Рассказы - Эмилия Пардо Басан

Любовь, летя, явилась, оживленная, приветливая, счастливая, пораженная и удивленная, как ребенок, дерзкая и тщеславная, как юноша, спокойная и безмятежная, как могучий муж.

Ева посадила ее к себе на колени, лаская ее с кошачьей мягкостью, дала ей конфет, убаюкала ее, и та спокойно заснула, и, увидев ее, успокоившуюся, спящую, уперев голов в грудь, приготовилась задушить ее, с гневом и страстью сдавив ей горло.

Чувство вины и стыда сдержало ее, однако, ненадолго. Любовь, которую она обвиняла, была так мила, так божественно прекрасна! На перламутровые щеки, бледных от счастья, падали золотые локоны, тонкие, как лучи света, из ее багрового рта, за двойным рядом жемчужной нити ее зубов, исходило ароматное дыхание, чистое и ровное. Ее голубые глаза, полуоткрытые, влажные, хранили блаженную истому последних мгновений, и сложенные над его телом греческих пропорций розовые крылья казались вырванными у цветка лепестками. Ева почувствовала желание плакать…

Не было никаких средств более, ей нужно ее убить, если она хочет жить достойно, уважаемой, свободной… не закрывая глаза, чтобы видеть дитя, она сжала руки с силой, долго, долго, ужасаясь услышанным ей печальным тихим стенаниям умирающей любви.

Наконец, Ева отпустила жертву и посмотрела на нее. Любовь не дышала и не двигалась, она была мертва, как ее бабушка.

В то же время она ощутила, что преступление причинило ей страшную, немыслимую, необъяснимую боль, подобную волне крови, подступившей к ее мозгу, подобно железному кольцу, сжавшему ее грудь, душившему ее. Она поняла, что происходит.

Любовь, которую она думала, что держит на руках, проникла глубже, в ее сердце, Ева, убийца, покончила жизнь самоубийством.

Приключения ангела

За деяния менее тяжкие, чем у Люцифера, не достигающих величины «падения», ангела приговорили к ссылке в наш мир. Она должна была продлиться год, это означало потерю грандиозного блаженства, год наслаждения заключал в себе множество радостей и удовольствий, которые даже отдаленно не могут представить себе наши грубые чувства и наше скудное воображение. Несомненно, ангел, покорный, сожалеющий о своей ошибке, не произнес ни слова, опустил глаза, расправил крылья и спокойно полетел вниз, на нашу планету.

Первым, что он почувствовал, когда встал на ноги, было болезненное ощущение одиночества и отчуждения. Он ни о ком не знал, и никто не знал о нем в том человеческом облике, который, очевидно, ему было предписано принять. Для него все это было тяжелым и невыносимым, так как ангелы не угрюмы и нелюдимы, они в высшей степени общительны, редко ходят поодиночке, они собираются вместе и дружат, чтобы петь гимны во славу Господа, чтобы собираться у подножия его трона, и даже чтобы вместе исследовать райские прелести, также они объединяются в ополчение, их сплачивает чувство тесной связи с братьями по оружию.

Ангел скучал, наблюдая за тем, как мимо него каждый день проплывают равнодушные лица незнакомых людей, он во второй половине первого дня своей ссылки оставил большой город и сел на обочине дороги на межевом камне, поднял свои глаза к небосводу, который скрывал его родину, в то время он был окрашен в ярко-зеленый цвет, лишь на Западе виднелись оранжевые полоски. Изгнанник вздохнул, размышляя о том, как вернуться в восхитительную обитель своих братьев, но ему было ведомо, что божественное повеление не так легко отменить, в меланхоличном сумраке опустил он голову на руки и плакал горькими слезами раскаяния, ибо кроме страха перед карой его печалило то, что он обидел Бога, того, для кого он жил и кого он более всего любил. Я должна же предусмотрительно напомнить, что, несмотря на то, что этот ангел оступился, он совсем не был дурным.

Как только он успокоился, и его огорчение прошло, решил он посмотреть на землю, и увидел он, что там, куда упали его слезы, взошли и раскрыли свои чашечки невероятно быстро множество белых цветов, которые называют маргаритки, но лепестки их были из чистого жемчуга, а сердечки — из золота. Ангел нагнулся, взял один из прекрасных цветов и положил в складки своей мантии. В это время внизу он заметил что-то белое, листок бумаги, кусок газеты. Он взял его и принялся читать, ведь ангел, о котором я рассказываю, вовсе не был невежественным, которому бы докучало написанное черным по белому, и, полный глубокой радости, он увидел, как целую колонку занимали строки разной длины под таким заголовком: «Ангелу».

Ангелу! Какое совпадение! Он жадно читал, и из содержания стихотворения он понял, что на земле жил ангел, и жил он в городе, чьи приметы были тщательно перечислены поэтом, и решетки на окнах с жасмином, стены вокруг садов, из-за которых виднелись кусты роз, а вокруг вились лозы, и даже говорилось об изгибе улицы с башней церкви за поворотом. «Кто-то из моих братьев, — подумал изгнанник, — совершил то же самое преступление, что и я, и его наказали так же, как и меня. Как утешится моя душа, когда я его увижу! Как будем мы счастливы, он и я, когда найдем себе товарища! Не сомневаюсь, что он существует! В стихотворении ясно говорится о том, что он спустился с неба, и пребывает в этом мире, и поэт боится, что неожиданно он вернется на родину… Вот так удача! Пойду искать его немедленно!»

Сказано — сделано. Ангел направился по направлению к городу. Он не знал, в каком районе живет его собрат, но был уверен, что найдет его быстро. Он предполагал, что от дома, где живет ангел, будет идти особенный аромат, который и укажет на присутствие небесного создания. Он начал кружить по улицам и переулкам. Луна сияла, в ее свете ангел мог видеть решетки и калитки, он видел, как за ними цветут жасмин и розы.

Наконец на одной пустынной улице, аромат, который принес ветер, заставил сердце ангела забиться, то был не запах рая, нет, это был аромат жасмина, запах пьянил и был так неуловим, как неуловимы мысли о любви. Когда он ощутил аромат, за решеткой он увидел красивый лик, очень красивый, в ореоле темных волос. Сомнений не было — это другой ангел, другой изгнанник, тот, кто должен облегчить ему боль одиночества. Полный трепета, он подошел к воротам.

История умалчивает о том, как сквозь решетку разговаривали настоящий ангел и ангел предполагаемый, чье лицо скрывали мелкие листья и бледные цветы ароматного жасмина. Несомненно, с самого начала, безо всяких причин, он был убежден, что это и есть ангел, создание, которое охраняли врата, привыкший слышать, как к нему обращаются в стихах, не удивительно, что и один раз ему приписали ангельскую природу в прозе. Так же, как и пустословие искажает разум, так и россказни поэтов наносят вреда гораздо больше, чем саранча.

Изгнанный ангел также понял, что другой ангел был вдвойне несчастнее его, ибо жаловался, что не может оттуда выйти, потому что за ним наблюдали и его сторожили, его заключили в четырех стенах, его единственной отрадой было вдыхать ночной воздух и украдкой шептаться. Изгнанник пообещал добросовестно приходить сюда каждую ночь, чтобы даровать узнику сие утешение, ему было так приятно исполнять эту просьбу, что ничто не казалось ему столь длинным, как день, до того, как приходил час беседы. И каждая ночь казалась еще длиннее, только когда разгоралась заря и блекли звезды, ангел удалялся от решетки, будучи счастлив и полон безмерного блаженства, как будто бы он еще купался в свете эмпирея, окруженный совершенной благодатью. Несомненно, заключенный проявлял недовольство и требовательность. Просовывая ладонь за решетку, касаясь пальцев своего друга, он, ссылаясь на плохое настроение, спрашивал, когда тот планирует освободить его из плена.

Ангел, чтобы его развлечь, дарил ему ромашки с золотым сердечком и жемчужными лепестками, он уже настолько сблизился с узником, что сказал, что, несомненно, заточение было повелением Бога, и нельзя было противоречить святым указаниям. Насмешливый хохот был ответом узника, и следующей ночью, явившись к оконной решетке, ангел с удивлением увидел, как через дверку в сад вышел кто-то, укутанный с ног до головы, с закрытым лицом, его рука схватила руку ангела, и он страстно и мелодично прошептал тому на ухо: «Теперь мы свободны… возьми меня с собой… быстро уйдем, чтобы меня не заметили.»

Ангел, застигнутый врасплох, был не в состоянии ответить, он ускорил шаги и убежал, не только с улицы, но и из города и укрылся в горах. Ночь была прекрасная, это был май. Примостившись у подножия дерева, она, пребывая в томной неге, как ангел, который был его отрадой, был с ним рядом — она, читатели уже догадались, что речь шла о женщине, нервной, язвительной, обливающейся слезами, дерзкой.

Она не мог себе объяснить, теперь, когда между ними уже не было решетки, почему его соучастник в бегстве не казался более таким страстным, не строил планы на будущее, не говорил о браке и прочих вещах, сейчас, бесспорно, важных. Ничего, он казался таким ясным, таким довольным, улыбался, укутавшись в свою мантию с многочисленными складками, смотрел на небо с таким видом, будто бы с Луны ему в рот должна была упасть булка. Женщина начала задавать вопросы, наконец, она рассердилась и возмутилась, отошла на несколько шагов, когда ангел спросил ее о причине того, она подняла руку и отвесила прекрасной ангельской щеке звучную и прекрасную оплеуху, после чего побежала в сторону города, как сумасшедшая. А покинутый ангел, не чувствуя ни боли, ни стыда, грустно шептал: