Дэвид Линч. Человек не отсюда - Дэннис Лим

Всю свою жизнь Линч был человеком эпохи Возрождения: он еженедельно, на протяжении десятилетия, рисовал комикс «Самая злая собака на свете» и всегда находил время для живописи, фотографии, дизайна мебели, музыки и многого другого. Его студийные работы получили наиболее широкую известность уже в поздние годы творчества, когда большие выставки прошли в Париже («Пожар в воздухе» в Фонде Картье, 2007 год) и в его альма-матер в Филадельфии («Единое поле» в Пенсильванской академии изящных искусств, 2014 год). Также он выпустил два альбома: Crazy Clown Time (2011) и The Big Dream (2013); очень забавно выступил в роли лаконичного гуру шоу-бизнеса в антиситкоме Луи Си Кея «Луи»; еще он продавал свою собственную линейку органического кофе; совместно с дизайнером Кристианом Лубутеном организовал передвижную выставку мистических фотографий обнаженных женщин на фетишистских красных лакированных шпильках. Линч оформил закрытый ночной клуб «Силенсио» в Париже, названный и смоделированный по ночному заведению из «Малхолланд Драйва»; а также срежиссировал документальный фильм о туре «Дюран-Дюран» и пятнадцатиминутное промо для «Кристиан Диор» с Марион Котийяр в главной роли, и это далеко не все его достижения. Будучи ярым поборником трансцендентальной медитации, от лица Фонда осознанного образования и всеобщего мира Дэвида Линча он занимается распространением медитативных практик в школах, встречается с главами государств и проводит лекции с участием неожиданного состава коллег по медитации, среди которых актер Рассел Брэнд, физик Джон Хагелин и фолк-певец шестидесятник Донован.

Карьера Линча полна взлетов и падений, в ней есть молниеносные подъемы, оглушительные фиаско, неожиданные отклонения от курса и долгие периоды бездействия. А если взглянуть на нее под другим углом, то это еще и образец постоянства, пример почти аутичной целеустремленности.

Когда я впервые спросил Дэвида Линча, как бы он охарактеризовал прилагательное «линчевский», он перевел разговор на другую тему. Это было осенью 2001 года, незадолго до выхода «Малхолланд Драйва», и, как часто бывает, когда Линча просят поразмышлять о его творчестве, он пустился в доморощенное философствование. «Для разных людей это означает разное, – сказал он. – Знаешь, есть такое выражение, я его услышал от моего друга Чарли (имелся в виду Чарли Лутс, лектор по трансцендентальной медитации, который первым начал работать с Махариши в США): “Смотри на донат, а не на дырку”». «Концепты вроде “линчевский”, – продолжил он, – это больше про дырку. Для меня опасно об этом задумываться».

Несмотря на свои собственные возражения и на то обстоятельство, что Линч снял всего десять полнометражных фильмов, вот уже много лет он проводит в пантеоне имен нарицательных, в очень узкой прослойке художников, чей ни на что не похожий характер творчества стал притчей во языцех. В случае Линча это свидетельство не только уникальности, но и того, как сложно эти уникальные черты описать. Если понятие «кафкианский» предполагает атмосферу зловещей иррациональности, а «борхесовский» – сад расходящихся тропок, если слово «капрасский»[3] ассоциируется с благодушным оптимизмом, а «феллиниевский» навевает карнавальные фантазии, то «линчевский» – ну, это значит, что сейчас будет замысловато и интересно.

Парадокс линчевского мироощущения состоит в том, что его легко распознать и при этом трудно определить. Полные странностей городки из «Синего бархата» и «Твин Пикса» безусловно линчевские, но не менее линчевские и призрачные ночные пейзажи из «Шоссе в никуда» и «Малхолланд Драйва», и двухполосные шоссе «Простой истории». Любой, кто хотя бы шапочно знаком с фильмами Линча, – то есть любой человек, хоть немного осведомленный в поп-культуре, – с первого взгляда опознает самые разные образы и звуки как линчевские. Ночная дорога. Темно-красные женские губы. Красный занавес и залитая светом сцена. Ситуация может обернуться линчевской на наших глазах: от вспышки лампочки или нарастающего рокота в саундтреке, от несвоевременной паузы или от внезапного дежавю. Но Линч не сводится к сумме своих эффектов. Перечень странностей не объясняет ни загадочности и силы его фильмов, ни их очарования.

Таких разных режиссеров, как Тим Бёртон, Квентин Тарантино, братья Коэны и Хармони Корин, называют линчеанцами. И понятие это отнюдь не ограничивается кинематографом. Метапроза чилийского романиста Роберто Боланьо и мифопоэтический сериал «Остаться в живых» окрестили линчевскими. Куратор парижской выставки, посвященной фотожурналисту Дону Маккаллину, говорил об «une ambiance lynchienne»[4] в маккаллиновских снимках строительства берлинской стены в 1960 году. Брюс Спрингстин называл одноэтажную Америку своей юности «очень линчевской»: «Все вроде было в порядке, но под поверхностью все клокотало». Ветеран продюсерской индустрии Алан Макги защищал Сьюзан Бойл, ставшую интернет-сенсацией конкурсантку «Британия ищет таланты» и успешную исполнительницу нехитрых баллад, назвав ее музыку линчевской – за «мрачную отстраненность, граничащую с трагизмом». Дизайнер компании «Луи Вюиттон» определил как линчевскую свою коллекцию мужских кардиганов и вельветовых штанов 2011 года, вдохновленную культурой амишей с «легким налетом странности» и всплеском «красного, как мебель в мотеле».

Чем шире круг феноменов, описываемых словом «линчевский», тем сложнее добраться до его сути. Легко попасться в ловушку размытой терминологии: чувства, впечатления, настроения. При этом, конечно, размытость – одно из главных свойств понятия «линчевский», связанное с ускользающими понятиями – возвышенное, жуткое, отвратительное – и с неконтролируемыми ощущениями, которые определяют лучшие достижения Линча: глубокий ужас, пронзительная красота, мучительная грусть. Дэвид Фостер Уоллес, самый одержимый точностью формулировок писатель на свете, предложил свое определение в эссе «Дэвид Линч не теряет головы». Линчевский, пишет он, – «это термин, который обозначает особый тип иронии, когда очень макабрическое и очень обыденное соединяются, выявляя неизменное наличие первого во втором». Тем не менее Уоллес признавал, что это один из тех концептов, которые, «в общем, определяются лишь наглядно – когда увидишь, узнаешь».

Термин этот сегодня так широко распространен, что зачастую используется просто как синоним для выражения «чудной». Но то, как часто он используется вхолостую, говорит как раз о том, сколь важное место занимает Линч в культурном сознании, несмотря на скудную фильмографию. Этому способствует как уникальность его творчества, так и неожиданность его удачной карьеры, чувство, что он всегда был аномалией. Линч родился в 1946 году, то есть он – ровесник Стивена Спилберга. «Голова-ластик» вышел за два месяца до премьеры «Звездных войн» Джорджа Лукаса. Линч принадлежит к поколению Фрэнсиса Форда Копполы, Мартина Скорсезе и Теренса Малика (с последним они учились в Американском институте киноискусства). Но, в отличие от своих коллег, Линч изменил американский кинематограф и при этом не стал частью голливудского истеблишмента. На самом деле как раз наоборот: важнейшее достижение Линча заключается в том, что он укоренился в мейнстриме, придерживаясь, по сути, авангардной эстетики.

С годами режиссер Линч, экспериментатор и популист, стал только свободнее и радикальнее. А еще он стал фигурой. Есть мало режиссеров, которые в той же степени существуют в массовом сознании как личности. Исключения, от Хичкока до Херцога и Тарантино, часто делают свои гипертрофированные персоны частью своих фильмов. Линч редко появляется в своих картинах, которые не являются сколь бы то ни было явно исповедальными, однако создают ощущение какой-то психологической задушевности. Кажется, что он транслирует свои фильмы напрямую из своего подсознания, и они пытаются пробудить нечто в нашем. Их трудно не принимать близко к сердцу.

Одна из первых видеозаписей с интервью Дэвида Линча появилась в 1979 году. Двадцатиминутный черно-белый сюжет был сделан для посвященного телевидению курса в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, а снят он был в одном из мест, изображавших бесплодные пустоши в «Голове-ластике» – на нефтяных месторождениях Лос-Анджелесского бассейна, где над городским пейзажем некогда высились краны и буровые вышки. (Сырая нефть – по-прежнему важный бизнес в Южной Калифорнии, но все промышленные черты в основном скрыты от посторонних глаз и растворены в быту. На этом самом месте сейчас находится торговый центр «Беверли», и буровые работы там продолжаются прямо за стеной рядом с «Блумингсдейлом»).

Это было первое столкновение Линча со славой: «Голова-ластик» уже первый год из трех шел в кинотеатре «Ню-Арт» на бульваре Санта-Моника. На фоне массивных цистерн и ржавых труб прилежный студент-репортер Том Кристи задает вопросы Линчу и оператору Фредерику Элмсу. Тридцатитрехлетний Линч почти мультипликационно ровным и гнусавым голосом восхищается всеми этими «классными точками» «вон там, где цистерны», и говорит, что нашел это место, когда однажды проезжал мимо: «Мне кажется, здесь красиво… если правильно посмотреть». Он направляет камеру на пятно на асфальте: останки кошки, раздобытой у ветеринара для фильма, которые «залили дегтем, так что они законсервировались».