Играть в кавер. Антология моего рока - Иван Человеков

и Надежда… – Гес, его брат близнец улыбнулся.

– Любви только не хватает.

– Счастлив тот человек, которому чего-то не хватает… и это один из залогов, как его бурного существования, так и спокойной жизнедеятельности, если хотите. Хотя при Богом данных возможностях, во всех случаях, осознанно или не осознанно, Вами исполняются, и определенные благородные цели, и безобразные миссии или мечты. И если в одном случае это производится намеренно, но дилетантски, то в другом – осуществляется непроизвольно, но мастерски. Или наоборот, если хотите. И вот, от того как, это исполняется, зависит степень того, или иного Вашего же мастерства.

Герман даже пошатнулся, то ли, от тирады собственного монолога, то ли, от ранее выпитого спиртного.

– Ладно. Семье передавай привет. Маленькой Вере, особенно. – Компания, ненавязчиво попрощалась, пожимая руки. – Кстати, Мастер, а как там твоя Маргарита?

– Не знаю. Надя мне даже не звонит. – На лице Слуги промелькнула улыбка грусти.

– Ну-ну "еврей", держи нос бодрей.

Братья направились дальше, Слуга побрел в темный подъезд своего домашнего очага.

***

– О! Верка, смотри, кто пожаловал! – Изрядно выпивший отец, сидя куняя на кухне, облокотился рукой с дымящейся сигаретой о стол, – Твой брат, овца белая, художник… голодный…, – он поднял голову, вглядываясь в коридор, на зашедшего Слугу. – Что-то все ищет, думает…

Из темной комнаты, укутавшись в материнский домашний халат, к Слуге подошла младшая сестра, заспанная стройная, миниатюрная Вера.

– Папа, мы на эту тему сегодня уже говорили. Он завтра уезжает. – Вера устало, не посмотрев на отца, улыбнулась брату. – Привет, Ежик. Мама на дежурстве. Вещи мы тебе собрали. Ты есть будешь?

Дорожная сумка стояла в коридоре.

– Конечно. Я всегда голодный, особенно морально, ты же знаешь. – Слуга, улыбаясь, подыграл заботливости сестры и возмущениям отца. – В общем, по тому-то и овца… – он перекривил родителя – …белая.

– Не овца, а ворона, и не морально, а духовно, – наигранно поправила брата девушка.

– Если ты ищейка такая, пошел бы, тогда работать, как мамин племянник, сыщиком в "комитет", что ли… Стал бы большим человеком… – пробормотал глава семейства, отрешенно махая рукой в сторону детей. – А-а… Что с вас взять? Сын, дочь, зять…

И тут, в творческом воображении Слуги, которое получило поэтический толчок от случайно произнесенной рифмы, отец театрально вздымаясь, как древнегреческий герой, с высоко гордо поднятой над головой, горящей зажигалкой, и почти олимпийским широким шагом, начал пеший марш, который, в сюрреалистической реальности, перешел в танцевальный номер.

Что с вас взять? Сын, дочь, зять.

Смотрите на меня, я почти Герострат.

Со свечкой и босиком вы выйдите впервые

На проспект за углом.

Хотя бы для того, чтобы взглянуть,

Как пылает наш дом. [2]

Вымышленное действие сформировалось в танцевальный номер, уличное хореографическое шествие, таких же, полупьяных работяг-муравьев, из соседних квартир и домов, с поднятыми зажженными факелами в руках.

В нашей семье каждый делает что-то,

Но никто не знает, что же делает рядом.

Такое ощущение, словно мы собираем

Машину, которая всех нас раздавит. [2]

В разгулявшихся фантазиях Слуги, танцующие вспотевшие работяги, с горящими покрасневшими глазами, то ли от учиненной огненной оргии, то ли от постоянного влияния зеленого змея, размахивая факелами, завели хоровод вокруг пылающего дома.

Наша семья – это странное нечто,

Которое вечно стоит за спиной.

Я просто хочу быть свободным и точка,

Но это означает расстаться с семьей. [2]

Отец настолько сильно размахнулся руками, что уклонившемуся Слуге, в такт надуманной мелодии, пришлось запихивать буйного родителя, в соседнюю ванную комнату. Толкотня напомнила агрессивное противостояние, что спровоцировало вспылившего сына на поспешный уход из шумного дома.

Слуга схватил приготовленную сумку, и не допуская очередного "тургеневского" скандала, хореографически выскочил из квартиры, громко хлопая дверью. Отчаянно, быстрым шагом, выбежал из подъезда родительского Начала, и постепенно замедляясь, задумавшись, побрел в неопределенном направлении, наверное, в сторону вокзала.

***

Возле темного подъезда одного из соседних домов, мерцали тени компании негромко хихикающих подростков. Кто-то, из веселых отроков, старательно затягивал куплет небезызвестной песни.

Есть белая овца среди черных овец,

Есть белая галка среди серых ворон.

Она не лучше других, она просто дает

Представление о том,

Что нас ждет за углом. [2]

– Слуга! Слуга! Стой ненормальный! – неожиданно, приятный девичий голос, окликнул, ссутулившегося под дорожной ношей, бродягу.

Тот, остановившись, распознавая голосистые веселые звонкие нотки, вгляделся в темноту, в сторону неосвещенного подъезда девятиэтажки, откуда слышалось душевное исполнение небезызвестного произведения.

– Ну, все, пока. Я "полетела".

Из тьмы, к худосочному пилигриму, подбежала милая, тоненькая Надя, напоминающая хрупкую, нежную Мечту, в светлом, легоньком платьице. Девушка, двумя руками схватилась за свободное предплечье Слуги, подтягиваясь на носочках, поцеловала того в щеку.

– Привет. Проведешь меня домой?

– А у меня есть шанс? – смутился парень случайной встрече.

– Шанс у тебя, есть всегда, – разумно заметила девушка.

– Я хотел сказать… выбор. Выбор, Надя.

– Всегда ты так. Скажи, лучше, где пропадал? Я ждала тебя.

Не так давно, близкие молодые люди, размеренно направились по темным родным переулкам. Нерешительный Слуга, застенчиво демонстрируя непринужденность, что-то многозначительно пытался рассказать спутнице.

Я был один, я грустным был.

Я ждал тебя, но мой телефон молчал.

Ты не пришла ко мне домой,

А я, как моряк, искал к тебе причал. [3]

Миниатюрная Надежда, по-прежнему, держась обеими руками за спутника, делая вид, что поддерживает невнятную беседу, изредка опережая, улыбаясь, рассматривала своего избранника. Ей всегда было хорошо с ним. Она многое ждала от него. Она умница.

Где ты, свет, где твой след от подмёток?

"Отзовись!" – я кричу сгоряча.

"Чья ты, чья?" Ча-ча-ча, ты-ты-ты моя!

Вся душа в крови, но по колено в любви. [3]

Полуночная компания тоже разошлась по домам. Часть из них, мурлыкав напевая, пританцовывая, тянулась позади тихой, согласной пары. Казалось, что аура юной, девственной любовности, шлейфом, сопровождала присутствующих.

Наблюдателю с хореографическим воображением, эта ночная прогулка, могла напомнить рок-н-ролльную постановку с участием влюбленной Нади, Слуги, шествующих молодых людей, преображенных в стильные костюмы, на воображаемой сцене-улице.

Поверь мне здесь, и только здесь,

Со мной вдвоём ты счастье обретешь.

Так отзовись, ау, и вернись,

Мы знаем, что ты его любишь,

И снова придёшь. [3]

Действие, милой танцевальной пары, плавно переместилось в пустую комнату, претворившись в страстные интимные сочетания. Надя, откинув назад голову, дрожа, вытянулась, во время ответственного, финального сочного момента…

– Я не вернусь.

Девушка, услышав фразу, которую она предполагала, но не так скоро, грустно опустила голову, как поникший одинокий цветок.

Под окнами