Россия и мусульманский мир № 11 / 2012 - Валентина Сченснович

Итак, к началу прошлого столетия в Европе осталось только пять-шесть реально независимых государств, имеющих самодостаточную экономику: Российская империя, Германская империя, Австро-Венгрия, Франция, Великобритания и, возможно, Испания. Все остальные страны неизбежно были вынуждены присоединиться в качестве сателлитов или «младших» партнеров к объединениям, возглавляемым одной из перечисленных стран. Первая мировая война не разрешила базовые экономические противоречия. Для передела рынков необходима была война вторая, из которой вышли невредимыми только две технологические зоны из пяти. Германская и японская попросту исчезли, а Британия еще до конца войны от претензий на собственную зону отказалась, разрешив США напрямую торговать с колониями Соединенного Королевства, минуя Лондон. Как и следовало ожидать, первое время Соединенные Штаты отлично развивались, осваивали новые рынки, делали бомбы и рвались в космос… А вот дальше начались те же самые проблемы со сбытом.

К середине XX в. объем рынков, который было необходимо контролировать стране для обеспечения самодостаточной и развивающейся экономики, составлял около 500 млн. человек. В этот момент по-настоящему независимыми и лидерами крупных межстрановых объединений могли быть лишь два государства, не более. Так и произошло – остались только СССР и США. Китай и Индию можно было не принимать во внимание – они не являлись потребительскими рынками в современном понимании этого слова, их экономики во многом носили натуральный характер. Однако мировая экономика продолжала развиваться, и к концу третьей четверти XX в. объемы рынков, необходимые для нормального развития самодостаточной экономики, достигли величины порядка 1 млрд. человек… И стало понятно, что в мире может остаться только одно независимое государство.

Вопреки распространенному мнению, шансы стать победителем склонялись на сторону Советского Союза. Кризиса было не миновать обеим сверхдержавам. Но поскольку объем рынков у советской зоны был существенно меньше, чем у американской, у нас кризис начался раньше, а именно – в самом начале 60-х годов. Однако диспропорции благодаря плановой советской экономике компенсировались, так что кризис развивался медленно. К концу 70-х мы только вышли на нулевые темпы развития экономики. А вот в США все началось хотя и позже, но быстро и жестко. 1971 г. – дефолт, отказ от обмена долларов на золото, затем поражение в войне во Вьетнаме. 1973–1974 гг. – нефтяной кризис, резкий рост цен на нефть и, соответственно, издержек, затем – стагфляция (инфляция, сопровождаемая застоем или падением производства, высоким уровнем безработицы). Это был натуральный кризис падения эффективности капитала, реинкарнация кризиса конца XIX – начала XX в. Маркс мог бы улыбнуться: капитализму грозило поражение в полном соответствии с его теорией, но не потому, что социализм рос быстрее, а потому, что он падал медленнее.

Сознавали ли члены Политбюро ЦК КПСС после катастрофического «нефтяного» кризиса 1973 г., что Советский Союз выиграл «холодную войну» и что перед ними встал вопрос – нужно ли добивать противника и форсировать разрушение «западной» экономики и США? Я достаточно много сил потратил на то, чтобы разобраться, был ли этот вопрос сформулирован в явном виде и какой на него был дан ответ. Мое расследование (которое состояло в беседах с бывшими высокопоставленными функционерами ЦК КПСС и КГБ СССР) показало следующее.

Во-первых, вопрос был поставлен.

Во-вторых, ответ был сведен к двум значительно более простым, а главное, технологическим проблемам.

Одна из них касалась возможностей СССР контролировать территории, входившие на тот период в зону влияния США. После распада «суверена» там неминуемо должны были начаться неконтролируемые, во многом разрушительные и опасные для всего мира процессы. Вторая касалась готовности СССР оказаться один на один с Китаем, который к тому времени уже начал технологическую революцию.

Ответы на оба эти вопроса оказались отрицательными – руководители страны пришли к выводу, что СССР не имеет возможности контролировать почти половину мира, скатывающуюся к тоталитаризму, разгулу терроризма и анархии, и одновременно ограничивать растущие возможности Китая. СССР начал процесс, который позже получил название «разрядка».

По сути дела это была длинная цепь уступок противнику. Советский Союз вступил в переговоры с Соединенными Штатами по стратегическим вооружениям, которые понизили остроту бюджетных проблем Америки. Запад находился в остром нефтяном кризисе, а СССР начал поставлять туда нефть и газ. Идеологи капитализма не знали, как бороться с советским идеологическим и политическим давлением (достаточно почитать тексты, которые писали в то время Киссинджер и Бжезинский), а СССР пошел на переговоры по гуманитарным вопросам, которые завершились подписанием в 1975 г. знаменитого акта в Хельсинки, включившего в себя так называемую «гуманитарную корзину» – она и легла потом в основу тотальной критики СССР / России в части нарушений «прав человека». Иными словами, руководство СССР решило сохранить status quo – не расширяться за счет разрушения конкурента, а попытаться закрепиться в более или менее фиксированных границах проектных территорий. Это было принципиальнейшей ошибкой – как если бы ребенок не просто отказался расти, но и принял бы меры для реального осуществления этой идеи (например, вместо школы продолжал бы ходить много лет в детский сад).

Тем временем руководство США нашло выход из положения. Было необходимо запустить новую «технологическую волну», что невозможно сделать на спаде и без войны. А поскольку расширить рынки нельзя, необходимо это расширение имитировать. Денежные власти США начали стимулирование конечного спроса, что и составляло суть политики «рейганомики».

Цель была достигнута: новая «технологическая волна» запущена, СССР распался – и как технологическая зона, и как отдельная страна. Теоретически в этот момент следовало остановиться. Нужно было активами (в том числе рынками), полученными на распаде противника, «закрыть» долги, образовавшиеся за десятилетие «рейганомики». Однако к власти в то время уже пришла администрация Клинтона – ставленники Уолл-стрит, для которых эмиссия и создание новых долгов были главными источниками доходов. Вместо того чтобы «закрыть краник», они использовали полученные активы как залоги под новые долги. Как следствие, пришел «золотой век» Клинтона, который сменился перманентными кризисами 2000-х годов. И сегодня можно смело сказать, что современный кризис – это реинкарнация кризиса 70-х годов. Очередной кризис падения эффективности капитала. Только раньше падение происходило в рамках конкуренции нескольких технологических зон, а сегодня – в рамках одной. Сути дела это не меняет.

Есть и еще одна тонкость. Предыдущие два кризиса происходили в ситуации более или менее естественного накопления долгов. Исключением стало начало 30-х годов. Тогда ужас «Великой» депрессии был во многом вызван падением частного спроса после 20-х годов, когда он несколько стимулировался кредитным механизмом. Сейчас заканчивается период массового стимулирования спроса за счет механизма «рейганомики», поэтому всех ждет не медленное загнивание (как это было в 80-е годы в СССР), а предшествующее весьма и весьма глубокое падение.

Но это еще полбеды. Главное же – отказывает механизм научно-технического прогресса, который несколько веков определял развитие человечества. Он исчерпан. Целиком и полностью. У него нет больше ресурса. Поэтому Россию ждут серьезные проблемы, связанные со списанием неподъемных долгов и, соответственно, разрушением всей мировой финансовой системы. Это значит, что искать новую модель развития нам придется не в тиши кабинетов, имея впереди как минимум несколько десятилетий, а в крайне жестких социально-политических условиях. Можно сколько угодно объяснять, что проблемы Египта нам не грозят, но давайте рассуждать здраво: наше отличие только в одном: что большая часть населения Египта тратит на еду 80 % своих доходов, а мы – только 40. Но при том росте цен, который сегодня наблюдается, долго ли нам ждать?

Именно в тот период отказа от победы в «холодной войне» фактически начался отказ от базовых принципов «Красного» проекта. Несколько позже, уже во второй половине 1980-х годов, Горбачёв объявил, что СССР больше не будет нести миру свои ценности, поскольку переходит к ценностям «общечеловеческим». Отказавшись от советской системы глобализации, Горбачёв неминуемо ввел нас в систему глобализации «Западного» проекта, поскольку другой попросту не было.

О концепции глобальных проектов я уже рассказывал читателям «Дружбы народов» в 6-м номере журнала за 2009 г. Сейчас лишь напомню основные положения. Основой любого глобального проекта является надмирная идея, выходящая далеко за пределы видимого и ощущаемого пространства. Мало того, изначально подобная надмирная идея должна быть заявлена как Истина для всех, на все времена и без альтернатив. Однако одного этого недостаточно. Для того чтобы массы людей, вдохновившись идеей, занялись ее воплощением во всемирном масштабе, необходимо эту идею перевести в политическое измерение, в котором, собственно, и реализуются любые идеи. Для успешного развертывания глобальный проект должен утвердиться в опорной стране. Она должна быть крупной, мощной в экономическом и военном отношении. Только сильная страна, являясь признанным лидером проекта, может удержать прочие государства от беспрерывных конфликтов между собой и обеспечить присоединение к проекту все новых и новых участников. С этого момента глобальный проект становится иерархическим, управляемым из единого центра и откровенно экспансионистским. За историю человечества таких надмирных идей возникло не так уж много. В нашей стране более или менее известна история всего-навсего трех проектов: христианства (которое уже давно распалось на несколько проектов), ислама и коммунизма.