Стать дельфином - Арьен Новак

Глава 14

Это было тихое семейное счастье. Настоящее и трогательное. Впоследствии в воспоминаниях Джерри те дни были окрашены в чистые пастельные тона. Нет, были, конечно, недоразумения, обиды, возмущения, неудовольствия – разве можно найти семьи, которым удалось избежать их. Но все это было мимолетным, поверхностным. Ничто не оставляло даже глубоких царапин на гармоничной поверхности их отношений.

Сын рос здоровым, смышлёным и любознательным мальчуганом. Отец посадил его на лошадь раньше, чем тот научился ползать. Это был символическое водружение, скорее на радость Лаймы, чем для пользы воспитания. Но и Джерри получил несказанное удовольствие, наблюдая за уморительными гримасами Дугласа-младшего, который с округлившимися от изумления глазками пытался охватить взглядом нечто совершенно гигантское, теплое и живое, ощущавшееся его попой даже через толстый слой памперса. Запах этого гигантского существа бил в ноздри младенца, щекотал их и, раскачиваясь на спине Султана, любимого жеребца его матери, мальчик вдруг разразился чиханием – к вящему смеху и радости родителей.

Дела на ранчо «Небесные луга» шли замечательно. Заботой Джерри теперь было не поддержание на плаву этого хозяйства, слава Богу, нет. Теперь он волновался главным образом за то, чтобы удержать бизнес на той высокой точке, после которой опасно свалиться в пучину безудержного роста, приводящего к бесконтрольности процессов и расходов. Забавно, но Джерри теперь сознательно отказывался от многих заманчивых предложений по расширению бизнеса и участию в других сельскохозяйственных проектах. Он чувствовал, что не следует дразнить Удачу. Следует быть ей благодарным за то, что она уже даровала, и за то, от чего уберегает сейчас, на пике Успеха. Джерри был мудрым человеком.

В таком вот умиротворенном и счастливом состоянии Джерри вошел в свое тридцатипятилетие. Когда ему было двадцать пять, он имел весьма неопределенное представление о том, какой будет его жизнь через десять лет. Он даже не мог представить, чем бы он занимался. Если бы кто-то ему напророчил его нынешнее занятие, положение и семейные радости, Джерри просто посмеялся бы над таким «прорицателем» – настолько он был тогда далек от того, что теперь назвал бы «art de vivre». Будучи совсем еще зеленым выпускником университета, Джерри уверил себя и окружающих в том, что его истинное призвание – перманентный и спонтанный бунт, зачастую с элементами эпатажа. Его раздражали спокойствие и благонравие маленького городка, в котором он вырос. У него вызывали смех чинность и подчеркнутая степенность большинства старейшин университета, равно как и подобострастие некоторых особо прилежных студентов. Девушки, которых он видел в аудиториях альмы матер, казались ему неестественными целлулоидными куклами. Поэтому его опыт в определенном смысле был неполный. Даже перебиваясь с одной работы на другую в «Городе Ангелов», он умудрился сохранить свою отстранённость от лиц противоположного пола, и его опыт в этой области обогатился совсем незначительно. До того момента, пока он не повстречал свою Лайму.

Оба они казались бутонами пионов, задержавшихся в своем созревании, но распустившиеся вдруг и одновременно самым роскошным буйством цвета, аромата и нежной шелковистости лепестков – когда Судьба сблизила их друг с другом.

Ну хорошо, если вся эта картина стала отдавать приторной патокой, медово-коричными булочками и банановым ликером, – сочувствую. Но ничем не могу помочь. Потому что жизнь этих двоих человеческих существ действительно была в тот период полной идиллией.

А потом Судьба решила, что слишком долго баловала Джерри.

Глава 15

Все произошло быстро, словно проектор в кинозале сошел с ума и завертелся с бешенной скоростью, посылая на экран сумасшествие мелькающих кадров, доводящих зрителей до паники и головной боли.

Лайма заболела, ее лечили «от пневмонии» – с непродолжительным улучшением. А затем, как гром среди ясного неба, прозвучал диагноз. Когда врач-онколог сочувственно излагал Джерри ситуацию, тот слушал, как сквозь ватную пелену. Он не понимал значения слов, застыв в ступоре, и в его голове почему-то вертелось лишь одно «ищи свет!».

Лайма «сгорела» в считанные месяцы. Она встретила свой приговор мужественно, Джерри впоследствии казалось, что даже с некоторым облегчением. Она готовилась к уходу по-хозяйски, как будто к рядовому запланированному мероприятию. Оставила ценные указания работникам, няне и всем, кто должен был сопровождать ее мужа и сына после ее ухода.

Перед тем, как заснуть навсегда, она долго ерошила кудрявые волосы Джерри и Айэна, лежа в постели с полуприкрытыми веками и мягкой полуулыбкой на лице. И, прежде чем сделать последний вздох, она велела отослать сына из комнаты, а затем тихо прошептала мужу: «Я была счастлива с тобой. Это подарок…».

Джерри умер вместе с ней. По крайней мере лучшая и счастливейшая его часть. Он долго горько рыдал над ней, заснул на ее теле, а когда его разбудили и отвели в кабинет, это был уже другой Джерри. Его душа была суха, выжжена дотла, и в ней не осталось ни капли животворящей влаги или хотя бы тлеющей искры – лишь толстый слой серого пепла, похоронившего под собой Счастье.

Глава 16

Позвольте, неужели мы забыли об Арман? Нет – просто дали ей возможность вырасти, из нескладного подростка превратиться в изумительной красоты девушку, а затем и в Женщину.

Пока мы наблюдали за Джерри, Арман с жадностью открывала для себя мир. После «спасения на водах» собственного брата она ничего не боялась. Ну, если только высоты немного. Поэтому, закончив школу, а затем и институт с неплохими результатами, Арман радостно бросилась в водоворот жизни, стремясь получить удовольствие от всего, что завладевало ее вниманием.

Нет, она не была безудержной гедонисткой – скорее, просто человеком, стремящимся разумно наслаждаться возникающими возможностями. Разумное было важно: Арман доставляло истинное удовольствие вспоминать о контролируемых «моментах безумства», позволявших ей попробовать «опасную воду» кончиком одной ноги, уловить ее движение, почувствовать щекочущее прикосновение на коже ступни – и не свалиться в темную и пугающую пучину. Кто-то скажет, что она довольствовалась поверхностным знанием предмета. Но Арман искренне полагала, что для человека разумного вполне достаточно попробовать небольшой «кусочек пирога», чтобы получить представление о вкусе всего изделия. Она вообще не была склонна к «чревоугодию». Ее натура, скорее была гурманом-дегустатором.

Так, пробуя «кончиком ноги» то одно удивительное приключение, то другое, она влюблялась, расставалась, вновь влюблялась, ревновала, ее ревновали, и она вновь расставалась. В этой череде событий, Арман каким-то непостижимым образом умудрялась работать («пахать», говорила она, имея ввиду свой трудоголизм), делать скачкообразную карьеру, менять место работы с хорошего на лучшее или не очень. Ее жизнь так бы и текла в русле спокойной и не всегда предсказуемой реки. Если бы Судьба не распорядилась по-другому. И не подарила Арман самый главный Подарок в ее жизни – дочь.

Ребенок зачался неожиданно, вопреки тщательно соблюдавшейся контрацепции. Просто одним утром Арман вдруг совершенно ясно осознала, что произошло Нечто. Когда тесты подтвердили свершившийся факт, Арман, обдумав ситуацию, сообщила о ней отцу будущего ребенка. На его осторожное предложение повременить с рождением и прервать беременность, Арман ответила категоричным «нет». В ее сознании было смятение, но она твердо знала, что ее ребенок должен родиться. Причем, родиться здоровеньким и умненьким.

Последующее рождение дочери совершенно изменило и жизнь Арман, и ее саму. Все искушения, удовольствия, игры и «безумства» ее прежней жизни вдруг стали несущественны, и уже через год после появления на свет Майи слились в воспоминаниях Арман в сплошную белесую пелену с размытыми фигурами и слабо узнаваемыми лицами. Все ее существо превратилось в сплошную энергию Заботы, Любви, Трепетности и Проницательности, которыми она окутала свое крохотное создание, стремясь защитить его от всех напастей.

Майя росла быстро и радостно. Она болела очень редко – во многом благодаря врожденному здоровью, но и не в последнюю очередь стараниями матери. Следуя усвоенному опыту своих родителей, Арман рано стала вывозить дочку «на воды и моря», ходила с ней на уроки большого тенниса, сопровождала дочь на велосипедных прогулках и отважно балансировала на лыжах, скейтборде и роликовых коньках. Подобная активность не всегда благодарно воспринималась ее спиной – в такие дни Арман глотала болеутоляющее вместе с противовоспалительным, отлеживалась, а через пару дней вновь дерзала на пару с дочерью.

Жизнь Арман побежала все быстрее и быстрее, и к моменту, когда ей исполнилось тридцать пять, она уже была менеджером, владелицей собственной небольшой компании, вполне преуспевающей дамой… И все же… Все же она порой чувствовала себя неуютно среди таких деловых, активных, полных напора и энергии людей. Она с тоской вспоминала то время, когда была свободна, независима от бизнеса, денег и связанных с ними отношений. Когда она могла не думать о том, как удержаться на плаву, не испытывать постоянного беспокойства за будущее своего дела и своей семьи – которая ко времени, о котором мы рассказываем, состояла из ее дочери и родителей. Мужчины входили в ее жизнь, но надолго она их не задерживала. Так было проще, как она объясняла самой себе и близким.