Первые грезы - Вера Новицкая

Как хорошо!!

Совсем близехонько от нас живет и тетя Лидуша со своими малышами. Леонид Георгиевич и папа приезжают только по субботам, так как в этом году y них на службе заводятся какие-то преобразования и дела масса. Сергульку и Таню тоже болезнь прихлопнула: хватили еще в пост коклюш, после чего их скорей выпроводили на дачу, так как, говорят, в подобных случаях перемена места лучший целитель. Сильно подросли детишки, такие славные.

Забегаю часто к тете Лидуше, забираю ее младенцев вместе с нянькой. Отправляемся мы в парк, где страшно веселимся. Сережа, по крайней мере, уверяет, что ему «никогда в жизни» так весело не бывает, как с «мамой-Мусей». Парк здесь великолепный, большой, разбросанный; терпеть не могу этих чопорных, по линеечке размеренных, парков, где все искусственно и рассчитано. И здесь есть цветники, мостики, беседочки, лебеди, но пусть в некоторых местах они себе и будут, это ничему не мешает; зато есть и широко раскинувшиеся лужайки, и открытые поля с еще зеленой маленькой рожью, и клевер, и колокольчики, и желтые одуванчики, с ярко торчащими среди травки золотыми головками. С малышами мы направляемся, обыкновенно, к качелям, гимнастике и тому подобным прелестям; здесь, как букашки, копошится целая масса им подобных сверстников, играет днем специально для них музыка. Тут своего рода клуб малышей, они знакомятся, играют (по счастью, не в винт), иногда… дерутся с новыми знакомыми… Для меня это, обыкновенно, бывает самым большим развлечением; но y красных и переконфуженных предков сих боевых младенцев вкус, кажется, другой.

Сережа наш знакомится преимущественно не столько с детьми, сколько… с собаками. Право. Это, очевидно, прямое наследие от крестненькой, которая и теперь зачастую останавливается, где придется, чтобы без предварительного представления крепко пожать, хотя и мохнатую, но честную, благородную руку какого-нибудь приглянувшегося ей четвероногого красавца. Конечно, можно беспрепятственно сколько угодно трясти лапы нашего собственного Ральфика, который неизбежно сопровождает нас, но он свой человек, это не так интересно, мы ищем более новых и сильных впечатлений.

Прельстился как-то Сергуля маленькой черной собачонкой, Жулькой, единственной дочерью бездетной, тоже черной, но большой дамы, которая почему-то всегда приводит на детскую музыку своего остроморденького ребенка. Мальчуган Жульку эту и ласкал, и тискал, и бумажки от леденцов ей с картинками показывал, и - кажется, не вру - не то стихи, не то сказки ей рассказывал; наконец, настала минута разлуки. Смотрю, малыш мой собаку подмышку, направляется к ее мамаше, вежливо так шаркает и говорит:

- Пожалуйста, позвольте вашей Жульке сегодня вечером прийти к нам чай пить. Она (он красноречиво ткнул собаку пальцем в лоб) тоже хочет. Пожалуйста!

Дама моя чуть не умерла от смеха; уж она целовала-целовала его. Я тоже потом разок-другой чмокнула его. Страшно мило. Как благовоспитанный мальчик, он обратился прямо к родителям за разрешением. Ну, как скучать в такой компании?!

Часто пишу письма и Любе, и Вере, a потому дневник в значительном загоне; для записывания самое приятное время - вечер, но вечером все приятно… А, например, забраться в глубину сада на уютную скамеечку, усесться около пруда, который как-то особенно приятно пахнет после заката солнца, тихо-тихо кругом, так хорошо думается… Или еще вещь, которую обожаю, это громко самой себе читать стихи. Как начну своего любимца «Демона» или «Полтаву» с ее чудной украинской ночью, все на свете позабуду, унесусь далеко-далеко, собственный голос кажется чужим, глубоким, таинственным.

A мои старушеночки все стонут, чтобы Nicolas их скорей приезжал и я не скучала больше. Только бы он не помешал мне, их так щедро сулимый Nicolas!

Глава II

Таинственный незнакомец. - Прогулки на велосипеде.

Свершилось. Приехал он, знаменитый Nicolas, так часто мысленно призываемый моими старушками для избавления меня от воображаемой ими скуки, - говорю: «мысленно призываемый» потому, что приезд его не был следствием их зова, a результатом случая, - хорошего или нет? - покажет время. Да, оказывается, что «племянник» моих приятельниц на поверке приходится им «внуком». Бедные старушеночки совсем сбились со счету времени, они совершенно искренно не допустили бы нелепой мысли, что могут быть бабушками. Они? Бабушки? Quelle idИe! (Какая идея!..)

Как-то вечерком, напившись предварительно дома чаю и побродив основательно по саду, направляюсь я проведать своих соседушек. Миновав балкон и гостиную, я, удивленная, останавливаюсь в дверях столовой. За круглым столом мне видна комфортабельно расположившаяся белая спина, коричневый кусок затылка, черные стриженые волосы и черная, широкая лента, придерживающая подвязанную левую руку; правая же добросовестно над чем-то работает. Я в недоумении, не более ли благоразумно обратиться вспять, но появление мое по обыкновению услышано.

- А, Мусечка, вот кстати! A нам такой приятный сюрприз: Nicolas неожиданно приехал, - радостно сообщают старушки.

При их словах белая спина приподнимается, правая рука усиленно возит по физиономии салфетку, и взору моему взамен коричневого затылка представляется столь же коричневая физиономия.

- Боже мой, вы откуда взялись?! - удивленная, спрашиваю я: передо мной собственной персоной Коля Ливинский, который здесь называется «Nicolas».

- Как? вы знакомы? - радуются почему-то старушки.

- Ну да, и даже очень.

Я все же рада, что таинственным незнакомцем оказался именно он, - мало ли какое замороженное чучело могло приехать, Минутная суматоха устранена, все опять сидят. Раненый воин наш добросовестно «трудится над курчонком» и, надо полагать, уже не первым, о чем свидетельствуют три обглоданных ножки среди груды прочих косточек.

- Вы что ж это, с войны? - указываю я ему на черную перевязь.

- Да, прямехонько; воевал с собственной неловкостью и, как видите, вышел не победителем. Прислан сюда на попечение родных и «добрых знакомых».

- Но что же с вами именно?

- Да, видите ли, умудрился так ловко прыгнуть с лошадки, что руку вывихнул: хорошо еще, что не переломал, - отвечает он, не выпуская из здоровой руки куричьего крылышка.

- Да, конечно, - соглашаюсь я. - Главное же, что это печальное событие не отразилось, слава Богу, на вашем аппетите, - больше не выдерживаю я. Все смеются.

- Да я, собственно, уже почти сыт. Много ли человеку надо: два-три, ну, скажем, четыре цыплючка (больше я сразу никогда не съедаю) и ублаготворен человек, - никто не видал, как Бог напитал. Ну-с, a теперь, подкормившись, я чувствую некоторую бодрость и прилив сил, поэтому, если тетушки позволят встать, мы бы немножко в саду погуляли.

- Конечно, Nicolas, пожалуйста. Но ты, может быть, еще чего-нибудь скушал бы?

- Ma tante (Тетушка)!!! - трагическим голосом восклицает Николай Александрович, делая выразительный знак глазами в мою сторону: - вы меня губите… при барышне!.. - затем, нагнувшись к ее уху, громким шопотом: - Только вы, матантик, все же еще не приказывайте со стола убирать, гм… гм… Чего, знаете ли, на свете не случается, да еще с воином, да раненым, да после такого перегона. Но это… между нами… гм…гм…

- Хорошо, хорошо, - смеется Ольга Николаевна, - a пока поди с Мусечкой в сад, она тебе его покажет.

- Все же это чрезвычайно интересно, что мы с вами так неожиданно встретились, - уже в саду говорит он.

- Да, страшно потешно, - соглашаюсь я. - И главное, сто раз слышу: вот приедет Nicolas! Nicolas - то, Nicolas - сё, куда ни повернись, все - Nicolas.

- И вам в голову не пришло, что это я внук своих бабушек!

- Фи, «бабушек»! Кто же так неделикатно выражается! Небось, в глаза так «тетушки». - «Тетушка, еще кусочек цыпленочка», - передразниваю я, - a за глаза…

- Виноват, больше никогда, никогда не буду. Так вы не подозревали, что знаменитый «племянник» я.

- Ни-ни, то есть в голову не приходило. Слышала, что военный, без пяти минут офицер, как сказал бы Володя, зовут Nicolas, но, знаете, все это такие приметы… Подобными субъектами хоть пруд пруди. A фамилию и в голову не пришло спросить. По правде говоря, меня очень мало интересовал этот неведомый мне типик: ну, думаю, притянется какое-нибудь чудище морское, только все лето мне испортит…

- Мерси!

- Да не за что, тем более, что это не к вам и относилось. A сегодня вдруг смотрю, глазам не верю…

- И что же?

- Да ничего, гораздо-гораздо лучше, чем я ожидала. Знаете, это все-таки хорошо, что вы себе руки поломали! - восклицаю я. - Ведь вам не очень больно?

- Теперь уже нет.

- Так и совсем, значит, хорошо.

- Да я и сам вовсе не в претензии и на судьбу не ропщу, смеется он.

С этого дня прошло уже две недели, и мы с Николаем Александровичем успели сделаться друзьями. Впрочем, нам больше ничего не остается, так как, волей-неволей, мы целый день вместе: иду я в библиотеку менять книги: «Nicolas, ты бы проводил». Я на почту: «Проводи же, Nicolas». «Марья Владимировна, я отправляюсь на вокзал смотреть программу музыки на сегодняшний вечер, может, вы бы прогулялись? Погода божественная». Иду. В городе мамочка ни за что не пустила бы меня прогуливаться одной с молодым человеком, a здесь, - «имеет сельская свобода свои особые права». Я даже папиросы училась набивать, так, ему за компанию, но искусство это оказалось мне не под силу: искалечив до неузнаваемости штук десять злополучных гильз, из одиннадцатой я, наконец, сфабриковала нечто, имеющее отдаленное родственное сходство с папироской, после чего забастовала… Я так привыкла, что везде и всегда со мной Николай Александрович, что мне даже странно, если его нет, и я посматриваю, куда он девался. Он хороший, простой и такой веселый. Постоянно смешит меня всякими глупостями. Третьего дня, например… Впрочем, надо не с третьего дня, a раньше начать.