Сирийский рубеж 3 (СИ) - Дорин Михаил

— Какая у них жажда схватить нас, — воскликнула Антонина, когда я снял одного боевика, подобравшегося весьма близко к нашей позиции.

— Им много заплатят.

Боевики продолжают подползать. Каждый метр им даётся ценой потерь, а нас достать не могут. Один швыряет гранату, но та взрывается ниже нашей позиции.

В голове много мыслей. За спиной Тося, рядом с ней раненый Хавкин. Ещё и Кеша бьётся из последних сил. И никакой подмоги, кроме кружащего над нами Тобольского.

— Саша, я перевязала. Давай помогу, — подтянула Белецкая к себе автомат Хавкина.

— Не высовывайся!

Несколько человек двинулись обходить нас слева по склону. Пустил по ним очередь. Одного свалил, ещё двоих ликвидировал Кеша. Уже тревожно, что подходят слишком близко.

Не знаю, сколько прошло времени, но духи решили застопориться. Попрятались за камнями, что мне их пока не достать.

— 201-й, ведём бой. Быстрее надо забирать, — громко сказал я, продолжая насиловать станцию.

Она то шипит, то пищит.

— 202-й, пока нет никого, кроме нас. Держитесь. Попробую группу высадить на вершину к вам в помощь.

Краем глаза ухватился за пару человеческих фигур, подступающих слева. Одеты в тёмные одеяния: чалма на голове, автоматы наперевес. Идут в низине, пытаясь подойти вплотную. Идут очень тихо. Предсмертный крик прокатился над землёй.

Так мы долго точно не протянем.

— Да есть кто-нибудь ещё в воздухе⁈ — громко сказал я в рацию.

Не прошло и минуты, как боевики появились с противоположной стороны. Ещё несколько выстрелов, и снова отступили.

— Тося, только сиди и не высовывайся, — ближе перекатился я к Белецкой, но та ещё продолжала сжимать автомат Михаила.

От боевиков уже не так просто отбиваться. Решили задавить нас огнём. Чаще стараюсь перемещаться, чтобы была возможность не дать им подойти. Но они всё подходят. И опять пустой магазин.

И тут меня чем-то снесло на землю. Пара выстрелов раздались слева.

Краем глаза вижу фигуру в чёрном. Он уже поднял автомат. Нужно ещё мгновение, чтобы его снять. Я даже не заметил, как выпустил очередь по душману.

Лёжа между камней, я почувствовал, что на мне лежит… Тося. Внутри всё похолодело. Лицо Антонины, чёрное одеяние боевика… всё вокруг закрутилось. Она лежала рядом со мной и протяжно стонала от боли.

— Ты… ты чего? Зачем полезла, дурочка?

Одна группа решила снова попытать счастье и подойти вплотную. Надо подпустить ближе, чтобы сразу всех. Кучно идут!

Гранату держал на голове в одной руке, а в другой Тосю.

— Ну зачем⁈ — тихо проговорил я, выдернул чеку и бросил гранату.

Взрыв. Трое рухнули на землю, ещё двое поскорее стали отползать. Выстрелы со стороны боевиков затихли.

— Саша, я умираю, да? Ты ведь живой?

Я посмотрел на Антонину и свои ладони в крови. В эту секунду я не знал, что думать. Пожалуй, самый дорогой мне человек за две моих жизни вот-вот уйдёт… навсегда.

— Где? Где болит? Надо наложить повязку. Ты только не молчи. Говори мне что делать, хорошо?

Ощупав тело Белецкой, я не сразу нашёл рану.

— Больно, — заплакала Тося, а я посмотрел на рану.

Сначала подумал, что пуля прилетела прямо в самый зад. Но оказалось, что в ногу.

— Дорогая, ты не умрёшь. Рана не смертельная, — проговорил я, быстро перетянув ногу Антонине.

— А знаешь как больно? И вообще, я крови боюсь, — продолжала плакать Тося.

— Не говори ерунду. Ты же врач, в твоей жизни ты столько раненных видела, что мама не горюй.

— Так то не моя кровь. А свою боюсь. Её ещё так много. Тошнота к горлу подступает, и голова кружится.

— Отставить панику!

Перерыв затягивается. Тем временем снова спикировал Тобольский. Залп НАРами и снова слышу отчаянные крики боли. Над поляной поднимался дым, обволакивающий всю местность.

В нашу сторону летят отдельные автоматные очереди и проклятья на местном языке.

Сквозь громкий стук пулемёта пробился гул двигателей. Он всё нарастал и становился всё ближе и ближе. Выглянув из-за валуна, я увидел пару Ми-24, заходящих на цель. Сначала один выполнил залп из пушки, а затем и второй.

Пулемёты замолкли, а мои коллеги резво ушли вверх, отстреливая «асошки».

— 202-й, бармалеи бегут. Сейчас подсяду к вам, — сказал Тобольский и начал заходить на склон горы.

Наверняка сейчас зависнет на одном колесе. Кеша переместился ко мне и подобрал Хавкина. Я же взял на руки Антонину и понёс наверх.

Олег Игоревич и правда завис с опорой на одном колесе. Из грузовой кабины выскочили несколько спецназовцев и помогли нам забраться. Только мы закончили грузиться, как Тобольский начал взлетать.

Антонине и Михаилу начали оказывать помощь. Вертолёт взлетел и взял курс на площадку в Маарет-Эн-Нууман.

Я же продолжал смотреть на подбитый Ми-8, который всё же загорелся от множества попаданий. Внизу из лесопосадки уходили отдельные боевики, которые не смогли нас взять.

Голова болела, руки устали, а спину ломило от напряжения. Утерев грязное лицо, я посмотрел на Тосю и встретится с ней взглядами. Только сейчас я заметил, что мы не отпускаем друг друга и держимся за руки.

А в голове мысль — сколько ещё раз мне так будет везти?

От мыслей о здоровье Антонины и моей удаче, я вернулся к реальным вещам. В грузовой кабине устало сидели бойцы группы спецназа, а также Кеша, карауливший Хавкина. Миша стонал, когда его обрабатывал санинструктор.

— Я помогу, — попыталась встать Белецкая, но ей не дали подняться.

— Тебе самой помощь нужна, — уложил я Антонину на скамью, с которой бойцы слезли на пол, уступая девушке место.

— Тут у ребят серьёзнее раны. Я смогу.

На меня посмотрел санинструктор и покачал отрицательно головой, показывая, что помощь ему не нужна. Я оставил Тосю и подошёл к Хавкину.

— Как он? — спросил я медика из группы спецназа.

— Жить будет, но надо в госпиталь. Сначала быстро прооперируют, а потом и в Дамаск можно. Там есть большая больница.

— Понял, спасибо.

Антонина лежала на лавке. Я сел рядом с ней и прикрыл глаза. Ко мне подсел Иван — командир группы спецназа.

— Как группа? — спросил я.

— Все живы. И с трофеем, — указал Иван на брезент, лежащий рядом с рампой вертолёта.

Сначала я не замечал, что в вертолёте есть ещё кто-то. Оказывается, спецназовцы смогли взять пленного. Судя по тому, что завёрнутый в брезент человек ещё ворочался, взяли живым.

— Кто такой? — спросил я.

— Один из полевых командиров «Чёрных орлов». Точнее, «арабское лицо английской национальности».

Похоже, что не только авиацию наводили в тылу противника спецназовцы.

До посадки на площадку все в грузовой кабине молчали. То ли не было сил, то ли просто все привыкли. Пот, кровь, слёзы, боль и смерти — всё у старой карги под названием «война» связано друг с другом и идёт рука об руку.

Вертолёт коснулся колёсами шасси площадки. Бортовой техник быстро выскочил из кабины экипажа к сдвижной двери. Винты ещё не остановились, а к Ми-8 уже подбежали санитары из госпиталя и две медсестры. Тося не сразу согласилась, чтобы её первой вытащили из вертолёта. Мол есть более серьёзные раненные, чем она.

— Саша, только попробуй мне организовать госпиталь в Дамаске. Я тебя прибью, — заявила Антонина, когда я с солдатами тащил её на носилках.

Сирийские бойцы вопросительно смотрели на меня, будто не верили, что женщина может так смело разговаривать после ранения.

— Она сильно головой ударилась. Теперь много говорит, — сказал я на арабском, и парни заулыбались.

— Что ты им сказал? — спросила Тося.

— Сказал, что ты моя женщина, — улыбнулся я.

Тося сощурилась и загадочно посмотрела на меня.

— Саша, это ты официально заявляешь? — спросила Тося.

Белецкую приготовились принять в госпитале и попросили меня не заходить.

Постояв рядом с госпиталем и проводив Михаила, я пошёл к вертолёту. Рядом с ним шёл послеполётный перекур и… молчаливое обсуждение прошедшего задания.