Чужой для всех - Rein Oberst

— Но это полумеры, дядя Гельмут! — воскликнул Франц. — Танковые дивизии остались на Северной Украине.

— Да, Франц, это полумеры, но фюрер не поверил твоим донесениям, как и фельдмаршал Буш. Кстати, он собирается в отпуск в конце июня.

— Вот потеха, — усмехнулся Франц. — Русские только этого и ждут. 24-25 июня, через месяц будет предпринято небывалое по масштабам наступление русских по всей линии обороны Центральной группы войск. А ее командующий собирается в отпуск. Это крах для него. Странно, что фельдмаршал Буш не понимает этого.

— Время для принятия мер еще есть. Наш корпус, если то, что ты говоришь – правда, даст достойный отпор русским. Но скажи мне, Франц, — генерал Вейдлинг придвинулся ближе к кровати и пристально посмотрел в глаза молодому человеку. — Откуда у тебя такая информация? Откуда ты взял эти данные о начале наступления русских, о готовящемся двойном ударе по 9-й армии 1-м Белорусским фронтом? Ты не предоставил ни одного документа, указывающего на эти сведения. Вот в чем проблема. Пойми. Поэтому твои разведданные взяты в Генеральном штабе под сомнение. Как ты ответишь на мой вопрос? Я слушаю тебя, — генерал был как никогда строг и внимателен.

Франц внутренне напрягся, потер лоб, раздумывая, что ответить командиру корпуса. Как доказать генералу свою правоту. Задача была не из легких. «Пусть генерал примет твои сведения пока без подтверждения и готовится к обороне, — приплыла вдруг неожиданно мысль от Клауса, — а когда через два месяца Центральная группа войск развалится как карточный домик, предложи встретиться вновь и поговорить дальше по вопросам будущего Германии. Я думаю, это поражение на Восточном фронте будет серьезной встряской для него, да и для уцелевших генералов тоже. Тогда и обо мне расскажешь. Он будет готов поверить в любые твои предсказания. Понял? Держись, не унывай, Франц. Я рядом с тобой. Скоро повеселимся в отпуске».

«Спасибо за помощь друг», — улыбнулся Франц и мысленно пожал Клаусу руку.

— Чему ты улыбаешься, Франц? Я жду ответа, — Вейдлинг был недоволен затянувшейся паузой.

— Вы верите в предвидение, в предсказания будущего, дядя, — наконец, обратился Франц к генералу. В его голосе чувствовались твердость и уверенность в себе. От него исходила внутренняя сила.

Генерал вскинул от удивления брови. — Почему ты меня об этом спросил? Не хочешь ли ты этим сказать, что стал прорицателем?

— Да, дядя Гельмут. Вы угадали. Я стал предсказателем.

— Но в это трудно поверить. Это за гранью науки, Франц. Хотя, говорят, предсказания Нострадамуса сбываются. И давно это у тебя появилось, — генерал спросил серьезно, без усмешки.

— Три месяца назад, после февральской контузии.

— И многое ты можешь предсказать? — уже недоверчиво посмотрел Вейдлинг на Франца, в своем ли он уме.

— Практически все события вплоть до 2010 года.

У генерала полезли глаза на лоб. Он привстал и открыл рот, глотая воздух. Он все мог услышать от Франца, но не такие вещи.

— Ты не болен, мой мальчик? У тебя с головой все в порядке? — генерал наклонился и дотронулся до лба Франца ладонью. — Две контузии ведь перенес.

— Дядя Гельмут, — Франц отстранился возмущенно, — не надо. Я понимаю, что в это трудно поверить. Но давайте остановимся на следующем варианте, чтобы вы не посчитали меня проходимцем. Мои донесения возьмите за математическую аксиому, то есть примите их без подтверждений и доказательств. И готовьтесь основательно к обороне. Это вам поможет выстоять и не попасть в окружение и в плен как многие генералы. В их числе генерал Гольвицер, обороняющий Витебск. А после этих событий мы продолжим наш разговор. Вы согласны со мной?

Сейчас задумался Вейдлинг. Он видел, что Франц в своем уме. Контузиями, возможно, его состояние объяснишь, но говорит он серьезно и предложения делает вполне обоснованные. Тем не менее, мозг генерала отказывался верить Францу на слово и принимать решения слету.

— Хорошо, мой мальчик, я подумаю, над твоим советом, — вышел из положения генерал, — но позже. Пока ничья. Давай поговорим о других более приземленных и конкретных вещах, — Вейдлинг, в эту минуту пожалел, что не взял с собой коньяк. Придется на сухую говорить с Францем о его личной жизни. — Расскажи, Франц, только не обижайся, — немного смущаясь, произнес он, — что тебя связывает с поселком Поляниновичи?

Франц вздрогнул, услышав такой вопрос от генерала, и посуровел от резкого необычного поворота их беседы. Шрам, отметка Курских боев, натянулся и готов был брызнуть кровью. — Вы хотите это точно знать?

— Да, Франц. Мне нужна полная информация. Это очень серьезная тема и касается нас обоих, но в большей степени тебя. Ты сейчас поймешь причины этой серьезности. Слушай внимательно, — генерал кашлянул. — Дело в том, что твое возвращение не прошло гладко, как планировалось нами. Были большие потери. Рота обер-лейтенанта Мельцера вся полегла на том поле вместе со своим командиром. Чудом остался в живых Эберт, ну и ты с русским танкистом. Лейтенант Эберт, после обработки в отделе разведки, написал рапорт, где представил тебя в неблагонадежном виде, чуть ли не предателем, русским агентом.

— Мерзавец, — Франц сжал кулаки. — Кто ему поверит. Под полевой суд отдам за клевету.

— Подожди, Франц, не все так просто, как ты думаешь. Твой адъютант, обер-лейтенант Рикерт, также после беседы с начальником разведки Кляйстом дал против тебя показания о проявлении лояльности к населению прифронтовой зоны в нарушение приказа командующего армии. Эти документы находятся у Кляйста.

— Как! И Рикерт меня предал? — удивленно воскликнул Франц.

— Да, Франц, к сожалению и обер-лейтенант Рикерт оказался негодяем. Он топит тебя, чтобы получить твою должность и командовать батальоном.

— Вот оно что? Я был о нем более высокого мнения. Он еще фляжку мне с коньяком подарил на прощание, рассчитывал, что я не вернусь. Какой же он лицемер и мерзавец.

— Разбираться надо лучше в людях, майор, — упрекнул Франца генерал. — Быть более осмотрительным в разговоре с подчиненными. Это тебе урок на будущее. Ладно, пойдем дальше. Еще не все потеряно. Кляйст не передавал собранное досье на тебя в полицию безопасности. Он боится меня. Я с ним сурово поговорил. Но что будет завтра, и что стукнет в голову этому профи от Абвера, я не знаю. Если он даст ход этим кляузам, то тебя могут арестовать.

— Как же так, дядя Гельмут? — возмутился Франц. — Я кавалер «Рыцарского креста», «Железного креста», воюю с 1940 года, имею ранения и личные заслуги перед отечеством, и меня могут необоснованно арестовать? Арестовать безвинно, как это делает СМЕРШ у русских? Не могу в это поверить.

— Война идет, Франц, не забывай. Положение складывается не в нашу пользу. Нервозность в Генеральном штабе и Ставке накалена до предела. Все может быть, тем более, что фюрер не доверяет адмиралу Канарису и его людям. Абвер с его мощнейшей структурой переподчинен СС. Кляйст из кожи лезет, чтобы выслужится перед Службой безопасности и Гестапо. И ты для него козырная карта. На тебя он хочет повесить все свои неудачи и огрехи отдела. Тем более, есть белые пятна в твоей биографии, которые ты скрывал даже от меня. Поэтому, — генерал громко стукнул ладонью по тумбочке, — ты все сейчас выкладываешь о русской женщине из поселка Поляниновичи, а я подумаю, как тебе помочь. Это очень серьезно, Франц. Я не шучу. Я не прощу себе, если что-то случится с тобой.

— Хорошо, я согласен, — Франц был бледен и подавлен услышанной от генерала информацией. Он чувствовал начинающийся приступ головной боли. Ему захотелось поскорее все рассказать, что хочет от него дядя и замкнуться, побыть одному со своими мыслями.

— Летом 1941 года, — тихо начал говорить он, — когда наш 24-й моторизованный корпус стремительно продвигался на восток, меня отправили в одно село подобрать дом под штаб корпуса. Село называлось Заболотное. Волей судьбы, там произошло знакомство с одной девушкой. Она прекрасно говорила на нашем языке, была умна и необыкновенна красива. Ее звали Вера. Поэтому и операцию я предложил назвать «Glaube» – Вера. Прошло уже три года после этой первой встречи, а я до сих пор удивлен, как в том захолустном маленьком селении мог расцвести такой божественный цветок. Я полюбил ее, дядя, больше жизни и готов был женится на ней. И, главное, мама дала мне на то согласие.

— Как, твоя мать, фрау Берта, знала об этом?

— Да, дядя Гельмут. Мне пришлось написать письмо домой, и получить от нее благословение.

— Хорошо, — генерал покачал головой, — что было дальше?

— Когда я приехал в августе за Верой, чтобы увезти в Берлин, то родственники спрятали ее от меня. Поиски результатов не дали. Я озверел. Хотел застрелить ее брата. Это он все подстроил. Я хотел даже сжечь деревню, такое было состояние злости и отчаяния. Но вы понимаете меня, я не так плохо воспитан, чтобы сжигать и убивать ни в чем не повинных людей. Тем более был 41-й год, когда мы верили, что несем демократию и свободу русским крестьянам. Это были мои личные проблемы. И они касались только меня. В общем, пришлось возвращаться восвояси. Да и времени было мало. В Смоленске шли жестокие бои. Меня отпускали в отпуск только в случае женитьбы. Но свадьба, увы, не состоялась.