Вечные хлопоты. Книга первая - Евгений Васильевич Кутузов

есть дома: дров нужно наготовить, колотые все вышли. Еще надо стенку под окном повыше снегом завалить: дует все-таки в щели. Бараки-то не на век ставили, временно, потому щелей и в стенках, и в полу хватает. А ведь и добраться домой тоже надо, не близкий свет — полчаса хорошего шагу. Мороз нынче за сорок, какие и здесь, на Урале, не часто бывают. Зато и приятно войти с улицы в тепло, когда дохнет на тебя привычным и добрым запахом жилья. Не будь сильных морозов и больших расстояний, кто бы и ценил простой домашний уют.

Антипов даже зажмурился от удовольствия, представив, как жена уже принесла из кухни разогретые щи, водрузила кастрюльку на стол и разливает по мискам и как от мисок поднимается дразнящий пар. И еще о том подумал, что, может, пришло наконец письмо от сына: писем от него не было с июня, как началась война.

Начальник цеха ругался с кем-то по телефону. Махнул рукой, показывая на стул: садись, мол, я сейчас, только доругаюсь.

— Да знаю я, знаю! — кричал он в трубку. — А не могу. И через немогу тоже не могу!

Антипов присел, — стоять было трудно. Гудели ноги. По радио передавали сводку Информбюро. Выходило, что опять ничего существенного не произошло. Наши войска, говорил диктор, вели по всему фронту бои местного значения. Антипов слушал и пытался понять, что это значит — «бои местного значения». На одном месте, что ли?.. Пожалуй, вот он участвовал в боях местного значения. Нет все-таки. Какие же они местные, когда у самых стен Ленинграда?..

* * *

23 июня, в понедельник, как и многие другие, а можно сказать — как все, Антипов отнес в военкомат заявление с просьбой отправить на фронт. Не взяли. Дежурный, который принимал добровольцев, сказал, что пока надо работать. Он именно так и сказал: «Пока, товарищ Антипов, надо работать». И, сложив, вернул заявление.

А работа была какая? Вспоминать страшно: демонтировали оборудование для отправки его в глубокий тыл, и по цехам ходили саперы, минировали завод. «Неужели фашисты дойдут сюда?» — думали люди, боясь высказать эти мысли вслух. Это ж не где-то и не какой-то завод, а свой, родной... Смотрели на саперов испуганно, с надеждой, а те, понимая все, объясняли: «На всякий случай...»

С одним из первых эшелонов Антипов проводил на Урал жену и дочку. Они не хотели уезжать и, возможно, остались бы в Ленинграде, если б Галина Ивановна не работала машинисткой парового молота, а без машинистки молот — просто нагромождение металлических конструкций. Ответственная и важная профессия.

Прощались скоро, без лишних слов и вздохов — война.

По радио пели: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой...» Уходили, второпях сформированные, на восток эшелоны, и не все из них дошли до Урала.

Рабочим выдали старенькие винтовки, отполированные до блеска руками осоавиахимовцев. Инструктор — или кто он там был — показал, как заряжать, как вгонять патрон в патронник, но забыл объяснить, как целиться.

Завод превратился в военный объект, в казарму. Работали с винтовками за плечами и тут же, прямо в цехах, жили. По вечерам патрулировали улицы и переулки. Много было разговоров о парашютистах и диверсантах.

В августе, когда немцы вплотную подошли к Ленинграду, Антипова тоже взяли в народное ополчение. Даже не в ополчение, просто отряд из рабочих организовали — и в окопы под Ям-Ижору. Страшно было, и он никогда не скрывал этого. Нельзя не бояться, когда смерть вот она, каждую минуту, каждое мгновение настигнуть может, когда на твоих глазах товарищи умирают.

Однажды послали Антипова в боевое охранение. Вместе с ним был Чураков, тоже из кузнечного цеха. Залезли они в большую воронку, затаились, а сверху прикрыли себя щитами для снегозадержания — железная дорога рядышком. Как будто эти дощатые щиты могли спасти их от мины или снаряда. Смирненько в общем сидят на дне воронки, хотя поговорить хочется, и мысли у обоих одинаковые: не выдать себя, спокойно отбыть положенное время и вернуться в окопы. Там свои.

Была у них одна винтовка на двоих, которую Антипов в Осоавиахиме получил, с десяток патронов и по гранате РГД.

Ночь приближается, а тишина кругом стоит, даже звон в ушах. Не подумаешь, что фронт это, передовая. Редко-редко пальнет где-то. И вдруг какой-то шорох появился, вроде кто-то идет.

— Надо бы взглянуть, — прошептал Чураков.

— Сиди, — шикнул на него Антипов. — Нашей смене рановато...

А шорох уже совсем близко, песок в воронку посыпался. И заговорили тут двое по-немецки. Ни Антипов, ни Чураков ничего не понимают, но догадались, что фрицы не меньше ихнего боятся, потому что тоже шепотом разговаривают. Ну, раз двое на двое, не так страшно. Антипов жестами показал Чуракову, что вылезать надо (лазейка была оставлена)... Как на счастье, пулемет затарахтел; под этот-то шум они и вылезли из воронки и увидели, что фриц один остался — второй куда-то исчез. Антипов перехватил винтовку за ствол и прикладом фрицу под коленки. Тот охнул негромко и повалился. Чураков на него сверху и рот заткнул.

Героями себя чувствовали, когда возвращались с пленным в свои окопы, а их чуть под военный трибунал не отдали. Младший лейтенант — во всем отряде он один и был из кадровых военных — прямо рассвирепел:

— Кто вам дал право покинуть пост в боевом охранении?! Под суд, под расстрел!

— Да ведь мы пленного взяли... — оправдывался Чураков, не понимая гнева командира.

И Антипов не понимал.

— Один должен был доставить пленного, а другой — оставаться на посту! — кричал младший лейтенант, но уже не так громко. — Рядовой Чураков, немедленно возвращайтесь в боевое охранение! С вами пойдет товарищ Шишов. А вы, Антипов, отведете пленного в штаб батальона. Потом будем разбираться.

Чураков с Шишовым в ту ночь и погибли. Накрыло их в воронке шальным снарядом, хоть и говорят, что два раза в одно место снаряды не попадают.

Антипов тяжело переживал смерть товарищей, словно был он виноват в чем-то...

Может быть, это и впрямь были бои местного значения, потому что воевали в виду завода и до цеха рукой подать. Оглянулся — и вот он, цех, где отработано больше двадцати лет.

Жена, когда Антипов провожал их на Урал,