Воспоминания собаки Мускуби(Рассказ) - Приват Гонзаго

— Внимание, Мускуби! — крикнул он и резким движением выбросил бедную пленницу к моим ногам.

Я кинулась, чтобы избавить несчастную от участи, постигшей первых двух крыс и, чтобы удовлетворить кучера, погналась за крысой, два раза обежав всю конюшню.

Разъяренная крыса вскочила сначала на ящик с овсом, потом кинулась к своей дыре; но Адмир предусмотрительно забил ее битым стеклом. Я старалась направить крысу к решетке в дверях. Но крыса или не поняла моего доброго намерения, или была ослеплена солнечными лучами, так как она, попав в угол, быстрым движением обернулась, ощетинившись, оскалила зубы и выпрямившись, ринулась на меня, укусив меня в ухо своими острыми зубами. Я взвизгнула от боли. Адмир, стоя у дверей, с гордостью наблюдал за охотой.

В два прыжка он очутился около меня с вилами. Крыса выпустила мое ухо и, затем, с быстротой молнии, кинулась к решетке и удрала. Я только тогда поняла ее хитрость. Она не решилась раньше убежать таким путем, боясь кучера, стоявшего у дверей.

— Неудача для первого раза, — буркнул Адмир… — такая чудная крыса!

— Скверное животное! — раздраженно крикнул он, обращаясь ко мне, — храбрости ни на грош! Сюда, сюда, Мускуби! — сказал он, все более и более горячась.

Я спряталась в глубине конюшни за снопами соломы, приготовленными для вечерней подстилки.

Голос Адмира меня пугал.

Укушенное ухо болело, я чувствовала, как оно пухло, и мне казалось, что око весит целые пуды.

Я надеялась, что Адмиру надоест меня звать, но я забыла, что этот человек, помимо злости, обладал еще упрямством. Он еще несколько раз позвал меня. Рассердившись еще более, что я не выхожу, он несколькими ударами вил заставил меня выйти. Затем так грубо схватил меня за больное ухо, что я не могла удержаться и завизжала от боли.

— Ты еще не так завопишь у меня! — с яростью крикнул Адмир.

Он потащил меня к шкафу, в котором хранились сбруи и кнуты. Схватив большой хлыст и крепко держа меня, он жестоко стал меня избивать.

Схватив большой хлыст и крепко держа меня, он жестоко стал меня избивать.

Я рычала от боли и злобы, вырываясь от него, я рвалась к двери, чтобы убежать. Испуганный этим шумом, Бижу стал ржать, становиться на-дыбы.

— Подожди немного, и до тебя дойдет очередь! — крикнул ему мой мучитель.

В ожидании очереди Бижу, как только Адмир приблизился к нему, сильным ударом задних копыт отбросил его в другой конец конюшни.

Я воспользовалась этой неожиданною помощью и выбежала на двор.

III

Адмир клевещет на меня

Этот непривычный шум привлек Кабассоля и Роже. Когда они пришли, Адмир напрасно старался подняться; он лежал жалкий, разбитый, с побелевшими губами и бледным лицом.

Его перенесли в одну из комнат дома. Придя в себя, он стал говорить. Он рассказал целую небылицу: будто я вбежала в конюшню, преследуя курицу (по его мнению, я уже не одну курицу задушила), и, увлекшись погонею, попала между ног Бижу, которую укусила. Бедная лошадь хотела ударить меня задними ногами. Адмир, видя это и желая меня спасти, бросился к лошади, получив весь удар на себя.

— Ох! ох! ох! — простонал он, — какое несчастье! Вот я искалечен на всю жизнь, на остаток моих дней. Я не виню тебя, моя бедная собачка, поверь мне, — обратился он ко мне, — приди ко мне, поздоровайся со мной, подойди! Я, конечно, не подошла к нему.

Вся эта ложь возмутила меня. Я оскалила зубы, которые были уже далеко не маленькие.

— Фуй, гадкая собака! — сказал Роже, отталкивая меня.

— Ах! Не браните ее, Роже, не браните! — сказал Адмир, — животные ведь несознательны.

Это верно, что животные не лицемерят, и если собака, при вашем приближении виляет хвостом, то это не для того, чтобы вас подпустить и потом укусить.

Вечером, а день моей первой охоты на крысу, за столом только и было разговоров об этом происшествии. Кабассоль умилялся добротой Адмира. Роже возмущался моим злым нравом, — он никак не ожидал, что я могу так скалить зубы. Я оказалась подлой тварью в их глазах.

Одна Мария-Анна меня защищала.

— Можно ли знать, как все было в действительности, — говорила она, прибирая со стола. — Одна сторона всегда права. Если бы Муск (ласкательное имя, которое она мне дала) могла бы нам рассказать, как все произошло, то, может быть, все оказалось бы иначе. Во-первых, я никогда не видала, чтобы Мускуби бегала за курами. Это на нее не похоже. Не будет ли вернее, что тем, которые воруют кур и носят их жарить в трактиры, выгодно свалить вину на бессловесных четвероногих животных. Не правда ли Мускота?

Я смотрела на Марию, стараясь выразить в моем взгляде всю мою благодарность, и подошла к ней приласкаться.

— Видите какая она злая. Это все россказни.

— Положительно Мария-Анна не любит Адмира, — сказал Кабассоль, когда добрая женщина вышла из комнаты.

На другой день доктор осмотрел кучера; нашел два ребра вдавленными и прописал шестинедельное лежание на спине.

Что касается меня, то я была присуждена к отправке в горы пасти овец.

Моя ярость, всем теперь известная, обещала быть хорошей защитой для стада от волков.

Никто не позаботился о моем ухе, кроме Марии, которая его перевязала.

IV

Я — пастушечья собака

С наступлением весны везде стали готовить овец к отправке в горы.

Каждый хозяин отмечал своих овец. Более зажиточные посылали овец со своими пастухами, другие же поручали их пастуху, который переходил из селения в селение и собирал стада.

День отправки стад в горы был для всей округи праздничным днем. Пастухов и овец провожали барабанным боем и игрой на свирели до выхода из селений. День оканчивался танцами и песнями, Я одна была невесела и с грустью ожидала приближения этого дня.

Мне приходилось расставаться с моим хозяином, который, видимо, простил меня, так как по-прежнему был добр ко мне.

Прощайте ежедневные чудные прогулки с ним! Прощайте его ласки!

Я лишилась всего этого, и кроме того вместо супа с мясом, часто с сочными костями дичи, которые я могла грызть в моем обычном углу у камина, меня ожидал грубый черный хлеб, твердый как камень.

Хозяин мой решил, что я рождена быть пастушечьей собакой, и все с ним согласились, Я не раз слышала, что говорили одновременно про Адмира и меня. Говорили:

— Если Адмир не сможет, Тисте очевидно удастся. Это соединение имен с моим, меня тревожило, тем более, что как-то раз прибавили:

— Да ведь это не трудно сделать, — два сухих удара — крак — и готово, она и не почувствует.

— Кто не почувствует? — спросила себя я, — Адмир или я?

Скоро я узнала, и это случилось, как-раз в день моего рождения, когда мне минуло год.

Я уже была большой, сильной, храброй собакой. Мысль сразиться с волками не пугала меня. Но я предпочла бы сразиться с Адмиром. Не за то, что он меня бил — нет; а за ужасную клевету и ложь, из-за которой меня стали считать злой.

И я всей душой жалела бедного Бижу, что ему приходилось оставаться с этим извергом, который, наверное, будет зверски мстить ему за то, что он его покалечил.

Я даже находила, что моя участь лучше его. Вдруг, в одно прекрасное утро (конечно, против моего желания) Кабассоль повел меня в комнату Адмира!

Кучер был уже на ногах, но ему нельзя было еще выходить.

Увидав меня, он стал звать меня, давая мне самые ласковые имена. — Моя Мускеточка, моя маленькая Мумуска!

Предатель! — он погладил меня, почесал за ухом, как-будто я была его лучшим другом. И в тот самый момент, когда я почувствовала, что моя злоба к нему улеглась, и я даже собралась ему ответить лаской, он вдруг сжал меня между коленей и, надев на меня намордник, быстро срезал большую часть моих ушей — бритвою. Ах! Я должна сказать, это было сделано мастерски в один миг; вероятно, он часто занимался этим делом.