Стать дельфином - Арьен Новак

Жизнь Арман, к счастью, проистекала не только в областном центре, дворе и школах (общеобразовательной и музыкальной). У нее была еще замечательная отдушина – Аул. Под Аулом подразумевалась любая негородская местность, будь то совхоз, населяемый многочисленными и разнообразными ближними и дальними родственниками ее родителей, или санаторий, расположенный в голой степи или в предгорьях где-нибудь в двухстах-тысяче километрах от областного центра, где на весь летний сезон нанималась на должность Главного Врача ее мать. И самым восхитительным моментом в ее скромной жизни (не считая просмотра какого-нибудь индийского фильма или французской комедии) был тот, когда она впихивалась в старенький и разбитый автомобиль одного из родственников, великодушно согласившегося перевезти семейство в Аул на ближайшие полтора-два месяца жаркого и знойного лета. Там, где жила Арман все свое детство и юность, лето было жарким и знойным всегда, и сознательные родители старались вывезти своих чад за город. А поскольку дачи у семьи Арман не было, равно как и автомобиля, то подготовка к операции под кодовым названием «Летний переезд в Аул» начиналась за несколько месяцев до наступления лета: родители обзванивали родственников, друзей, приятелей и просто знакомых с главной целью – зарезервировать автомобиль и водителя для вышеозначенной операции.

Да, Аул был ее самыми первыми жизненными Университетами. В городе она взрослела интеллектуально – школы, умения, в большей степени умозрительные знания, и весьма ограниченные навыки. Аул же учил ее настоящему общению, развивал эмоциональную сторону натуры и даже прививал духовность. Не говоря уже об искусстве дойки и сбивания масла в высокой деревянной ступе. В Ауле Арман впервые увидела, что есть Смерть и оценила ее изощренный цинизм – когда резали барана для угощения гостей среди которых была и она сама.

Именно в Ауле она впервые уловила заинтересованные взгляды украдкой в ее сторону местных и неместных мальчишек. В Ауле она входила в реку или озеро пухлощекой и колобкообразной смешной девчонкой, год за годом, лето за летом, незаметно вырастая из детских панталончиков и полу-мальчишеских труселей, примеряя настоящий девчачий купальный костюм, привезенный мамой из очередной командировки, на плоское тело без каких-либо признаков грудных выпуклостей. И вдруг, в какое-то мгновение, в очередное лето прошлогодний купальный костюм стал ей тесным. А на грудной клетке четко обозначились два восхитительных полушария, небольших, но уже ощутимо сотрясавшихся при ходьбе. Пришлось срочно искать новый купальник. И когда она одела его и посмотрела на себя в зеркало, то единственным дефектом, установленным в результате тщательного самосозерцания, были все те же не меняющиеся тонкие масластые ноги. С чем она с тяжелым вздохом смирилась.

Аул давал ощущение подлинной жизни во всем ее разнообразии и роскошестве. Первый поцелуй случился тоже в Ауле, кто бы сомневался. Но не тендерные отношения были тем, что так манило Арман в Аул. Ее настоящей страстью были две вещи: созерцание роскошного ночного неба, лежа на траве в степи в новолуние, и плавание.

Где можно плавать в Степи, скажите вы мне? Есть несколько озер, мелких и несерьезных. Есть, правда, пара действительно больших и глубоких рек. Но, во-первых, до них еще нужно доехать. А во-вторых, они же не соленые и пахнут не так, как пахнет Море. И все время куда-то стремительно текут. Да, единственный недостаток Степи – отсутствии настоящего Моря.

И это было тайной душевной болью Арман, которая в самом раннем детстве успела вкусить соблазн настоящего морского ветра, оставляющего мельчайшие частицы соли на губах, обжигающе-палящие ласки солнца, дарящие изумительный шоколадно-бронзовый загар на пухлых щеках и попках. Родители, следуя своему инстинкту «оздоровить ребенка, во что бы то ни стало» героически экономили на своей одежде, духах, коньяках и автомобилях, но каждый год в течение шести лет после рождения Арман копили деньги для двухмесячного отпуска на берегу Моря. Это было оправданно – Арман в двухлетнем возрасте поразила какая-то стойкая и трудноизлечимая пневмония. Мама, выслушав внимательно заключение коллеги-педиатра в отношение возможных вариантов развития заболевания «пневмосклероз!!!», – покрылась холодным потом и, придя домой, объявила мужу, что «Все, отныне никаких дач и автомобилей (вынашиваемых в ту пору семейных планов). Все средства – на оздоровление ребенка!». Папа проявил сознательность и, скрепя сердце, смирился.

Поэтому Арман повезло так крупно, как не везло большинству ее ровесников – каждый год ее вывозили «на во́ды».

И потому она рано узнала, как овевает морской ветерок лицо, когда ты стоишь на носу прогулочного катера, просунув голову между деревянными ограждениями. В ее детской памяти слой за слоем откладывались солнечные блики на море; тела родителей, задремавших в обнимку на циновке – загорелая, как какао бобы, мама и никогда не загоравший папа с белоснежной кожей, покрывающейся под воздействием ультрафиолета немыслимым количеством канапушек и красными пятнами ожогов; радужное разноцветье плетеной соломенной шляпы; складные пластиковые стаканчики на мраморном парапете местного фонтанчика над кавказским минеральным источником; пронзительные крики лотошниц, разносящих по пляжу горячую, умопомрачительно вкусно пахнущую посоленную кукурузу в початках; солоновато-сладкий запах кожи после купания и загорания; скользкую прохладу погибших медуз, выброшенных штормом на пляж; дырка, проделанная маленьким крабом в резиновой купальной шапочке при попытке обрести свободу; разбитая вдребезги коленка (кажется, правая, да, до сих пор шрам остался) как результат крайнего способа самоутверждения: во время одного из неизбежных приступов ранне-возрастного негативизма, Арман положила резиновый круг для купания на землю, сама встала в центр и пошла; сочный переспелый помидор на указательном пальце после того, как Арман, проигнорировав предупредительные возгласы мамы, засунула-таки свой указательный пальчик в цветок шиповника, чтобы расправить его и понюхать самую сердцевину – там, где щекочутся нежные тычинки, – и была за это наказана ужаленьем разъяренной столь грубым вторжением в свою вотчину красивой пчелы с ярко-полосатым брюшком; ароматы местного дендрария: магнолия, жасмин, кипарис, самшит; острый свеже-кислый запах крапивы и лопуха вдоль тропинки от летнего домика, который снимала их семья, до пляжа; огромные белоснежные лайнеры на пристани и будоражащие крики чаек, кружащиеся гигантскими белыми конфетти над водой, людьми, камнями и скамейками на набережной. Все это нельзя перечислять никак иначе, чем одним предложением, и память Арман могла бы продолжать до бесконечности этот удивительный аудио-видео-ольфакторо-тактильный ряд воспоминаний, ассоциаций и видений. Она была очень счастливым человеком, потому что обладала бесценным сокровищем – Памятью Детства на Море.

Глава 4

Вот и в то эпохальное лето ее с братом отправили в Аул.

На этот раз, Аул находился в самом сердце Степи, на берегу самой широкой Реки. Арман впервые увидела эту знаменитую Реку, о которой столько слышала от мамы и читала в книгах. Река была такая же спокойная и неспешная, как сама Мать-Степь. На первый взгляд. Наблюдателю казалось, что если бросить в Реку щепку, то можно будет долго следить за ее неспешным дрейфом на поверхности воды. Но то было опасное заблуждение – Река, как истинная степная кочевница, хранила свой горячий нрав под обманчивой внешней гладкостью и невозмутимостью. И тот, кто хотя бы раз познал эту ее особенность, никогда больше не бывал так глуп, чтобы недооценивать эту Реку.

Арман помнила рассказы мамы о том, как ее прадед переправлял табун лошадей через эту Реку, как паром попал в сильное течение и перевернулся, как обезумевшие лошади боролись с Рекой за жизнь, как большую часть табуна забрала Река в качестве дани… И как прадеда спасла и вытащила из Реки его любимая кобыла по имени Айше. Все это осело в ее памяти очередным слоем драгоценных родовых меток.

В тот год зима была очень снежной. Люди неделями не могли добраться из села в город. На всем пространстве Степи время от времени бушевали бураны, и снежные бури заваливали снегом окна домов до половины. Человеческое бытие проходило в ту зиму в постоянной борьбе со снегопадами, в спасении стад и табунов. А иногда и самих людей. Но благодаря такому неистовству Природы, земля весной напиталась живительной влагой, весна быстро согрела бескрайние просторы, и лето пришло в Степь буйными сочными травами и ошеломляюще душистыми запахами безудержного разноцветья – какое же раздолье и гурманский пир оно принесло всем живым тварям!

В то лето Арман с братом осели у родственников, разводивших скот и выехавших на летнее пастбище. Оба с истинным наслаждением вставали с петухами, наскоро умывшись и выпив воды, затемно бежали в хлев, посмотреть и помочь своей тетушке, приступавшей к дойке коров. Помощи от них, конечно, было мало, основной целью их присутствия при этом древнем обряде было наблюдение за телятами и – как награда, – полная чашка теплого парного молока. Настоящее блаженство – особенно для брата.