Лондонский туман - Кристианна Брэнд

осталась на его попечении, когда он еще только получал медицинское образование, но поскольку это бремя обладало круглым личиком, янтарными глазками, желтыми кудряшками, а также легким и веселым характером, и хотя не блистало умом, но было не намного глупее любой хорошенькой девушки, Томас в своем, в иных отношениях здравом и рассудительном, уме возвысил его до степени кладезя всевозможных добродетелей и очарования. Матильда в течение двенадцати лет их брака робко пыталась убедить мужа, что подобная физическая привлекательность в сочетании с беспечностью и полным отсутствием мозгов может быть чревата серьезной опасностью (и, как выяснилось теперь, слово «чревато» было самым подходящим). Но Томас, снисходительно соглашаясь, что Роузи глупа, как все девушки ее возраста, уверял, что во всех остальных отношениях она чистое золото. В довершение всего он отправил Роузи доучиваться в Швейцарию, все еще наивно веря в броню в виде форменных школьных пальто и круглой фетровой шляпы с лентой. Разумеется, Роузи выбросила шляпу в окошко, как только поезд отошел от вокзала Виктория, и нашла купе, в отличие от ее собственного, не предназначенное «только для леди». К тому же полет шляпы на железнодорожное полотно помог завязать разговор с молодым парнем, который, как выяснилось впоследствии, не чурался очень старых трюков. В итоге, несмотря на любезную помощь и опеку, предоставленную в Женеве Раулем Верне, бывшим ухажером Матильды, Роузи вновь оказалась в семейном кругу.

Рауль Верне! Заворачивая сонную малышку в белые одеяла, выключая газовую горелку и ощупью пробираясь через темную детскую, Тильда мечтательно улыбалась, мысленно вновь оказавшись в маленькой пивной в Каруже, куда можно было добраться из Женевы трамваем, с графином красного вина на белой скатерти, и слушая бормотание Рауля, что этой ночью они наконец отправятся куда-нибудь, где смогут остаться наедине. «Ah, Mathilde, dites oui!»{2}. «Какое же я имею право, — думала она, — читать мораль бедной заблудшей Роузи».

Возможно, заблудшая, но отнюдь не удрученная Роузи свернулась калачиком на старом диване при свете камина в кабинете Томаса.

— Ну, Роузи, лучше расскажи мне все...

И Тильда тут же вновь очутилась в Каруже, сидя под украшенными волшебными фонариками деревьями за столиком, покрытом белой и чистой скатертью, как на картине Ван Гога{3}, на которой были изображены булочки и бутылка терпкого красного вина...

— Ты, конечно, не знаешь это место неподалеку от Женевы, Тильда. Мы называли его «наша пивная» — оно казалось ужасно романтичным. Мы были молоды и глупы — теперь я куда более опытна... Мы обедали там каждый вечер, сидя под деревьями и держась за руки. Мы были в таком состоянии, когда кажется, будто кроме нас ничего не существует и не имеет значения. Он был студентом и не имел ни единого су{4} в кармане, но ему кто-то одолжил квартирку на холме, куда вела кривая улочка, и там было так чудесно, что... ну, в конце концов я перестала быть неприступной. Мы проводили там дни и ночи и были безумно влюблены друг в друга!

— Неужели в школе тебе позволяли вести себя таким образом?

— Ну, я наплела им с три короба лжи, а потом взяла и позвонила мадам, стала говорить с ней измененным голосом, назвавшись твоим именем, и сообщила, что приехала в Женеву узнать, как у меня дела. Мы со смеху покатывались, слушая, как мадам на меня жалуется...

— Почему же эта чертова баба не написала мне? — сердито осведомилась Матильда.

— Я же сказала: она думала, что практически каждый день говорит с тобой по телефону, но ты не можешь встретиться с ней, так как у тебя грипп или еще что-то жутко заразное. Разумеется, ты заявила, что боишься, как бы я не занесла инфекцию в школу, поэтому я буду отсутствовать еще несколько дней и ночей. А потом он отправился домой...

— И где его дом? Я имею в виду, кто он вообще?

— Только не надейся, Тильда, что я могу выйти за него замуж. Его родители — фермеры и живут высоко в горах. Ты ведь не думаешь, что я из-за ребенка согласилась бы проводить жизнь на горных пастбищах и петь йодлем{5}, созывая коз, или чем еще они там занимаются.

— Насколько я понимаю, ты исцелилась от своей великой страсти, — сухо заметила Матильда.

— Она была слишком великой, чтобы долго продолжаться, — слегка пристыженно отозвалась Роузи. — Такие вещи не длятся вечно.

— Фактически не более трех месяцев.

— Если ты будешь такой чопорной, Тильда, я пожалею, что рассказала тебе. Я всегда думала, что у тебя более широкие взгляды.

Матильда ощутила душевную боль: она понимала, что беспечная уверенность Роузи скрывает волнение и тревогу, видела мертвенную бледность под бело-розовой кожей, отчаяние в негодующих янтарных глазах. Если бы молодежь умела требовать любви и жалости, не напуская на себя высокомерное превосходство...

— Едва ли ты можешь обвинить меня в попытке устроить викторианскую{6} сцену, Роузи. Я помогу тебе всем, что в моих силах, но не стану помогать избавиться от ребенка, так как, во-первых, считаю это ужасным само по себе, во-вторых, если что-то пойдет не так, это станет опасным для всех участников, включая тебя, а в-третьих, я жена врача, а ты его сестра, и для Томаса обернется катастрофой, если кто-то из нас окажется замешанным в таком деле...

— Ну, тогда мне придется обратиться к Тедварду, — заявила Роузи.

Таким образом, Роузи все рассказала Тедварду. Он сидел в приемной у себя дома на набережной канала, барабаня по столу темно-зеленым карандашом.

— Ты хочешь сказать, Роузи, что этот человек тебя напоил?

— Он был гораздо старше меня, Тедвард, — твердила Роузи, в третий раз повторяя одно и то же. — И он... повел меня в тот чудесный ресторан в Жарден дез Англе... Лимонные деревья цвели и пахли одуряюще... Он казался таким утонченным, и я старалась выглядеть такой же... — Она жалобно посмотрела на него — бедная, обманутая малютка с разбитым сердцем. — Мы отлично пообедали и выпили множество бокалов вина...

— Не сомневаюсь, — сухо произнес Тедвард.

— Я знаю, что вела себя глупо, но он был очень красивым, хотя гораздо старше меня, изысканно одетым и, конечно, опытным. Полагаю, его можно назвать повесой...

— Наверняка.

— А потом он спросил, не хочу ли я пойти к нему в квартиру и выпить чашку настоящего английского