Дочь Роксоланы. Наследие любви - Наталья Павлищева

Отец за что-то укорял свою Хуррем (видно, написала резкое письмо?).

«Не розу я нашел в письме – шипы.И стало мне невмочь.Все утешения друзей глупы,Не в силах мне помочь.

Слова привета ты пришли скорей,Пока я жив.И добрым словом сердце мне согрей,Любовью одарив».

В другом признавался в любви.

«Фархад… Меджнун…Люблю в стократ сильней.Любовь их – сказка, а моя навечно.Любимая – свеча во тьме ночей,А я при ней лишь мотылек беспечный».

Вот эти письма и помогут несчастной Хюмашах отстоять свое право любить! В конце концов, она внучка Хуррем.

Михримах сложила все письма, как были, и отнесла отцу.

В тот же день султан позвал дочь к себе, долго молчал, потом достал еще большую шкатулку и подал дочери.

– Это ее письма, почитай и верни…

Михримах принимала отцовский дар дрожащими руками. Он означал высочайшее доверие.

Ведь даже не спросил, читала ли, понял, что прочла, но не укорил, напротив, доверил вторую половину…

И здесь менялся почерк, менялось содержание, письма были отчаянные, были резкие, султанша выговаривала супругу из-за Ибрагима-паши, обещала раскрыть глаза на что-то. Но куда больше было писем о любви, о том, что и дня не способна прожить без него, что каждый день ожидания весточки превращается в ад, что все адовы муки уже вытерпела, своими терзаниями искупила все прегрешения…

«Люблю, люблю, люблю!»

Первые, еще очень робкие и неумелые попытки писать стихи.

«Коль любимый не пишет – не нужна я ему?Не обманет?Я живу – не живу, и сама не пойму,Как в тумане…Даже солнце без Вас для меня не встает.И не встанет.Если песен своих соловей не поет —Роза вянет…»

«Никто мне не поможет, я больна,Когда моя душа с твоей разлучена.Приди и мой недуг пройдет,Как только взгляд Хуррем твой взгляд найдет».

«Пусть сердце, превратясь в голубку,К тебе летит и сядет на окно.И подсмотрев, пусть даже очень робко,Мне о тебе расскажет все оно.

Завидую ему, летать я не умею,Я снова в клетке, снова взаперти.Без зова твоего раба твоя не смеетК тебе лететь, идти и даже приползти».

«Мой враг любимый!Когда бы ведали, как раненое сердцеВ тоске исходит горькими слезами,Оставили б открытой клетки дверцу,Чтоб полетела птицей вслед за Вами.

Но я томлюсь: забыта, одинока,Ломаю руки и кричу ночами.Не образумит даже речь ПророкаКогда одна, когда не рядом с Вами.Лишь одного хочу: увидеть и услышать,Понять, что любите и тоже не забыли.Рука невольно, как молитву, пишет,Чтоб вы меня хоть чуточку любили.

Я не виню; к чему Вам мои слезы,Коль сердце в радости безмерной пребывает?Разделим поровну: пусть мне шипы от розы,Для вас – ее цветы благоухают».

«Мой жестокий, столько дней не пишешь!Неужели сердце позабыло?Неужели стона моего не слышишь?Неужели страсть твоя ко мне остыла?»

«Утонула я в море тоски, где ни дня нет, ни ночи…Каждый день мне погибель разлука с тобой пророчит.Соловей я, отныне живущий в пустыне без розы,Вместо песен теперь у меня только горькие слезы…»

«Мой любимый, тебе же известно давно:Если бы в море вода превратилась в чернилаИ в бумагу вся ткань во дворце, все равноИх для писем моих и тогда б не хватило!»…

«Плох мой стих и корявы слова,Ты прости: говорить о любви, как Меджнун, не умею.Полетела б голубкой к тебе,Но мешать, о, Фархад, я тебе не посмею…»

Понятно, вот эти строчки он писал свой ответ о Фархаде и Меджнун.

Читала и ловила себя на том, что боится добираться до последних писем. Вдруг там уже нет таких строчек, что-то же случилось между родителями, если султан вдруг увлекся другой? Былого не вернуть, Михримах пыталась понять причину размолвки, если это вообще была размолвка между родителями.

Вот письмо, написанное во время последнего похода. Тогда Повелитель казнил шехзаде Мустафу и вернулся совсем больным. Матери пришлось очень нелегко в те дни.

Нет, любовь в каждой строчке…

«Пусть тебя все болезни минуют,Пусть напасти пройдут стороной.Я к походам тебя ревную,Очень трудно мне быть одной.

Сердце бьется раненой птицей,За тобой оно рвется вслед.Не могу ни дышать, ни молиться,Стал отъезд твой мне худшей из бед».

Хотелось спросить о двух вещах: что же произошло тогда, когда Хуррем рядом с султаном заменила обманщица Каролина, и что же такое было в том крошечном свертке, который отец попросил, не разворачивая, положить матери в саван.

Попробовала спросить – не ответил, только сгорбился сильней.

Но оставалась еще просьба Хюмашах.

– Отец, во имя памяти о матери не вынуждайте Хюмашах выходить замуж за того, кого она не любит.

Сулейман вскинул голову.

– Об этом же перед смертью просила и Хуррем. Что там у Хюмашах?

– Она влюблена, и давно. Хороший человек, незнатный и небогатый, но разве это помеха? Она единственная наша с Рустемом-пашой дочь, мы сумеем дать Хюмашах хорошее приданое…

– Кто он? Пусть придет, я посмотрю на твоего будущего зятя.

Михримах чуть смутилась.

– Его нет в Стамбуле, отец. Аласкар сейчас на задании.

– Где?

– Он шпион султанши… Был таким. Это Аласкар сумел проникнуть к мятежнику, выдававшему себя за Мустафу, и заманить его в ловушку. Он много что сумел… Но сейчас он у шехзаде Баязида, султанша отправила его туда, чтобы следил за моим братом и дал знать, если тот сделает глупость.

Сулейман вдруг поднялся и шагнул к шкатулке, стоявшей на столе. Михримах быстро добавила:

– Но он скоро вернется. Мы с Хюмашах просим только подождать его приезда…

– Не вернется, – глухо проговорил султан.

– Что?!

– А я все думал, как к Баязиду попал вот этот перстень. – Сулейман протянул дочери большое кольцо.

Михримах в ужасе смотрела на перстень; именно его дала Роксолана Аласкару, чтобы тот мог доказать, что служит султанше.

За перстнем последовало письмо.

Строчки прыгали перед глазами, прочесть удалось с трудом. Баязид писал, что раскрыл султанского шпиона именно по перстню, который видел у валиде, и казнил его. С горечью упрекал в том, что за ним следят таким образом, и освобождал себя от любых клятв, данных матери…

Михримах даже застонала; перстень султанши, столько раз выручавший Аласкара, на сей раз его погубил.

– Это о нем? – кивнул на письмо султан, видя, как дочь схватилась за горло.

– Да…

– Передай Хюмашах, что я неволить не буду, но в казни ее любимого моей вины нет.

– Я знаю…

– Что еще такое делал для Хуррем этот человек? Это он раскрыл Каролину?

– Нет, отец, там помог Иосиф Хамон, он отправил людей, чтобы расспросили обо всем.

– Хорошо. Иди.

Михримах шла от отца, сжимая в руке письмо Баязида, и плакала. Как сказать Хюмашах, что ее возлюбленный казнен ее дядей за выполнение задания ее бабушки?

Хюмашах, шагавшая по коридору навстречу, обомлела:

– Что, матушка, что?! Что-то случилось? – Заметив письмо в руке у матери, ахнула. – Отец?!

Михримах скомкала лист, сунула за пазуху.

– Нет, дорогая, нет. С отцом все в порядке, я бабушку вспомнила…

– А… Повелитель что сказал?

– Повелитель сказал, что неволить тебя не будет.

Хюмашах счастливо заблестела глазами:

– Я подожду Аласкара, я буду его ждать столько, сколько нужно!

Глядя вслед дочери, Михримах едва не застонала. Пусть так, пусть ждет и надеется пока… так лучше, время лечит… может, потом… когда-нибудь… но не сейчас. Пока пусть верит и ждет.

Солнце и луна…

Михр-и-мах – солнце и луна…

Так бывает, когда луна торопится появиться на небе, когда солнце еще не ушло на покой.

Так было, когда у Хуррем родилась крошечная дочь.

Валиде Хафса Айше никак не могла понять, радуется она рождению девочки или злорадствует. Конечно, куда почетней родить мальчика, но второй мальчик у Хуррем – это почти личное оскорбление валиде.

Хорошо, что девочка, решила Хафса Айше.

Но с другой стороны, почетней рожать мальчиков. У Сулеймана пока ни одной дочки, все сыновья, хотя их осталось двое – Мустафа и Мехмед, еще двоих забрала болезнь. Старшего, Мустафу, родила красавица Махидевран, а Мехмеда эта пигалица, которую Повелитель даже после рождения сына не отправил от себя прочь, а снова взял на ложе!

Михр-и-мах… Солнце и луна… Пусть девочку зовут именно так!

Она крошечная, недоношенная. Выживет ли?

Гарем злорадствовал, потому что у Хуррем не получилось родить второго сына, а первый… это случайно!

Теперь-то Повелитель возьмет на ложе какую-нибудь другую?

Не взял, снова позвал к себе эту зеленоглазую! Объявил, что рождению дочери очень рад, это его любимая принцесса, что статус Хуррем – Хасеки – подтверждает и фирман о рождении дочери выпустил (невиданное дело!), словно это не девчонка, а наследник престола.