Модный Лондон. Одежда и современный мегаполис - Кристофер Бруард

Достойных текстов, в которых следование моде выделялось бы в качестве центрального концепта городской культуры, немного, и я полагаю, будет справедливо предположить, что их авторы были прежде всего озабочены другими вопросами, нежели созданием истории города с опорой на вестиментарные привычки его обитателей: Валери Стил, написавшая материальную историю парижской индустрии моды и ее глобального доминирования; Элизабет Уилсон, с ее историей женского опыта существования в городской среде, который по большому счету определялся опасностями и ограничениями, так что моде отводилось в этой работе место всего лишь одного из феноменов, которые привносили в этот опыт удовольствие и ощущение неловкости; и Марк Уигли, изучивший чувства вины и обязанности, которые архитекторы-модернисты, планировавшие города в начале XX века, испытывали по отношению к феминизированной сфере моды[8]. Итак, до сих пор использование в качестве инструмента для анализа столичной культуры отношений между модой, пространством, временем и местом не считалось достаточно значимым, чтобы посвящать ему отдельное исследование.

Модель, подходящую для поставленной нами исследовательской задачи, можно найти в работе географа Дэвида Гилберта[9]. Он предлагает пять исторических мотивов, при помощи которых можно описать любой «длительный процесс развития географии столиц мировой моды», и, конечно, при разборе конкретных эпизодов, которые составляют наше исследование, эти мотивы используются. Во-первых, Гилберт считает, что расцвет модного города обусловлен появлением в XVIII веке «современных» городских форм розничной торговли и потребления. Такие новаторские практики в области торговли и демонстрации товара концентрировались в разных и конкурирующих между собой местах по всему миру, однако их развитие было особенно заметным в разное время в Париже и Лондоне, затем в Берлине и Нью-Йорке и, наконец, в XX веке – в Милане и Токио. Во-вторых, он отмечает, что экономические и символические системы европейского империализма складывались на протяжении XVIII–XIX веков, когда политика размещения модных заказов строилась в соответствии с системой международных торговых и производственных сетей, учрежденных как часть колониального проекта. Их становление совпало с популяризацией канонов экзотического и роскошного стилей, благодаря которым европейские столицы ощутили свое главенствующее положение в мире и в умах. В-третьих, вследствие того что власть империй возросла, мода стала восприниматься как актив, который был наравне с национальной архитектурой, выставками, масштабными градостроительными планами и туризмом и рождал конкуренцию между городами и странами.

Для Гилберта ключевым фактором, определившим общее представление о том, как должна была выглядеть модная столица XX века, стал интерес со стороны Америки к европейской моде. Интерес и влияние были взаимными, и по вине Голливуда в западном сознании за Парижем закрепилось звание модной столицы, а для Нью-Йорка был избран образ эталонного города коммерческой культуры. Лондон в этом контексте представал либо как бастион традиций и консерватизма, либо как нагромождение укутанных туманом переулков в готическом духе, пугающее обиталище «Другого» высокой моды. Наконец, Гилберт, отмечая, что стилисты, фотографы и рекламщики все более склонны сближать городскую культуру и культуру моды и ее потребления, говорит о том, что распределение ролей между городами, которое осуществляется в модных медиа, влияет на то, как воспринимается мода в городской среде, – и наоборот. Согласно Гилберту, «хотя в модной культуре часто происходит изобретение и пере-изобретение городской географии, эта культура консервативна в том, что касается ее мировых центров». Описания Парижа, Нью-Йорка, Милана или Лондона нередко «оперируют понятиями новизны и динамизма, но чаще всего ссылаются на якобы свойственное им почти природное модное чувство, произрастающее из богатого опыта столичной жизни»[10]. Противоречивость моды как феномена современности, имеющего многовековую историю и одновременно ориентированного в будущее, и составляет то, что делает ее и ее изображения особенно удачным объектом для изучения городской жизни и ее преображения.

Итак, эта книга, учитывая все соображения Гилберта, имеет задачу исследовать связь определенных лондонских мест и их обитателей с производством и потреблением модной одежды с конца XVIII века и вплоть до настоящего момента. Приводя здесь ряд отдельных эпизодов, относящихся к периодам реформ и застоя, чередовавшимся на протяжении двух веков, я стремился объединить источники и методы таким образом, чтобы в новом свете представить процесс развития материальной культуры британской столицы. А именно я использовал обширную коллекцию одежды и печатной продукции, которой располагает Музей Лондона, и другие собрания изображений, в первую очередь обращая внимание на предметы неизвестные или такие, которые, будучи проанализированными вместе с более «традиционными» свидетельствами, дают возможность глубже понять значимость моды как одного из важнейших аспектов социальной, культурной и экономической истории Лондона[11]. При таком подходе модная одежда рассматривается как источник, на основе которого может быть написана история города, а также показано, каким образом производство, розничная торговля и ношение одежды в Лондоне влияли на формирование различных городских секторов и в какой мере определяли материальный, эмоциональный и пространственный опыт городской жизни для представителей всех уровней общества.

Книга поделена на главы, каждая из которых посвящена определенным районам Лондона и связанным с ними знаковым фигурам. Ее устройство – это легкий оммаж яркой традиции каталогизировать многочисленные городские улицы с помощью пестрой галереи типов, как это сделано в книге Ларуна «Уличные торговцы Лондона, изображенные с натуры» 1687 года или в более поздних исследованиях Мэйхью и Диккенса[12]. Я надеюсь при помощи такого деления проиллюстрировать развитие отдельных «лондонских стилей» и их влияние на самые разные секторы одежды и розничной торговли и на население в целом; я также хочу через одежду создать историю столицы, биографию города, которую мода рассказывала бы вместе с архитектурой и предметами быта[13]. Каждая глава посвящена определенному месту в городе и периоду в его истории, а книга устроена таким образом, чтобы демонстрировать перекличку между различными моментами времени, локациями и стилями. Бóльшая часть глав содержит подробный анализ одного или нескольких предметов одежды, которые были выбраны либо на основании связи с определенной местностью (где эту одежду шили, носили или продавали), либо на основании того, что с их помощью можно продемонстрировать более широкий спектр социальных и эстетических интересов местного населения в изучаемый период. За описанием того или иного материального объекта следует попытка ответить на вопрос о том, как мода проявляла себя в пространстве, и поместить одетое тело в контекст обитаемой среды, уличной жизни и более широкий контекст распространения «лондонского стиля».

Таким образом, эта книга ставит перед собой цель заново позиционировать вестиментарные культуры Лондона в качестве важнейшего источника влияния на глобальную моду. Эта книга посвящена лондонцам как арбитрам в вопросах отличительного и убедительного чувства стиля. А еще она показывает, как производство и потребление одежды сказалось на экономике Лондона, его культурном статусе и демографическом благополучии в современный период. Однако, хотя здесь и приводятся определенные свидетельства того, как в ключевые моменты в Лондоне развиваются, осуществляются и распространяются модные идеи, книга не претендует на то, чтобы стать цельной и исчерпывающей историей моды. Скорее она актуализирует моду как «увековечивающую» практику, в такой же мере определяющую наши представления о времени и пространстве, как это делает среда или общественная, экономическая и культурная инфраструктуры, в которых проявляются изменчивые формы наших представлений[14]. В этом смысле содержание этой книги такое же субъективное, как память о событии, а ее положение такое же хрупкое, как положение любой одежды, вышедшей из употребления.

Первая глава посвящена развитию Сэвил-роу, Бонд-стрит и квартала вокруг Сент-Джеймсского дворца как локуса для одного из наиболее влиятельных и долго существовавших лондонских стилей – стиля денди и джентльменов. Соседство швейной мастерской и гардероба денди связывает воедино темы производства и потребления, в то время как современные сообщения и примеры одежды свидетельствуют об экстенсивной природе мужского гардероба и показывают, как лондонские производители и розничные продавцы утвердились в качестве создателей типичного образа денди. Представленные визуальные и текстовые материалы повествуют о персонах и времяпрепровождении, связанных с дендизмом, рассказывают об отношениях высших и низших слоев общества, которые складываются при формировании современного модного стиля. Архитектурный и экономический контекст в этой главе задает появление Вест-Энда как центра развлечений и торговли. Визуальный регистр неоклассической архитектурной грамматики и соответствующая организация улиц, парков и площадей в этот период задают пространственный контекст для изучения вопросов, связанных с публичной демонстрацией мужских вкусов и желаний.