Обретая тебя - Лена Хендрикс

— Знаешь, они дают их нам, потому что мы сильные, смелые и любим свою страну. — Я снял с плеча нашивку с американским флагом и почувствовал, как ее мягкая изнаночная сторона на липучке пробежала по моим пальцам. — Я думаю, она должна быть у тебя.

Глаза маленького мальчика расширились, а его мать приложила руку к сердцу, заплакала и одними губами сказала: «Спасибо». Я наклонил голову к ней, когда встал.

— Линк! ЛИНКОЛЬН! — я услышал крик Финна в толпе и, повернувшись, увидел, что мой младший брат бежит через зону выдачи багажа. Его тело врезалось в меня, и мы какое-то время держались друг за друга. Я проигнорировал электрическую боль, пронзающую мою руку. Через его плечо я мог видеть маму, бегущую с табличкой со слезами на глазах.

— Черт, малыш. Мы скучали по тебе! — Финн рассмеялся, его большая рука коснулась моего плеча. Я сосредоточился, отказываясь морщиться от его прикосновения. Но Финн был огромен, на целых два дюйма выше моих шести футов одного дюйма (прим. 6.1 футов ≈ 186 см; 6.3 футов ≈ 192 см). Он определенно вырос, напоминая мне, что он уже не тот щербатый пятнадцатилетний мальчишка, которого я бросил, когда записался в армию.

— Малыш? Не забывай, что я старше и всё ещё могу выбить из тебя всё дерьмо. Привет, мам. — Я заключил маму в объятия. Ее крошечное телосложение напомнило мне, почему все называли её Птичкой.

— Восемь лет. Почти десятилетие, и теперь я никогда тебя не отпущу! — мы снова обнялись, ее тонкие руки сжимали меня крепче, ногти впивались в мою форму. Мама была плаксивым человеком. Если бы мы не остановили это сейчас, мы бы торчали здесь весь день, а она пыталась суетиться надо мной, как будто мне одиннадцать, и я только что разбил свой внедорожный байк. Но правда заключалась в том, что пока я время от времени бывал дома в отпуске, Чикалу Фолз, штат Монтана, не был моим домом уже более десятилетия.

Наконец она выпустила меня из объятий, держа на расстоянии вытянутой руки.

— Я так счастлива, что ты дома, — вздохнула она.

— Я тоже счастлив, мама. — Это была всего лишь маленькая ложь, но я должен был сказать ей это. Я был счастлив увидеть ее и Финна и забыть о смерти, грязи и песке. Но я планировал провести, по крайней мере, еще один срок в морской пехоте. Я почти закончил свой второй призыв, когда взрыв самодельной бомбы повредил моё тело. Проколотое легкое, разорванная плоть и шрамы были легкой частью. Настоящей проблемой было повреждение нерва моей правой руки и шеи.

Ненадежный палец на спусковом крючке не был тем, чего хотел Корпус морской пехоты США в своих рядах. В конце концов, после того как врачи не смогли вернуть моей шее подвижность или боль, отдающую в правую руку, прекратилась, меня с честью выписали.

Я взглянул на плакат, который Финн поднял с земли.

«О, Круто. Ты Каким-то Образом Выжил» было написано буквами-пузырьками (прим. шрифт «Bubble Letters») с беспорядочной россыпью блесток и страз. Смеясь, я поправил рюкзак и посмотрел на Финна.

— Ты такой мудак, — пришлось мне пробормотать это себе под нос, чтобы убедиться, что мама меня не слышит, но краем глаза я увидел её ухмылку.

— Пойдёмте, мальчики.

Это была четырехчасовая поездка из Спокана, штат Вашингтон, в Чикалу Фолз, штат Монтана, но только приезжие использовали его полное название. Говорить Чикалу было одним из способов отличить местных жителей от туристов.

Поездка была наполнена мамиными новостями о повседневной жизни в нашем маленьком родном городке. Финн охотно рассказал мне о своем бизнесе гида по рыбалке, о том, как он хочет расширяться, и как я могу помочь ему в его управлении. Я слушал, время от времени хмыкая или кивая в знак согласия, глядя в окно на проплывающие мимо сосны. Ранчо и сельскохозяйственные угодья усеивали пейзаж, когда мы петляли по национальному лесу.

Я собирался домой.

— Знаешь, мистер Бейли спрашивал о тебе. Он слышал, что ты возвращаешься домой, и хочет убедиться, что ты зайдешь… когда устроишься, — сказала мама.

— Конечно. Мне всегда нравился мистер Бейли. Я рад слышать, что он всё ещё здоров.

Финн рассмеялся.

— Всё ещё здоров? Этот старик никогда не умрет. Он до сих пор сидит в своем жутком старом фермерском доме, жалуясь на всех ребят из колледжа и на то, как они портят всю рыбалку. Я видел, как он шел в город с винтовкой на плече на прошлой неделе, будто это совсем не противозаконно. Люди прямо разбегаются, когда он идет по городу. Это потрясающе.

Сменив тему, мама взглянула на меня через плечо и вмешалась:

— Дамы в женском клубе Чикалу все в волнении, что ты приедешь домой на этой неделе. Из наших семи мальчиков ты пятый, который сейчас вернулся домой.

В машине повисло тяжелое молчание, когда её слова повисли в воздухе. Никто не отметил, что трое из пяти вернувшихся домой были в гробах.

Мягко откашлявшись, она добавила: — Ты получил все письма?

Я кивнул. Женский клуб Чикалу был известен во всем моем взводе своими посылками и письмами. В обязательном порядке на каждый день рождения, праздник, а иногда и «просто так» я получал небольшую посылку. Иногда из-за того, что мы переезжали или просто из-за того, что система доставки почты была полным дерьмом, посылки задерживались на недели или месяцы, но внутри были рисунки школьников, угощения, туалетные принадлежности и письма. Я делился конфетами и туалетными принадлежностями с парнями. Мы обменивались печеньем девочек-скаутов. Одна коробка «Samoas» была на вес золота. Для меня письма стали самой важной частью. В основном это были от мамы и Финна, маленьких детей или других матерей, студентов колледжей, работающих над проектом, и тому подобное.

Но в одной посылке в ноябре я получил письмо, которое спасло мне жизнь.

Я лениво коснулся письма в кармане рубашки. Шесть лет. Шесть лет я носил это письмо с собой. После бомбежки оно было разорвано и перепачкано моей кровью, и сейчас вы бы вряд ли прочитали его, но оно было со мной.

— Посылки были отличными. Они действительно помогли поднять боевой дух в лагере. Когда мог, я пытался отвечать детям, которые писали. Некоторые из них не оставили обратного адреса, — сказал я.

Мама продолжала заполнять тишину анекдотами о жизни вокруг Чикалу. Мои мысли вернулись к тому моменту, когда я впервые открыл посылку и увидел письмо, которое спасло меня.