Чужой для всех - Rein Oberst

Солдатская алюминиевая фляжка прикоснулась к запекшимся воспаленным губам немецкого офицера. Стуча зубами о металл, тот сделал несколько жадных, вожделенных глотков холодной, пахнущей тиной жидкости.

— Спасибо, гефрайтер, — отдышавшись, произнес Франц. — Я никогда не пил такой вкусной воды. Откуда она?

Криволапов улыбался от счастья. Он угодил командиру. Ему была приятна его похвала. — Эту воду я успел набрать из колодца там, в поселке у дома с липами, куда вы заходили. Я ее для вас берег. Вот и пригодилась. Я рад, что она вам понравилась. Скоро температура у вас спадет.

— Спасибо, — еще раз с глубоким вздохом поблагодарил Франц своего подчиненного и прикрыл глаза…

«Солдат прав, у меня действительно высокая температура. Лицо горит и всего знобит. И сильно жжет в правой ноге. Видимо касательное ранение. От того и температура. Сколько же часов я был в беспамятстве? Где я нахожусь? Как я попал в эту яму? Это, кажется, воронка от снаряда. Но что-то же я должен знать и помнить?» — его мысли медленно стали приводится в порядок. Вдруг он явственно увидел меркнущие глаза Веры. Ее бледно-серое лицо, окровавленные губы и еле слышимые слова: «Златовласка – твоя дочь, Францик!». И тут же появились жесткие глаза брата Веры. Они безбоязненно и зло смотрели в отверстие направленного на них пистолета… «Я же хотел застрелить этого негодяя! Но что-то мне помешало… Да, мне помешала девочка. Маленькая, беззащитная девочка, как оказалась моя дочь, крепко прижималась к груди Михаила и дрожала от страха. И тут вспышка, обвальный разрыв… и все…»

Франц застонал от моментально накатившей нестерпимой боли в сердце, душевной боли по Верошке и Златовласке. Его стон был похож на вой раненого зверя. Нахлынувшие воспоминания о последних мгновениях жизни Веры, острыми когтями разрывали грудь. Ему трудно было дышать. Он чувствовал свою виновность в случившемся, но помочь ей уже ничем не мог. Пальцы его рук в этот момент яростно загребали прохладную, рыхлую землю, оставляя глубокие борозды. Он вновь пытался подняться.

— Тише, тише, господин гауптман, — с усилием прижал офицера, ко дну воронки, русский танкист. — Глупо умирать сейчас, когда вы вернулись с того света. Полежите спокойно. Ваши страдания скоро пройдут, — Криволапов заботливо уложил метавшуюся горячую голову командира батальона на танковый шлем и укрыл его своей гимнастеркой. Сам остался в техническом комбинезоне. Ночь была теплой. Прямо летней. Глубокая воронка от гаубичного снаряда не задувалась ветром. Ефрейтору не было холодно.

Криволапов интуитивно чувствовал скверное состояние командира и находился рядом с ним. Он полюбил его еще с 41 года, когда тот спас ему жизнь. Он был счастлив, что сдался случай позаботиться о нем и как верный пес готов был разорвать любого, кто посмеет нарушить в эту минуту покой офицера. На случай появления неприятеля он держал наготове ППШ и две гранаты.

— Ты не уходи, Криволапоф. Побудь со мной, — через какое-то время тихо промолвил Франц, наконец, справившись с внутренними переживаниями.

— Нет, нет, я рядом с вами, господин гауптман. Без вас я никуда. Я все сделаю, что вы скажете. Сейчас мы не пропадем. Главное, вы соберитесь с силами.

— Спасибо, гефрайтер. Ты надежный и верный солдат. Я этого не забуду.

— Не благодарите меня, господин гауптман. Я вам до гроба жизнью обязан. Вы для меня не только командир, но и как старший брат. Все, что было в моей жизни хорошее, оно связано с вами. В детдоме я был одинок и меня часто там били. В армии – зуботычины и крик старшины и командиров. Только вы видите во мне человека, — Криволапов сглотнул накативший комок обиды и замолк.

— Еще раз спасибо тебе, гефрайтер. Ты достоин награды, — Францу была приятна забота русского танкиста о нем, и он не смел, умалчивать об этом. Он видел преданность Криволапова и за это его уважал. Он мог сравнить его по поступкам разве что водителем Брайнером. Кстати где он? Живой ли? Вспомнив о нем, он вдруг остро осознал, как мучительно долго и больно, проходила операция «Glaube».

Всего четыре дня разведгруппа находилась в тылу у русских, а какие тяжелые испытания пришлось вынести им, какие тяжелые последствия наступили. Погибло пять экипажей панцерваффе. Все они погибли ради уточнения и сбора сведений о готовящемся наступлении. Вот цена за спасение 9-й армии. А будет ли вообще это спасение? Уж очень тщательно и упорно готовятся русские к наступлению. Может зря он с Клаусом затеял операцию? Но он сильно хотел увидеть Веру. Увидел и погубил ее… Да, из-за него погибла Верошка, его любимая жена, хотя они официально не расписались. Их расписал далекий 41-й год…

Франц заскрипел зубами от злости на себя, но отчаяния уже не было. Он должен довести дело до логического конца. Он обязан поставить последнюю точку в операции. Его ждет генерал Вейдлинг. Его ждут боевые товарищи. Хватит хандрить. Нужно выбираться из этой темной прогорклой ямы. Война продолжается!

— Криволапов! — негромко, но решительно позвал танкиста Франц, — доложи обстановку, мне уже лучше.

— Вот это другое дело, — отозвался на его решимость из правого полушария Клаус. — Отошел от контузии, капитан? А то ты был невменяемый.

«Кто это говорит со мной? Откуда этот голос? Клаус, это ты?» — Франц недоверчиво стукнул себя по лбу. Вдруг почудилось.

«Да. Это я, капитан. Ты меня уже вызывал, но ничего не помнишь. Ты что мне не рад?»

«Я тебя узнал друг, — Франц улыбнулся и воспарил духом от такой новости. — Просто меня так тряхануло, что чуть Богу душу не отдал. Временно забыл о тебе. А ты здесь, со мной. Конечно, я рад твоему появлению. Опять я стал двуликим и всесильным».

— Господин гауптман, вам плохо? Вы бредите? — отозвался вдруг Криволапов.

— Нет, все хорошо, солдат. «Отче наш» прочитал мысленно, — голос Франца был более твердым и уверенным.

— А-а! Ну, так я докладываю.

— Докладывай, гефрайтер, я жду.

Криволапов с радостью вскочил с земли. Он втайне боялся, что после сильнейшей контузии и личных переживаний его командир сойдет с ума. Но вроде пронесло, командир батальона вновь тверд и рассудителен, правда еще плохо слышит.

— Докладывай сидя, танкист, только говори громче. Где мы и что снами произошло. Мне нужно принять решение.

— Слушаюсь, — торопливо ответил Криволапов и вновь присел у изголовья командира. — Это случилось к вечеру прошлого дня… Мы подбили два русских танка, и бой затихал. Вы в это время что-то кричали русскому сержанту, который держал на руках маленькую девочку. И тут раздался страшный взрыв. Русские начали обстреливать нас с тыла из орудий со стороны соседнего поселка. Это было для нас полной неожиданностью.

Взрывной волной от фугаса вас обоих разметало по сторонам. Я и ефрейтор Брайнер бросились к вам на помощь, несмотря на приказ лейтенанта немедленно уносить ноги. Вы были сильно контужены и находились без сознания. Кроме того осколком вам задело ногу. Было много крови.

— Подожди, гефрайтер, — взволнованно перебил ефрейтора Ольбрихт. — Девочка… в руках у русского сержанта была девочка. Что с ней? Она жива?

— Да, девочка жива, господин гауптман, — с потаенной радостью ответил тот. — Жива. Ни царапинки. Ее прикрыл собой русский сержант. Выжил ли он сам, не знаю. Вас всех тряхануло основательно. А девочка жива. Собственными глазами видел, — вдруг неосознанно пошел на обман Криволапов, чтобы угодить командиру. — Ее подхватила какая-то старуха и унесла домой. Можно только удивляться смелостью этой старухи. Откуда силы у нее взялись, под пулями подхватила девочку и понесла.

— За эту новость двойная тебе благодарность, — с волнением в голосе проронил Франц. — Ты меня очень порадовал. Это моя дочь, Криволапоф.

— Я догадался, господин гауптман, — заулыбался ефрейтор. Улыбнулся и Франц впервые после того, как очнулся.

— А та девушка, что стояла с вами, была вашей женой? — после небольшой паузы неофициально обратился ефрейтор к своему командиру.

— Да, Криволапоф, эта была моя жена, — тихо, не делая замечания подчиненному за некорректный вопрос, ответил Франц. — Правда мы не сумели обвенчаться. На то была причина… Она из-за меня погибла…

— Погибла? Жалко, красивая девушка. Вы, наверное, сильно ее любили, раз мы оказались в этом поселке?

— Все, гефрайтер, хватит об этом говорить, — вдруг резко пресек подчиненного Франц, тем самым подавив в нем и в себе размышления на грустные темы. — Докладывай дальше, что произошло.

— Дальше нам просто повезло, — оживился вновь Криволапов. — Всевышний Господь подарил нам удачу в этот день. Мы сумели оторваться от русских. Мы не пошли через Поляниновичи. Там нас ждала засада. Об этом мы догадались, когда нас стали обстреливать из поселка. На полной скорости под дымовую завесу ушли вправо, а затем на север. Обогнули поселок Никоновичи и затерялись в лесу. Лейтенант Эберт дал радиошифровку. Время прорыва нам указали на пять утра. Я удивляюсь, как мы прорвались к передовой. Меня и сейчас колотит, когда я вспоминаю, как мы прорывались на заре. Обезумевшие глаза русских бойцов до сих пор стоят передо мной. Они шалели, видя наш танк, да еще со звездой, несущийся на полной скорости с тыла. Только когда мы смяли два поста у передовых траншей, русские стали стрелять. Тем временем вступили в бой гренадеры. Но они нас подвели. Мы уже были подбиты…