на адвоката и профессора. — Как насчёт фанеры?

— Я исследовал процедуру от начала до конца, — сказал профессор, — и единственное, что нам не нужно, — это врач.

— Вам не нужен, но нужен нам, — возразил продюсер. — При Кеворкяне[1] нам разрешено показывать по телевидению «самоубийство» только в том случае, если рядом находится врач, чтобы предотвратить ненужные страдания.

— Он не похож