Живая Литература. Произведения из лонг-листа премии. Сезон 2011-2012 - Коллектив авторов

Крестовский мост

Памяти Бориса Пастернака

Сколько хватит отваги —Не снижать высоту.Разноцветные флагиНа Крестовском мосту.

Только правду мы ищем.Снегопад. Гололед.Над смиренным кладбищемДважды колокол бьет.

В жизни много простится,Если сильно любить.Гамлет смог расплатиться,А Христос искупить.

Взметены скоростямиПерепутий кресты.Над стальными путямиПовисают мосты.

Но всегда эти двоеВозвращаются вновьТам, где сердце живоеГонит чистую кровь.

Так чего еще хочетВ эту ночь снегопад?Электричка стрекочет,Снег сбивают с лопат.

И молчат исступленноВ завываньях сквозныхСтарых марок вагоныНа путях запасных.

Ирина Суглобова

лауреат

Так ты еще не понял, милый,Что, потеряв мою любовь,Ты потеряешь жизнь и силы,Стихи и славу, кров и кровь?

Напрасно ты неосторожноМеня втянул в свои пути —Со мной остаться невозможноИ от меня нельзя уйти.

Герой, не ведающий страха!Пастух, что сам себе закон!Тур златорогий, это ж плаха —Плох уязвленный скорпион.

А мы с тобой ужасно схожи —Как день и ночь, сестра и брат.И я была неосторожной.Мне тоже нет пути назад.

Он ходит на лекции с легким пакетом,Который украшен портретом моим:Там юная я приснопамятным летомИ тысячелетьем другим.

Века потрудились, потрескались краски,Но что до минувшего нам?И я, как и прежде, без должной огласкиСорву этот плод и отдам.

Будет утро – мы встретимся в храме,На рассвете случайного дня.Приложась к зацелованной раме,В отраженьях увидишь меня.

Как в худом я копаюсь карманеКак случайную мелочь плачу,Задрожит оробевшее пламяИ свеча поцелует свечу.

Пред распятием вставшие рядом,И зашедшись горячей слезой,Будут свечи мучительно радыНашей встрече случайной с тобой.

И руки не посмевши коснуться,И поднять, не осмелившись взгляд,Жадно смотришь как свечи сольютсяВоедино; когда догорят.

Будет зарево в небе морозномПахнуть ладаном сладко, как встарь,Будет бить в потускневшую бронзуЗахмелевший от счастья звонарь.

Он торгует в антикварной лавке,Он – старьевщик, он почти старик,Мотыльком, дрожащим на булавке,Взгляд к стеклу витринному приник.Меж пастушек с обнаженной ножкойИ почти ослепших образовЛысый, старый, всклоченный, продрогшийжалкий, словно праведник Иов —Лавочник… ведь вот чем отомстила.Ангел мой, простишь ли мне потом,Что подушкой впрок не удушила,И не приложила топором.«Что же делать если обманула…»«Что ж, звиняйте, дядьку… Бог вам по…»В спазме нарастающего гула,Прошмыгнешь, провалишься в метро.Обреченно выйдешь у вокзала,Где луны на рельсах бьется свет…Я ж его еще поэтом знала —Это был любимый мойпоэт.

* * *

Прозорливцу старцу

отцу Николаю, что

на острове Залитое

возле Псковско-Печорской

лавры

Остров Залитое залит по колено.Мы к нему подходим по воде.Желтая болезненная пенаВ каменной полощется гряде.

Здесь река Великая теряетОблик рек, известный испокон —И сама себе напоминаетТо ли море, то ли небосклон.

Рыбаки торгуют судаками,Судна убаюканы волной,И рассвет размытыми мазкамиВсех рисует краской голубой.

Раз в седьмицу им привозят хлеба.В остальном живут, кто чем богат,Над землей качнулся свиток неба,Словно занавеска Царских Врат.

Плача, видишь: женщины и детиСеменят к церквушке через плес.Синеглазый старец, ставя сети,Выловит нас всех из моря слез.

А мама стирала мой белый платок,Пока я спала, простудившись в дороге.Заставили пить обжигающий грог,Заставили парить с горчицею ноги.

Проснувшись, увижу старинный узор —Платок мой – размером в оконную раму,Сквозь зубчики виден заснеженный двор…И слышно – сестра подошла к фортепьяно

И пела… (как жили мы порознь и врозь?)И музыка эта меня не будила…Знать, не было в жизни ни грязи, ни слез.А если и были – все мама отмыла…

А в окнах его – на ветвях снегири,А я снегирей столько лет не видала:Как спелые яблоки, как – фонари…Как зимние солнца – горят вполнакала.

И каждое пыжится птицей живойБез всякого: «как» – снегири, да и только —И как это мир стал настолько цветной?И как же он был черно-белым настолько?

Вчера перепутала солнце с луною —Знать, впрямь все равно, что висит надо мноюИ светит так тускло, как старый пятак,Что, стыдно сказать – лучше б вовсе никак.

Приходится думать: наверное – годы…Растерянность в мыслях и чувствах природы…Наверное, возраст случился такой —Меняется солнце местами с луной.

Перейдём на осеннее время. Увы…Это время мы брали у неба взаймы,А теперь возвращается старый должок.Видишь кружится… даже ложится снежок.

Это, ежели было б мне – лет двадцать пять,Эту влажность могли б вы за слезы принять,Но теперь я не плачу – я только смеюсь,И не осени я, ни весны не боюсь…

Осененная синью суровых небесЯ с любовью живу ровно так же и без.Этот бес, что пытался ударить в ребро,Будет долго визжать и поскуливать… но

Перейдем на осеннее время, ура!Замечательная – золотая пора.Долгожданное ясное терпкое все,Время бархатных платьев, объятий – твое!

Эта бархатность и революций, и дней,Время осени – зрелости, значит, твоей.Время вальсов осенних и хересных вин,Время поздних прозрений и ранних седин.

Это значит, что время страды улеглось,И уже не нужна благородная злость.Отойдет скоро время обид и хлопот,Перейдем на осеннее время… вот-вот…

Приглашение

Там будет у вас и корова, и кошка,собака и сад…Там яблоки спеют – надкусишь немножко,все знаешь подряд.

А съешь пополам – и считай, что бессмертен,поскольку любим…И адрес на старом помятом конверте…Но неразличим…

Говорил: коли смерть разлучит нас, послушай, —Лишь тогда я твоей удостоюсь любви.Только там не нужна она – там одни души.На погост не мотайся. А просто живи.

Все равно: либо я ничего не услышу.Иль, услышав, рассорюсь с архангелом в дым.И у звездного купола выломлю крышу.Коль услышу, что я тобой снова любим.

Говорил он, а смерть у порога стояла.Отвечала тогда я ему невпопад:Да, поставлю-де крест и забуду, что знала…Так что ты не дури – возвращайся назад.

Лепка

Адам – в переводе – Красная глина

Я люблю эту красную глину,Напоенную жаждой дышать.В дни творения ЭммануилуБыло рук невозможно отнять

От ее огнедышащей плоти,От ее упования – жить.И, погрязшему в этой работе,Рук к субботе Ему не отмыть.

Так жонглер запускает под куполСразу девять лучистых мячей,И вальсирует в воздухе труппаЗвезд, плененных задумкой твоей.

Я люблю тебя, красная глина,И, увязнув в тебе, не ропщу,В эту гулкую хрупкость кувшинаПревращаясь, прельщаясь, прощу

Всё… чтоб вжиться – вдохнуть и остаться,Вдохновенье и прах пополам —В звучных сферах землей распластаться…Я люблю……Пробуждайся, Адам.

Багдад бомбят.Над рифмою такойДругие рифмы забываешь сразу —Сливается потерянный покойВ одну сиреной длящуюся фразу.

А я б Багдад писала через «о»:Кого б ни били – убивают Бога.Неграмотное бабье естествоВойне сопротивляется убого.

А им бы все бабахать посильней,Искать повсюду новых виноватых.Кого б ни били – перебьют детей.Бессмысленны окопы, маскхалаты.

Стон раненой земли: «Багдад бомбят» —Вбиваем южным ветром в снег отчизны.Там раньше райский сад был, говорят,И там произрастало Древо жизни

В этом сером, в этом двухэтажномтам лежит, должно быть на столеСамый добрый, умный и отважныйНа любовь не отвечавший мне?

Как уж я его не тормошила,Как не умоляла – не сбылось…Ни одна не шелохнулась жила.Слово ни одно не прорвалось.

Так он сжал запекшиеся губы,Что ни целованьем, ни слезой,Их не разомкнуть…в день судный трубы,После потягаются со мной?

Хоть бы стон единственный, на бедность…Все в глазах отсутствия стена…Вот… какой бывает безответность…Раньше мне – лишь чудилась она.

Когда уже нет ни надежды на чудо,Ни смысла сражаться,Ни повода жить…А кухня забита немытой посудой,И злой телефон продолжает звонить,

Неправильно думать, что выход – пилюли,Неправильно думать, что выход – балкон,А правильно – мыть регулярно кастрюли,А, может быть, и ублажать телефон.

А в преодоленье нелепостей всякихУвидеть и цель, и награду свою.И стоя на том, что являетсяплахой,Обжиться и выжить. И жить как в раю.

Виктор Толков