Хочешь жить - не рыпайся - Росс Томас

Но ездить мне приходилось меньше, гораздо меньше, и большинство суббот я проводил в библиотеке Конгресса в компании капитана Бенжамина Луи Элалье Бонневилля, офицера седьмой пехотной дивизии армии Соединенных Штатов Америки, выпускника академии в Уэст-Пойнте, протеже Тома Пейна, друга Вашингтона Ирвинга, и, подозреваю, тайного агента военного министра.

Я подбирал материалы о капитане (позднее, генерале) Бонневилле, которые собирался обобщить в докторской диссертации, когда братья Кеннеди вызвали меня к себе. Еще тогда я пытался разыскать его дневник, в свое время попавший к Вашингтону Ирвингу, а теперь, по прошествии более чем десяти лет, я полагал, что значительно приблизился к желанной цели. Особой значимости мои поиски не имели. Во всяком случае, для Бонневилля. В его честь уже назвали дамбу и какие-то солончаки. А также один из «понтиаков». Он жив в памяти народной.

Но я все еще мечтал о том, что защищу диссертацию, а затем, став доктором, определюсь в какой-нибудь новообразовавшийся колледж, где время остановилось, где студенты носят короткие стрижки и все ездят на автомобилях с откидывающимся верхом, а волнует их лишь одно: поставит ли старый профессор Моррисон зачет по химии Джону Бумеру, чтобы тот мог выйти на поле в следующем матче Студенческой футбольной лиги?

Я лелеял эту фантазию как антидот к тем ядовитым испарениям, что мне приходилось вдыхать в Великом болоте Бамбузлемент, по которому я блуждал последние десять-одиннадцать лет. Мне требовалось время, чтобы закончить диссертацию и, ежели Френк Сайз хотел, чтобы я работал дома, я соглашался отплатить за его доброту кражей оплаченного им времени. Многолетняя работа на федеральное правительство привела к тому, что в вопросах морали я все более часто склонялся к компромиссу.

За ленчем, который Френк Сайз оплачивал мне и его секретарю, Мэйбл Синджер, я рассказывал ему о том, какой я хороший, не упоминая, разумеется о моем намерении использовать отведенное для работы время на собственные нужды. Сидели мы в ресторане Пола Янга на Коннектикут-авеню.

Той весной Сайзу должно было исполниться сорок шесть.

Ему принадлежала колонка, семь дней в неделю появлявшаяся в восьми с половиной сотен газет США, Канады, и, насколько я знал, остального мира. Колонка эта отличалась особым стилем и ему, как я понимаю, хотелось, чтобы она напоминала громовые раскаты, исходящие из Вашингтона. Но если она что-то и напоминала, так кудахтанье курицы, обнаружившей лису в непосредственной близости от курятника. Однако, одним абзацем колонка могла погубить репутацию человека, и ее не без оснований называли причиной двух самоубийств.

Во внешности человека, которого боялся весь Вашингтон, не было ничего страшного. За исключением глаз, лицо у него ничем не отличалось от тех, что можно увидеть за ленчем в любом ресторане. Широкий, всегда готовый улыбнуться рот, крупная нижняя челюсть, толстые щеки, нос на удивление тонкий и, наконец, маленькие аккуратные уши под венчиком волос.

О теле лучше не говорить: что-то большое, жирное, бесформенное, со свисающим на ремень животом. А вот стоило посмотреть Сайзу в глаза, так живот сразу забывался. Так же, как и лысина. Или сутулая спина и пухлые руки. Если презрение характеризовалось бы цветом, но оно имело тот же оттенок серого, что и глаза Сайза, холодные, колкие, этакий серый полированный гранит, блестящий от зимнего дождя. То были глаза, которые оценили стоимость мира и нашли, что место это дешевое, да еще заселено жильцами, которые никогда не оплачивают квартиры в срок.

— Да, веселенькое у вас было время, — Сайз отправил в рот большой кусок картофеля. У меня начались голодные рези. Я не ел картофель уже три года В отличие от Сайза, я заботился о своей фигуре.

— Бывало по всякому, — ответил я. — К примеру, я много поездил по свету, — мой ленч состоял из овощного салата и бокала «мартини». Я все гадал, стоит ли просить второй бокал при первой встрече с потенциальным работодателем. Сайз, похоже, не жаловал спиртного. К счастью, Мэйбл Синджер составила мне компанию.

— Я, пожалуй, повторю, — пришла она мне на помощь. — Хотите еще «мартини»?

— Конечно, хочет, — ответил за меня Сайз. — Вы же иной раз употребляете, не так ли, мистер Лукас?

— Случается.

— Заказывайте напитки, Мэйбл, а потом передайте мне те материалы, что вы принесли с собой.

Тот, кто пишет колонку, которую, пролистав спортивные страницы, читает половина страны, может не беспокоиться о качестве ресторанного обслуживания. Мэйбл не успела поднять голову, как рядом с ней возник официант, всем своим видом показывая, сколь он рад обслужить дорогого гостя. Она заказала себе «манхаттан», мне — «мартини», затем достала узкий кожаный брифкейс, вынула из него папку в светло-желтых «корочках» и протянула Сайзу.

— Как к вам обычно обращаются, мистер Лукас? — спросил Сайз.

— Мистер Лукас.

— Я хочу сказать, они не называют вас Декатар, не так ли?

— Мама называла. Остальные в большинстве своем зовут меня Дек.

— Как студенческое общество, — вставила Мэйбл Синджер. — Когда я училась в университете Огайо, я входила в Дек. Держу пари, сейчас ничего такого уже нет. Господи, как давно это было.

Я предположил, что было это лет шестнадцать тому назад. Мэйбл Синджер и тогда отличалась крупными габаритами, умом и любила поразвлечься, но обычно оставалась без парня на уик-энд, если только ее подругам не удавалась упросить кого-нибудь из баскетболистов взять ее с собой. В свои тридцать семь или тридцать восемь она по-прежнему оставалась мисс Синджер и, считалась лучшим секретарем Вашингтона и самым высокооплачиваемым. Я знал, что высшие государственные чиновники не смогли нанять ее (не хватало денег), хотя такие попытки предпринимались неоднократно.

— Итак, вы думаете, что могли бы работать на нас? — спросил Сайз, не спеша просматривая содержимое папки, переданной ему Мэйбл Синджер?

— Не знаю. Мы еще не обговорили мое вознаграждение.

— Дойдем и до этого, — покивал Сайз. — Тут написано, что вам тридцать пять, вы разведены, ваша жена вновь вышла замуж, детей у вас нет, в долги вы не влезли, ваши соседи думают, что вы слишком много пьете, в вопросах морали вы можете и подвинуться, да еще принадлежите к таким странным организациям, как «Флейта Сакко и Ванцетти» и «Общество боевого горна».

— И где это все написано? — полюбопытствовал я.

— Вот здесь, — Сайз постучал пальцем по желтоватым «корочкам».

— А что это, черт побери?

— Ваше фэ-бэ-эровское досье.

— Дерьмо.

— Вы удивлены, что оно попало ко мне?

Я покачал головой.

— Нет. При ваших связях в этом нет ничего удивительного.

— Вам оно не очень-то нравится, не так ли?

— Оно мне совсем не нравится. ФБР собирает всяческий мусор. Не сортирует, а просто собирает, и он лежит, пока не начинает вонять.

— Согласен, — кивнул Сайз. — В своей колонке я именно так и писал. Не единожды. Но, нанимая кого-либо на работу, я пользуюсь досье ФБР. Экономлю время и деньги. На рекомендации я не полагаюсь. Ссылаются обычно лишь на тех, кто может сказать только хорошее, не так ли?

— Скорее всего, вы правы.

— Потому-то я и предпочитаю досье ФБР.

— Вы можете получить досье на любого человека?

— Практически на любого.

— Иногда оно может прийтись как нельзя кстати.

— Я не беру их домой, чтобы читать на сон грядущий, как Линдон Джонсон. И использую досье лишь когда, по моему мнению, полученные мною материалы подтверждают содержащиеся в нем сведения.

— По вашему, значит, мнению.

— Вы не считаете его безошибочным. Я про мое мнение.

— Все ошибаются, знаете ли.

— А вы?

— Я тоже.

— Но на свое мнение вы полагаетесь?

— Разумеется. А как же иначе?

— Вот-вот, — опять покивал Сайз, — именно так я и зарабатываю на жизнь. Полагаясь на свое мнение.

Официант принес полные бокалы, и он ополовинил свой, прежде чем мы углубились в этическую сторону моей будущей работы. Я не уверен, что Френк Сайз понимал, о чем, собственно, речь. Вполне возможно, не понимал этого и я.

— Почему бы тебе не сказать, что от него потребуется? — перевела разговор в деловое русло Мэйбл. — Для этого ты и пригласил его на ленч.

Френк Сайз улыбнулся. То была улыбка девятилетнего проказника, прилепленная к обрюзгшему лицу мужчины среднего возраста. Пожалуй, она бы порадовала собеседника, если бы не глаза. Глаза сводили радость на нет.

— Хорошо. Начнем с денег. Вы не возражаете, Дек?

— Деньги — моя любимая тема, — ответил я, прикидывая, во сколь долларов обойдется мне столь быстрый переход на имена.

— Я буду платить вам двадцать две тысячи в год, примерно столько же, сколько получают репортеры первой величины.

— Я — историк первой величины и зарабатываю двадцать восемь тысяч в год.